Плачущий ангел Шагала - Ольга Тарасевич

После этого случая Нино не смогла войти в родовой блок. Все виделись испуганные глаза матери и больной ребенок. Пришлось взять две недели за свой счет. Хорошо, что главврач, Маргарита Витольдовна, все поняла без слов. С кем не бывает. Коллеги должны поддерживать друг друга. Врачебная взаимовыручка. Она не стала задавать лишних вопросов – подписала заявление и молча отдала его.

…Уже в гардеробе для сотрудников родильного дома Нино поняла, что стосковалась по работе. Она тяжелая, часто неблагодарная. Мамочки приходят в роддом и желают, чтобы у них появились здоровые детки. И медики хотят того же и изо всех сил стараются, чтобы все прошло гладко! Но не врачи виноваты в том, что сейчас редкость, когда первая беременность заканчивается родами. Женщины избавляются от нежелательных детей разными способами. Кому-то делают вакуумный аборт, кому-то – инструментальное выскабливание. Вакуум хоть считается легким хирургическим вмешательством в полость матки, но ведь это все равно аборт, срыв гормонального фона, удар по репродуктивному здоровью. Часто мамочки приходят рожать с целым букетом инфекций, передающихся половым путем. Тоже осложнения. А воля природы? Семьдесят процентов выкидышей до 8 недель обусловлено генетическими мутациями плода. Но попробуйте это объяснить родителям, которые горят желанием растерзать медиков за то, что это они якобы не сберегли, не сохранили дитя. Плюс особенности прикрепления плода. Не виноваты врачи в том, что возникает предлежание или отслойка плаценты, это индивидуальные особенности и реакции организма женщины. Не виноваты, но все равно вынуждены оправдываться…

Но на этот постоянный негативный контекст очень быстро перестаешь обращать внимание. Точно так же только что родившая обессиленная женщина, которой зашивают разрывы промежности, шутит, что врач не должен расслабляться, так как скоро она придет к нему еще раз.

Рождение ребенка – великое чудо, наивысшее счастье. Радость не только для матери, но и для врачей. Вот оно, непостижимое, главное. Первый взгляд, первый крик, первая пеленочка, все у малыша впервые…

– Нино Вахтанговна! Кого я вижу! Как хорошо! – обрадовалась заглянувшая в гардеробную акушерка Клара Васильевна. – Борис Семенович на экстренном кесаревом, по «Скорой» привезли. А у нас плановое надо делать. А Игорь опаздывает. Вы как, возьмете?

– Конечно. А в родах есть кто?

– Две мамочки. У одной схватки только начались. Вторая более шустрая, но часа три у нас есть.

– Отлично!

Нино накинула халат, убрала под шапочку волосы, переобулась и пошла в отделение. Возле поста дежурной медсестры толпилась стайка молодежи, и Нино с досадой поморщилась. Студенты, снова и снова, нескончаемый поток. Сто процентов их проведут в операционную на кесарево. Опять придется быть в напряжении. Ребята и девочки падают в обморок пачками. В моргах на вскрытиях так не падают, на полостных операциях держат себя в руках. А кесарево без инцидентов никогда не обходится, даже самое обычное. Надрез на надлобковой складке небольшой, 15–16 сантиметров. Крови не сказать чтобы много, при хирургических операциях на других органах и больше бывает. Но все равно теряют сознание. Подсознательный страх за возможное причинение вреда новой жизни настолько велик, что студентов как будто выключает чья-то невидимая рука. А вот на естественных родах таких случаев меньше. Хотя мамочка не под общим наркозом, кричит, мучается…

«Ладно, хватит зудеть, – рассердилась на себя Нино и прошла в операционную. – И я такой была, и этим детям надо учиться».

Возле умывальника уже склонилась Леночка, и Нино обрадовалась. Она любила эту ассистентку. Умница, все понимает без слов, с ней работать – одно удовольствие.

Завязав бахилы, Нино закатала рукава халата, выскребла руки намыленной щеткой, потом вылила на ладони хорошую порцию антисептика.

Закон жанра – когда руки были идеально вымыты, мучительно сильно зачесалась бровь.

– Где? – спросила медсестра, увидев отчаянную мимику. – Лоб? Брови?

– Бровь, правая, – простонала Нино. – Сил нет, умираю.

Со стола доносились всхлипывания роженицы, живот которой обрабатывали йодом. Анестезиолог склонился над мамочкой.

– Сейчас будет укол. И вы заснете. А проснетесь уже мамой. Все пройдет хорошо, не волнуйтесь.

Когда медсестра затянула живот женщины простыней, оставив лишь небольшое пространство, где будет проводиться операция, в операционную гуськом вошли студенты.

Первое соприкосновение скальпеля с кожными покровами они мужественно пережили. Но когда Нино сделала надрез ножницами пузырно-маточной складки брюшины в месте ее наибольшей подвижности, одна из медсестер мгновенно метнулась к молодежи. Боковым зрением Нино увидела, как та очень вовремя подхватывает девочку, невысокую, худенькую, стоявшую слева от столика с инструментами.

Тем не менее кесарево было проведено без осложнений. Через час прошли такие же идеальные роды. Она приняла девочку, три килограмма, здоровенькую, голосистую.

После обеда нервы Нино изрядно помотала женщина, которая на схватках орала так, словно у нее уже начались потуги.

Таким бесполезно объяснять, что проведено обезболивание, но полностью обезболить роды нельзя, так как замедляется родовая деятельность. Что применение эпидуральной анестезии, минимизирующей болевые ощущения, кроме того, что вызывает осложнения, еще и невозможно в обычном роддоме технически. Возле каждой мамочки анестезиолога не посадишь, нет столько ставок в родильном отделении. А сколько препарат стоит, а катетеры какие дорогие…

Бессмысленно напоминать, что раньше, в советские времена, схватки вообще не обезболивались. И что если теперь роженицы лежат на кроватях и слегка покрикивают, то раньше они возле этих кроватей ползали, подушки грызли. Все это бессмысленно. Не услышат, не поймут. Ведь даже в обычной очереди женщины ведут себя по-разному. Кто-то спокойно книжку читает, кто-то скандалит. А тут роды, боль, стресс, гормональный фон зашкаливает. В родовой палате порой такие страсти кипят – мама дорогая.

С мамочками-писклявками вариант разговора один – сидеть возле кровати, успокаивать, уговаривать.

К вечеру Нино совершенно выбилась из сил. И была абсолютно, безмятежно счастлива.

Но потом, переодевшись, помрачнела, сникла. Вечер. Надо ехать в частный медицинский центр. А туда редко какая женщина приходит на обычный осмотр. Нет, бывают, конечно, и те, кто раз в полгода показывается, анализы сдает. Но это исключение. А правило – вакуумы, вакуумы, вакуумы. Сплошным потоком. Не привыкнуть к ним.

Нино убеждала себя, что это выбор женщины. И что она как врач должна сделать все для того, чтобы вред операции был минимальным, чтобы женщина могла потом и выносить, и родить. Убеждала, убеждает. Безрезультатно…

До медицинского центра она добиралась на метро. Так быстрее, Москва стоит в пробках, а опаздывать нельзя. Хочешь подрабатывать в частной организации – изволь быть пунктуальной.

Мраморные сверкающие полы, золотые ручки, идеально прозрачные стекла. Обстановка частного медицинского центра вызвала привычное раздражение. В таких бы условиях женщинам рожать. А так… пышная похоронная контора. Проведенные по высшему разряду похороны – все равно похороны.

Возле ее кабинета уже сидело несколько женщин. Высокая худенькая брюнетка поднялась с диванчика, и сердце Нино оборвалось.

Та самая девушка.

Жена Филиппа, любовница Ивана. Даша.

Пришла к ней на прием…

– Здравствуйте, – девушка пытливо уставилась в лицо Нино. – Мы с вами встречались? Ваше лицо кажется мне знакомым.

«В семейном альбоме оставались фотоснимки. Если Иван от них не избавился, то ты могла их увидеть», – мрачно подумала Нино и с досадой закусила губу.

Руки дрожали. Вставить ключ в замочную скважину все не получалось.

– У вас большой опыт? Простите за вопрос, но я волнуюсь. Я на вакуум. Это не больно?

– Вон отсюда, – услышала Нино собственный голос. – Вон отсюда немедленно!

Ее мысли путались. Ребенок Ивана? Филиппа? Еще кого-нибудь, с кем ушлая девица кувыркалась в постели? Такое возможно, не похоже, чтобы Даша придерживалась хоть каких-то моральных правил. И все-таки есть вероятность того, что она носит Ванино дитя. Нет!!! Пусть кто-нибудь другой убивает его!!!

– Но почему? Почему?! – На Дашины глаза набежали слезы. – Я уже настроилась. Не понимаю, в чем причина.

Очередь негодующе зашумела.

– А мне вы будете вакуум делать?

– А я тоже на аборт!

Неподатливая дверь наконец открылась. Нино заскочила в кабинет, щелкнула замком и разрыдалась. Потом пол вдруг почему-то взметнулся к лицу…

* * *

«Я пропала, – подумала Даша Гончарова, нервно пролистывая старый тяжелый альбом с семейными фотографиями. – Я пропала, сомнений нет. Эта она, та самая врачиха из медицинского центра. Вот она рядом с матерью Филиппа, а на этом снимке вместе с Иваном. Она постарела, но это то же лицо, крупный нос с горбинкой, гладко зачесанные волосы. И я сто процентов видела ее раньше. Возле дома Ивана».