Всей нечисти Нечисть... - Анастасия Вихарева

Подножия четвертой горы достигли лишь на восьмой день от начала экспедиции, переправляя людей и грузы с вершины третей горы коврами-самолетами и опять же драконами, которые с горы спускались на порядок быстрее. Под гору им иногда лететь еще удавалось -- они почти скользили по снегу и по земле, но все же летели, перелетая через пропасти, непроходимые ледовые торосы и нагромождения скал.

Слава Богу, погода к шестому дню более или менее наладилась -- небо было хмурое и выли ветра, но дождя не предвиделось.

Низина между третьей и четвертой горной грядой была широкой и падала глубоко вниз, обогреваясь не только солнцем, но и горячими источниками. Снега здесь еще не было, или был, но таял. На шапки ледников уже налюбоваться успели и теперь радовались возможности еще раз пройтись по траве. Обширная межгорная территория густо поросла деревьями и кустарником, радуя взгляд осенним нарядом и живописными водопадами. Люди разбили лагерь, дожидаясь остальных. Первые группы прибыли сразу после подъема на третью вершину, и кто-то здесь был уже шестой день. Стучали топоры, горели костры, кто-то заготавливал уголь, чтобы пополнить запасы горючего. Видавшие виды альпинисты разевали рты, любуясь уходившими круто вверх редкими ступенями, вырубленными в твердом граните, на которых не скапливался снег. Разбрелись, фотографируясь группами и одиночно на фоне первозданных пейзажей, где не ступала нога человека, или, по крайне мере, ступала, но не часто. Кто-то брал пробы грунта и собирал для исследований камни. Кто-то порывался слетать на ковре-самолете к озеру, расположенному не так далеко от основного маршрута. Кто-то ахал и охал, когда ему показывали, как бешено вращается стрелка компаса, потеряв и север, и юг. Слава Богу, подтягивались последние группы, на третьей вершине остались лишь высокопоставленные особы, которые замыкали колонну.

Немногие обратили внимание, когда в чистом небе вдруг ни с того ни с сего по-зимнему засвистел ветер, сотрясая горы, и еще меньше услышали, лишь зябко поежившись, когда в вышине, обрушив вниз тонны выпавшего за непогоду снега, сотрясая соседние горы и запирая проходы слева и справа, отчетливо прокатился смех, и нечеловеческий голос несколько раз произнес внятно и грозно: "Умрете!". Голос прокатывался эхом, ударяясь в скалы и откатываясь назад, будто искал кого-то...

Лишь один из людей, стоявший в стороне и с тоской высматривающий третью гору, насторожился, прислушиваясь и побледнев, поднял голову и подумал, что не надо было идти с людьми, которые и плачут и смеются одновременно, и часть из них раскрывают пасти, когда лица их немного сонные. С такими людьми отношения у него не ладились. Хуже, они зачастую искали ему смерти.

Он мог бы и не ходить, но бедственное положение не оставило ему выбора. Сам он был смышленый, по крайне мере, считал себя таковым, но какой-то невидимый и беззлобный. Болезни, над которыми он посмеивался, правили его телом, странная изнуряющая тоска приходила и выкачивала его, внезапно накатывало отчаяние и сердце сжимала безнадега, от которых хотелось повеситься, и пустота внезапно окружала его дух, обрушиваясь на каждого, кому он становился не безразличен, убивая самых дорогих людей -- и он задыхался в этом вакууме. Он знал причину, по которой свалилась на него напасть -- бабка-кормилица, старая ведьма, которая влачила жалкое существование сама, проклинать людей умела и знала о проклятиях и порчах не по наслышке. Прислушиваясь к себе, он давно не питал иллюзий, что дерьмо в его голове вдруг изменит о нем свое мнение, и не пытался договориться -- дерьмо было мертвым. Были ночи, когда он плакал и завидовал людям, которые не имели представления о ночи, скрывающей людей, и не понимали его. Голова чернила его настолько предсказуемо, что иногда обезьяна имела право называться человеком больше, чем человек, который прикладывался к этому гаду, удивляя покладистой покорностью и выказывая ему то, что он меньше всего хотел бы увидеть или услышать от человека. Зависимость от погани, плюющей на него и из него самого, бесила. Бесила до такой степени, что он с удовольствием раскроил бы себе череп, чтобы вынуть ее оттуда. Но он знал, Благодетель, который истыкал его своими насмешками, наступивший на его голову и заключивший сделку с самим Дьявол, только того и ждет -- и он бежал от себя, от Благодетеля, от людей...

Новости об экспедиции добили его окончательно. Против правил он мог оказаться рядом с драконами, изучить их повадки, найти слабое место и, наконец, раскрыть секрет их долголетия. В другое время к драконам было не подступиться. Но разве неудачник, как он, мог мечтать о том, чтобы перепрыгнуть через миллионы желающих отважиться на рискованное предприятие?

На призыв он откликнулся не за тем, чтобы его взяли, а чтобы убедиться, что именно его не возьмут. Но верховный главнокомандующий ощупал его со всех сторон, заглянул в рот, смерил давление и сказал "браво!", выдавая талон на получение полного комплекта амуниции, инструментов, снаряжения и аптечки. Так быстро и внезапно все произошло, что потом, в номере отеля, куда селили везунчиков, схватившись за голову, он долго пытался вспомнить, где и как он получил свой рюкзак и спальный мешок.

"Нет, -- решил он, -- пора вернуть добро народу!" Он всегда был незаконнорожденный сын, и сама мысль узаконить себя в глазах народа показалась ему дикой. В очередной раз он убедился, что его господин эксплуатирует его и на этот раз: сам он попасть сюда не торопился, но был искренне заинтересован в получении достоверной информации. Благодетелю ничего не стоило получить ее, будучи далеко, тогда как он, прислушиваясь к себе и усматривая лишь сумерки, терялся в догадках, кто Благодетель и что ему от него нужно, ровно как чем он там занимается. Он сложил обратно разобранные вещи, с сожалением пересчитал уже полученную часть вознаграждения и собрался выйти, как вдруг два народа сразу вошли в его номер, несмело озираясь по сторонам. И на свою беду, или на счастье, он замешкался, разглядывая добрых молодцев, которые в свою очередь с одинаковым любопытством, как-то уж слишком заинтересованно, рассматривали его, загородив выход.

Не преднамеренно, просто он занял кровать у окна, а им достались две кровати, которые были ближе к двери.

Один народ был бледнолиций голубоглазый северянин, с пышными густыми золотисто-русыми локонами, напоминающими, скорее, парик, с такими женственными чертами лица, что, встретив его на улице, он бы так и подумал -- женщина, и, несомненно, обратил бы внимание. Одет он был соответствующе, в синие обтягивающие джинсы и черную кожаную куртку с блестящими заклепками, цепочка на шее удерживала ковбойскую шляпу, которая болталась за спиной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});