Карибы - Альберто Васкес-Фигероа

— А где именно мы сейчас находимся?

Мужчины расхохотались, хотя было совершенно очевидно, что за громовыми раскатами смеха скрывается неуверенность.

— Да хрен его разберет! — признался карлик, забираясь на стол, чтобы на нем усесться. — Мы стащили фелюгу и вышли на ней в море. — Он звонко шлепнул своего приятеля по лысине. — Этот хрен божился, что прекрасно разбирается в навигации, но мы заблудились, как блоха в юбках королевы. Но главное — здесь есть золото, и много! Нам даже не хватило сундука, чтобы всё поместить, а теперь нас заботит только то, как отыскать путь домой.

— Золото? — удивился Сьенфуэгос. — Ты уверен?

— Уверен, — весело ответил коротышка, отвязав с пояса тяжелый кошель и продемонстрировав наполняющий его золотой песок. — Что это, по-твоему? В текущем с севера ручье золота больше, чем вшей на моей голове, — заговорщицки подмигнул он. — Через пару месяцев мы все разбогатеем!

— Видать, это и есть тот знаменитый остров Бабеке, который разыскивал адмирал, — пробормотал канарец. — Как я помню...

Он хотел еще что-то добавить, но от резкой боли в ране у него перехватило дыхание — казалось, воздух отказался входить в легкие. От долгого разговора он устал и чувствовал себя так, словно его ударили дубиной по голове. Он вдруг склонил голову и потерял сознание, как от удара молнией.

— Вот дерьмо! — выругался баск. — Похоже, это его добило.

— Видать, пуля была дерьмовая, — заметил Бабник. — Странно, что он еще жив, потому что я никогда не промахиваюсь. Думаешь, он не врет?

Голиаф спрыгнул со стола с таким видом, словно бросился в пропасть, и одновременно с этим кивнул.

— Не представляю, как такое можно выдумать, если это не произошло на самом деле, — сказал он, приблизившись к раненому, поднял ему веко и убедился в том, что канарец без сознания. — Если он и правда говорит на языке дикарей, как уверяет, то может нам пригодиться. А когда он уже не будет нам нужен, то тогда просто вжик! — и он провел пальцем по шее.

— Зачем? — спросил баск. — Золота здесь хватит на всех.

— Золота никогда на всех не хватает, — заявил лилипут. — И вообще, он слишком высокий, а я никогда не доверял великанам.

Он вышел из хижины и уселся на край шаткого пирса, свесив крохотные ножки над водой с кувшинками, и стал пристально глядеть на каноэ с двумя мужчинами и женщиной, медленно приближающееся к деревне.

— Бабник! — позвал он, не оборачиваясь. — Прибыли трое.

Бабник вышел из хижины с тяжелой аркебузой наперевес и тут же направил ее на сидящих в лодке людей, чьи силуэты были видны, как на ладони, а в это время двое его товарищей прошли по шатким мосткам и остановились перед другой хижиной с накрепко запертой толстой дверью.

Близился вечер — тяжелый, душный, влажный и липкий, лениво созерцающий, как красное солнце скрывается за вершинами деревьев, а десятки белых цапель величаво кружат над водой, то и дело камнем падая вниз и снова взмывая в воздух с пойманной рыбой в клюве, чтобы спокойно съесть ее, устроившись на ветвях ближайших табебуй.

Несомненно, это было самое красивое время дня в сельве — когда зелень деревьев окрашивается в самые разные оттенки, а бесчисленные цветы и птицы сияют самыми яркими красками; когда каждый звук отдается особенно четко, а запахи леса пьянят и кружат голову сильнее, чем когда-либо.

Все дышало красотой и покоем в этом райском уголке вселенной, и лишь присутствие четырех чумазых испанцев с грозным оружием омрачало эту прекрасную картину, чью гармонию не нарушали даже фигуры троих обнаженных туземцев, сидящих в лодке и глядящих на карлика испуганными оленьими глазами. Пока мужчины вытаскивали лодку, женщина тяжело поднялась по деревянной лестнице и протянула карлику некий предмет.

Это оказалась высушенная тыква, помеченная номером «пять» — цифра была коряво нарисована красной краской на боку сосуда.

Дрожащими руками женщина передала тыкву карлику, а тот, убедившись, что сосуд наполнен золотым песком более чем наполовину, поставил тыкву на пол и выразительным жестом велел женщине уходить.

— Прибыл номер «пять»! — оповестил он баска и Бельтрана Винуэсу.

— Сколько? — поинтересовался Бабник, не выпуская из рук оружия.

— Около четырех унций, — ответил карлик. — Неплохо для женщины. — Он поманил рукой другого индейца, который как раз выбирался из своей пироги, и тот протянул ему новую тыкву, помеченную цифрой «двенадцать». — Ну, давай посмотрим, что ты нам привез, индейское дерьмо!

Он придирчиво изучил содержимое сосуда, также полного золотого песка, желая убедиться, что его совершенно точно не обманывают, и, наконец, наградив туземца обезьяньей ухмылкой, также дал ему понять, что тот свободен.

— А у номера двенадцать — почти семь унций! — крикнул он. — Неплохо!

12   

Его светлости капитану Леону де Луне, виконту де Тегисе, казалось поистине чудом, что он после без малого двух месяцев ужасного путешествия на борту крошечной, потрепанной и вонючей каравеллы, управляемой бестолковым и вечно пьяным капитаном, все же сумел достичь острова Эспаньола, где судно встало на якорь возле городка под названием Изабелла. Так наконец закончилось самое ужасное из перенесенных им бедствий, не идущее ни в какое сравнение ни с одним из сражений, в которых ему довелось участвовать за долгую карьеру военного.

Кровожадные мавры, жестокие фламандцы или ловкие гуанчи, умеющие устраивать засады, оказались в тысячу раз предпочтительней, чем бесконечные страдания от качки, с риском каждую минуту опустошить желудок, в недрах которого уже не осталось пищи, и одновременно с этим постоянно колотиться головой о переборки в тщетной попытке этого избежать.

Морская болезнь — глупейшее, но при этом неистребимое недомогание, которое все привыкли считать чуть ли не женской болезнью, стала его поистине заклятым врагом. Именно из-за нее виконт с детства возненавидел море; именно она едва не заставила его отказаться от новых владений, когда капитану де Луне сообщили, что он получил в наследство добрую половину острова Гомера. Одна мысль, что предстоит перенести ужасное путешествие, приводила его в ужас.

Спустя два года виконт понял, что ему не осталось другого выбора, кроме как вновь пуститься в плавание, чтобы свершить месть и отнять жизнь у обманувшей его женщины и мальчишки, отнявшего у него самое чудесное в мире создание. Он испытал искушение забыть о терзавшем его желании, но его подстегнула поруганная честь, и несмотря ни на что капитан де Луна взошел на борт самой вонючей и прогнившей каравеллы, когда-либо осмелившейся пересечь Сумрачный океан.