Пылающий лед - Виктор Точинов

Командир «выдр» вздохнул сочувственно. Затем посмотрел на «Пчелу», констатировал:

– Электронике каюк, отлеталась пташка…

Алька опять не понял, на сей раз слово «каюк», но примерно догадался, что оно означает.

– Значит так, солдат. Минут через сорок здесь будут местные. Много. Надо уходить и уносить преобразователи.

– Откуда? Вроде всех уже покрошили…

– Они подняли лагеря. Выкатили спирт, раздали оружие кое-какое, всем обещали свободу и гражданство. И начался мятеж и смятение в человецех… Что сейчас в Печоре творится, ты не представляешь.

Алька и в самом деле не представлял, да и не хотел представлять. Он насмотрелся на то, что творилось в родном Таганроге (правильнее сказать: на руинах родного Таганрога) в первый год после Толчка, на всю жизнь впечатлений хватит.

– У меня приказ, – сказал Алька. – Оставаться здесь, охранять эти… как их…

– Преобразователи?

– Вот-вот. И вертолеты.

– Анфан пердю… – вовсе уж непонятно выругался незнакомец.

Алька ждал, что сейчас он представится, назовет имя и звание, отменит приказ… Но тот не спешил представляться. Или не имел права, кто их знает, «выдр» этих засекреченных, они ж наверняка на все операции без единого документа отправляются, если провал – неопознанные трупы, к ОКР и России отношения не имеющие.

Он пошарил взглядом вокруг, пытаясь отыскать свой сброшенный броник – футляр мог (Алька очень надеялся, что мог) уберечь «балалайку» от излучения. Ничего не обнаружил… Завалило обломками? В любом случае с начальством не связаться, все придется решать самому.

– И чем охранять будешь? Камешками кидаться? – спросил «выдра». Серьезно так спросил, задумчиво, словно и вправду размышлял, скольких пьяных лагерников закидает камнями Алька, пока его самого не изрешетят или не пырнут финкой.

– Значит так, солдат… Если хочешь, оставайся. Приказ – дело святое. Но преобразователи бросать тут нельзя. Я мобилизовал команду из здешних, кто под руку подвернулся. Помогут оттащить подальше в парму. Присоединяйся и ты, лишние руки не помешают. Заодно и охранять их будешь, как приказано.

«Он не строевой офицер, – подумал Алька. – Говорит не по уставу, «солдатом» называет – а начальство армейское всегда или «бойцом» кличет, или по фамилии… Нелегал, наверное. Шпион, давно сюда заброшенный. Звездочки-то на погонах небось имеет, и немаленькие, раз уж «выдры» ему подчиняются, – хоть и хранятся те погоны далеко отсюда. А вот строевых замашек не наработал…

Что делать, непонятно. Раз уж решил остаться в ОКР, приказы надо выполнять. Сказано охранять здесь, так и охраняй здесь, а не в парме, как на местный манер выразился незнакомец. Как и чем – твои проблемы, за нарушение в бою приказа, известно что полагается… Но помешать «выдрам» забрать преобразователи никакой возможности нет. Остаться одному и дожидаться сепов, сторожить вертолеты, превратившиеся в металлолом со спекшейся начинкой?..»

Тем временем боец в «саранче» вернулся из лесотундры, и не один. Привел еще троих «выдр», похожих на своего сослуживца, как братья-близнецы – уже и не понять, кто из них ходил за подмогой. А еще – десяток местных, народ самый разный: кто-то в гражданском, четверо в черных бушлатах здешних лагерников, один парень в униформе мятежников, но погоны и нашивки с мясом содраны – дезертир, не иначе.

Местные шли явно не своей волей – «выдры» окружили их с трех сторон, подгоняли, подталкивали стволами автоматов.

И тут у Альки отпали все сомнения. Он разглядел лицо одного из пленников. Или, вернее сказать, пленницы… Причем дважды пленницы – один из черных лагерных бушлатов скрывал знакомую стройную фигуру, но Алька смотрел во все глаза не на бушлат, а на лицо, которое не раз ему снилось и которое не чаял увидеть наяву.

Как он сдержался, не бросился с радостным воплем к Настене, – непонятно. Но как-то сдержался… Твердо заявил командиру «выдр»:

– Я с вами. Оружие дадите?

– Оружия лишнего нет. В бою добудешь.

Легко сказать… А в бой с чем вступать? С пригоршней камешков?

– Может, сбегаю, поищу? – Алька кивнул на трупы сепаратистов, валявшиеся в отдалении. У мертвых танкистов вроде ничего не видно, но у остальных может отыскаться кое-что посущественнее древних берданок.

– Нет времени, солдат. Главное оружие сейчас – ноги. Быстро уберемся отсюда – считай, победили.

Алька хотел возразить, посмотрел на Настену – и промолчал. Ну как «выдре» надоест спорить и он передумает брать Альку с собой?

…Преобразователи оказались достаточно тяжелыми, вместе с контейнерами весили треть центнера каждый, не меньше. На небольшое расстояние и один человек снесет, не надорвется, но по пересеченной местности, с ногами, утопающими по щиколотку во мху… В общем, чтобы сохранить скорость хода, тащили каждый втроем – двое спереди, за ручки, третий сзади, подхватив под донце цилиндра. Трудились грузчиками все, даже «выдры», лишь их командир к грузу не притрагивался. Руководил он, впрочем, грамотно: лишь кто-то начинал уставать, спотыкаться, тут же заменял его свежим человеком. Но при всех заменах двое «выдр» оставались свободными, держали «скорпионы» в руках, внимательно поглядывали вокруг.

Алька, угадав ритм замен, пошел на маленькую хитрость: изобразил усталость раньше, чем действительно выбился из сил, – и при следующей смене оказался в паре с Настеной. Ухватился за ручку контейнера здоровой правой рукой, левая ныла все чувствительнее, и на бинте проступило небольшое алое пятнышко. Алька на рану внимания не обращал, он наконец-то встретился взглядом с Настеной. И похолодел. Глаза у девушки оказались пустые, равнодушные. И лицо такое же. Мертвое лицо… Ни следочка радости оттого, что видит Альку, ни малейшего намека на то, что вообще его узнала…

Рядовой роты «Гамма-7» Альберт Нарута сегодня впервые поднялся в воздух на борту вертолета. Впервые участвовал в настоящем бою. Впервые был в бою ранен. Впервые убил человека. Впервые угодил под индукционный удар… Много чего впервые.

Но самое большое потрясение за весь богатый событиями день он испытал именно сейчас.

От взгляда Настены…

13. Кое-что из жизни заживо погребенных

Я опустил зажигалку вниз, к самому полу, внимательно наблюдая за трепещущим в темноте язычком пламени. Он не уменьшился, газ продолжал гореть.

Относительно легкая смерть от удушья нам не грозит… Зато вполне вероятна долгая и мучительная, от голода и жажды. Если сигнал на аварийной частоте нашего ретранслятора не пробивается сквозь груду железобетонных обломков, замуровавших нас в цокольном этаже «консерватории»… Основные частоты пресловутая груда глушит надежно, в эфире – для нас – царит девственная тишина. Если нас не слышат, то возможны самые разные варианты. Свои, понятное дело, не бросят… У «манулов» неписаный закон: из боя возвращаются все. Все, кто в него уходил. Живые, раненые, убитые… все. Пусть даже в виде горсточки пепла из сгоревшей «вертушки», но возвращаются.

И десантники нас отсюда вытащат. Если, конечно, бой закончился. Но если операция «Парма» застопорилась, если мятежники до сих пор удерживают часть города… Кириши, например, зачищали две недели, а там не пришлось иметь дело даже с таким подобием армии, как здесь. В условиях затяжного боя не до поисков в руинах, и за две недели мы – остатки роты «Гамма-7» – в своей железобетонной могиле вполне успешно превратимся из заживо погребенных в мертвецов.

Вариант с победой сепаратистов я не рассматривал. Все-таки такой концентрации сил и средств не было ни в Киришах, ни при проведении остальных операций последних лет. «Парма» войдет в учебники истории – если наш мир уцелеет и учебники будут хоть кому-то нужны… Интересно, будет ли в соответствующем параграфе тех учебников абзац про роту капитана Дашкевича? Нет, наверное, лишь полстроки о неизбежных потерях…

Рота теперь не дотягивала численностью бойцов даже не до взвода – до отделения. Даже двух полноценных троек не набиралось. Со мной под развалинами осталось шестеро, но двое к бою уже непригодны… Да и остальные, честно говоря, драться не смогут, нечем. Гранат не осталось, пластита не осталось, патронов хватит лишь на то, чтобы застрелиться, если нас откопают все-таки сепы.

С очень малой вероятностью мог уцелеть кто-то из пяти бойцов, чьи «балалайки» не замолчали, когда загоревшийся «Т-204» шарахнул со всей дури «резачом» по зданию, обрушив несущие стены и замуровав нас под обломками. И все-таки красиво я его поджег! Трофейным УРСом, который даже теоретически не мог сработать по цели, находящейся в сотне метров, в мертвой зоне. Но я поднял ракетку на полуторакилометровую высоту, развернул к земле и всадил сверху в люк силового отделения, в единственную, пожалуй, уязвимую точку – и лобовая, и бортовая броня «самурая» от реактивных снарядов защищают надежно, и даже люк башни снабжен эндодинамической защитой.