Кузнечик - Котаро Исака

скорее перекатывает мяч, чем делает настоящую передачу. Но вскоре они начинают пасовать жестче, посылая мяч в воздух, заставляя друг друга немного побегать.

Кентаро явно хорошо знает, как обращаться с футбольным мячом. Удар внутренней стороной стопы, удар подъемом, с нужной силой, с необходимой точностью. Он отлично контролирует траекторию мяча. У него правильная постановка корпуса, и опорная нога четко стоит на линии мяча. Должно быть, он много практиковался.

Судзуки ставит опорную ногу рядом с мячом. Переносит центр тяжести. Делает замах. Сжимает зубы. Бьет по мячу.

Кентаро с силой отбивает мяч, отправляя его обратно. Тот летит немного правее – но, возможно, это было сделано намеренно, так как он достаточно близко, чтобы Судзуки мог его принять, лишь немного пробежавшись. Он выбрасывает вперед правую ногу, и ему удается остановить мяч.

«Ах, вот ты как… – думает он, посылая мяч правее от Кентаро. – Беги, или ты его пропустишь!» Мальчик реагирует даже быстрее, чем можно было ожидать. Он бросается в том направлении, куда летит мяч, и сразу же отсылает его обратно.

«Хитро!» Судзуки преследует мяч и едва успевает его поймать. Вновь отпасовывает его Кентаро. Он начинает забывать, что играет с младшеклассником. Вне зависимости от того, как он бьет по мячу и в какую сторону его посылает, Кентаро мастерски принимает его и отбивает, и Судзуки обнаруживает, что все больше и больше увлекается игрой. Все его мысли словно растворились, голова наполнилась пустотой. Он больше ни о чем не может думать – только о мяче, о том, в каком направлении он должен его послать и что ему нужно сделать, чтобы впечатлить Кентаро. То, как все остальное покинуло его сознание, кажется ему почти забавным.

С каждой передачей требовательный голос, звучавший в его мыслях, все сильнее отдаляется, становясь все тише и тише. Образ сына Тэрахары, раздавленного минивэном, становится все более размытым. Сила, мучительно сдавливавшая его грудь, вдруг исчезает. «…Если ты в ближайшее время не скажешь мне, где находишься, с ними недолго все будет в порядке» – даже эта угроза становится несущественной. «Кто эти двое ребят, о которых я постоянно думаю?» Он останавливает прилетевший к нему мяч «щечкой» левой стопы.

«Тревога и гнев – это животные реакции, – не раз говорила ему его жена. – Исследование глубинных причин, поиск выхода из положения – это то, что делают только люди».

«Так ты считаешь, что именно это делает людей особенными? – спросил Судзуки. – Или это то, что делает людей хуже животных? Не преимущество, а человеческая слабость?»

«Если б ты мог спросить у животного, как ему удается выживать, я уверена, что животное бы ответило тебе: “Просто такими нас сотворила природа”».

Он думает, она говорила о том, что придумывание планов и стратегий и разнообразные переживания – это все недостатки человеческой натуры. В то же время, просто перепасовываясь мячом, Судзуки чувствует, что теперь он ближе к решению своих проблем. Хотя, разумеется, он ни на шаг не становится ближе к решению ни одной из них.

Внутренняя сторона его стопы входит в контакт с мячом, подхватывая его, как рука. Когда Судзуки ударяет по нему, тот летит через все поле. Даже несмотря на то, что мяч стремительно удаляется прочь, Судзуки ощущает его как часть собственного тела. Самостоятельную часть его тела, способную отделиться от него и пуститься в полет, описав изящную дугу и приземлившись точно у ноги мальчика, словно ее влечет туда некая сила.

Никаких больше мыслей о Хиёко или о Толкателе. Движение мяча туда и обратно – это всё. Больше ничего не существует во всем мире. И это прекрасно. Он ощущает себя в гармонии с самим собой. Он испытывает настоящий восторг. Он растворяется в этом чувстве.

Пока Кентаро не объявляет тайм-аут, никакие окружающие звуки не достигают ушей Судзуки, и он даже не замечает, что кольцо с его безымянного пальца исчезло.

«Мое кольцо». Кровь отливает от его лица, он бледнеет, как лист бумаги, затем лихорадочно ищет в траве у себя под ногами.

«Ты ведь не потерял его, нет?» Он уверен, что слышит в голове голос своей погибшей жены. «Конечно, нет, – отвечает Судзуки откуда-то из глубины своего сердца. – Я ведь не могу его потерять».

Его жена всегда боялась, что он когда-нибудь забудет ее, если она умрет.

Она всегда была рядом, когда ему было плохо, поддерживала его и посмеивалась над его маленькими заботами – например, когда приходил счет за электричество, или когда футоны, которые они вывешивали сушиться на балконе, намокали от внезапного вечернего дождя, или же когда он сомневался в своей компетентности как учителя. В таких случаях, что бы ни случилось, жена всегда повторяла: «Не беспокойся, это не так уж серьезно». Но так же часто она говорила со вздохом: «В конце концов, все меня забудут. Когда я исчезну из этого мира, не останется ни единого доказательства того, что я когда-либо существовала». Жена говорила это легко, с как бы наигранной печалью, но Судзуки знал, что она действительно тревожится об этом. Эти слова шли из самой ее души. Он думал, что, возможно, основной причиной этого было отсутствие у них детей. «Если б у нас были дети, они бы меня помнили. Они бы никогда меня не забыли». Она говорила это не один раз.

– …Не беспокойся, я никогда не забуду тебя, что бы ни случилось.

Но когда он утешал ее таким образом, она начинала приводить свой глупый аргумент про Брайана Джонса.

– Никто сейчас не помнит, что Брайан Джонс был бэк-вокалистом в «Роллинг стоунз».

– Конечно же, люди это помнят.

– Ты так считаешь? Несмотря на то, что не осталось никаких свидетельств этого?

– Есть записи и CD-диски.

И еще есть кадры из фильма, который снял Годар, вспомнил Судзуки. Хотя на этих видеозаписях, конечно, Брайан Джонс выглядит очень грустным.

– Интересно… – сказала жена с сомнением в голосе. – Но я все же думаю, что никто не помнит, что Брайан Джонс был частью группы «Роллинг стоунз». Потому что о нем не осталось свидетельств.

– Я думаю, что ты – единственная, кто забыл о нем.

Бедный Брайан…

Ровно за два месяца до ее гибели у него возникла идея, которой он с ней поделился. Он долго ломал голову, пытаясь придумать что-нибудь, что помогло бы ее успокоить, и его наконец осенило. Ничего особенного, очень простая идея, но эта простота придавала ей убедительности.

– А как насчет кольца? – сказал он, показывая ей кольцо на своей левой руке. – Вот мое обручальное кольцо. Всякий раз, глядя на него, я буду думать о тебе.