Мисс Чудо - Лоретта Чейз

Мисс Олдридж ответила не сразу. Она кивнула лакею, и тот унес поднос с остатками ужина Алистера.

Сидя с ним, пока он ел, она заметила, что аппетит у него в полном порядке. Он не оставил ни крошки.

Когда лакей ушел, она перешла от камина к окну, расположенному в противоположном конце комнаты. Она то и дело прохаживалась по комнате, и Алистер, поглощая пищу, наблюдал за ритмичным покачиванием ее бедер. Покончив с едой, он сосредоточил внимание на ней.

Шелковое платье строгого покроя цвета бургундского с синей отделкой не очень подходило к цвету ее лица, но было наиболее приемлемым из всех, которые он видел.

Ее горничная соорудила ей прическу в древнеримском стиле, давно вышедшую из моды. Как и следовало ожидать, прическа уже стала разваливаться.

На полу поблескивали шпильки. Глядя на них, он почувствовал возбуждение.

Да поможет ему Бог! Если его возбуждают простые шпильки, то едва ли он при смерти.

— Держите в покое лодыжку, иначе она не восстановится должным образом, — сказала мисс Олдридж, возвратившись к огню.

— Ваш маленький доктор преувеличивает опасность, — возразил Алистер. — Медики склонны делать мрачные прогнозы. Если пациент умрет, то это не их вина, а если выздоровеет, то лишь благодаря их выдающемуся интеллекту.

— Всем известно, чем чреваты растяжения, — произнесла она. — По крайней мере в нашей местности мы это знаем. Очень глупо с вашей стороны рисковать. Вам стоило немалых усилий заставить свою ногу ходить, но при слабой лодыжке все ваши труды могут пойти насмарку.

Ее слова были простыми, как удар крикетной битой по голове, и такими же доходчивыми.

Его нога была способна выкидывать самые необычные фокусы и в обычные времена. А при слабой лодыжке она вообще может отказаться выполнять свою функцию.

У Алистера взыграло мужское самолюбие. Однако он не был тупым упрямцем. Поэтому решил вести себя благоразумно.

— Горько говорить об этом, но вы полностью убедили меня, — проговорил он. — С этой ногой шутки плохи.

Выражение ее лица смягчилось. Она подошла, села на стул возле кровати и сложила на коленях руки.

— Вполне понятно, что вы расстроились, — промолвила она. — Ведь вы долгое время находились в неподвижности и знаете, как это тяжело. Каждый день кажется вечностью.

— Это не совсем так, — сказал он. — Путем длительной тренировки я овладел искусством праздного времяпрепровождения и мог даже проспать целый день, вместо того чтобы найти какое-нибудь благородное или хотя бы полезное занятие. Нет, дело не в этом. Беда в том, что мне смертельно надоело потворствовать капризам моей ноги.

Она взглянула на возвышение, где под одеялом, отдыхала уложенная на гору подушек его больная нога, и удивленно переспросила:

— Потворствовать капризам?

— Сейчас я вам все объясню, мисс Олдридж, — сказал он. — Когда-то это была скромная конечность, которая хорошо себя вела, делала свое дело и никогда не беспокоила. Однако с тех пор, как ее ранили, она превратилась в тирана.

В ее глазах заплясали веселые искорки, похожие на далекие звезды в летнюю ночь. Это приободрило его, и он продолжал:

— Эта конечность эгоистична, неблагодарна и обладает скверным характером. Когда консилиум английских медиков счел этот случай безнадежным, ногу повезли к турецкому знахарю. Он усердно потчевал ее экзотическими снадобьями, мыл и смазывал несколько раз в день, тем самым предотвратив смертельно опасное заражение. Думаете, нога из благодарности вновь начала работать, как положено порядочной конечности? Ничего подобного.

Мисс Олдридж что-то пробормотала, выражая сочувствие.

— Эта конечность, мадам, потребовала утомительных упражнений в течение многих месяцев, прежде чем стала выполнять простейшие движения. Даже сейчас, по прошествии трех лет постоянной заботы и ухода, она способна прийти в ярость из-за сырой погоды. А ведь это, смею вам напомнить, нога англичанина, а не изнеженная конечность какого-нибудь иностранца!

Мирабель едва сдерживала смех.

Веселое настроение передалось и Алистеру. Ему захотелось прижаться губами к тонким морщинкам, образовавшимся от смеха в уголках ее глаз, или к ее губам.

— В настоящий момент, — продолжал он, — она никуда не желает идти по доброй воле. Как, черт возьми, я мог вообразить, что способен добраться до гостиницы?

— Но вы действительно ушибли голову. О камень! — Она хихикнула.

Хихикающие девицы всегда казались Адистеру занудами. Он хотел притвориться утомленным, но не мог. У него стало легко на сердце и мысли тоже стали легкими. «Это плохой признак, — подумал он. — Еще немного, и она станет мне нравиться, а это к добру не приведет. Перестань очаровывать ее, олух!»

Но остановиться он не мог и театрально вздохнул.

— О том, чтобы красиво уйти отсюда, не может быть и речи, так что придется смириться с судьбой. Буду лежать здесь, бледный и прекрасный. А вы, мисс Олдридж, проходя мимо, время от времени останавливайтесь возле меня, чтобы восхититься моей стойкостью. — Он откинулся на подушки со страдальческим выражением лица.

Она наконец не выдержала и рассмеялась. Ее смех еще больше возбудил его.

И если бы в этот момент не вошел мистер Олдридж с толстой книгой в руках, неизвестно, как повел бы себя Алистер.

— Мистеру Карсингтону нельзя читать, папа, — произнес-ла Мирабель. — Доктор Вудфри сказал, что он нуждается в полном покое.

— Я знаю, — ответил отец. — Он не должен перевозбуждаться. Именно поэтому я принес ему «Введение в систематизацию представителей растительного мира». Однажды я послал экземпляр этой книги моей сестре Клотильде, и она нe раз благодарила меня за это. Клотильда считает, что эта книга действует как успокоительное. Стоит ей прочесть одну-две страницы, как возбуждение проходит и она впадает в состояние приятной сонливости. — Он улыбнулся Алистеру. — Я сам вам почитаю. Если содержание покажется слишком возбуждающим, попробуем что-нибудь другое.

У мистера Олдриджа голос был монотонный, а из десяти латинских слов Алистер понимал одно. Осознав, что потом ему, возможно, будут задавать вопросы, он старался внимательно слушать.

Он не заметил, как заснул. Он просто переместился из одного места в другое — из теплой, чистой спальни на поле боя.

Его тошнило от вони, он поскользнулся и упал в кровавое месиво.

Эта отвратительная трясина чуть было не поглотила его.

«Не думай об этом», — приказал он себе, когда Горди снова вытащил его.

Но укрыться было негде. Пока они добирались до палатки полевого лазарета, он заметил нечто совершенно ужасное.

Он отвел взгляд, но было поздно. Он увидел руку с прилипшим к ней грязным, окровавленным куском ткани — остатками гофрированной манжеты на безжизненном запястье.