Коррупция в Политбюро: Дело «красного узбека» - Федор Раззаков

Конечно, было в этом движении и своего рода лукавство, поскольку многим «маякам» власти намеренно создавали лучшие условия для установления рекордов, чем всем остальным. Например, на какую-нибудь доярку, назначенную «маяком», могла сдавать продукцию целая ферма: ей отбирали лучших коров, давали дополнительные корма и т. д. А в том же Узбекистане на одного бригадира-хлопкороба иной раз мог работать целый колхоз. В итоге получалась своеобразная цепочка: когда доярка или хлопкороб получали звание Героя Социалистического Труда, то вместе с ней соответствующие награды или премии получали секретари обкомов и райкомов, председатели колхозов – то есть все те, кто обеспечивал «маяку» его рекорд.

Естественно, подобное явление трудно было спрятать от общественности. Однако она реагировала на это вполне благосклонно, поскольку в большинстве своем правильно понимала идею «маякизма» – вдохновить общество на трудовой энтузиазм. Поэтому миллионы советских рабочих и колхозников в честном трудовом порыве совершали рекорды, даже не надеясь стать «маяками» – таким образом они доказывали самим себе и обществу, что им вполне по силам стать рекордсменами и без поддержки «сверху». Другое дело, что среди миллионов честных и бескорыстных трудяг находились и такие, кто пытался, что называется, «въехать в рай на чужом горбу». Эти люди штамповали липовые рекорды путем приписок, подлогов и других махинаций, на которые они шли в сговоре с тем же начальством. Подобное тоже было, причем с каждым десятилетием таких примеров в советском обществе становились все больше. Особенно заметным это стало именно в конце 50-х, когда Хрущев во всеуслышание заявил о «гонке» за Америкой. В новой кампании власти вновь понадобились «маяки», которые могли бы повести за собой остальных. Однако в своем рвении поразить мир небывалыми рекордами, власть попросту утратила чувство реальности, о чем самым наглядным образом и говорила история с Алексеем Ларионовым.

Во время работы ХХI съезда КПСС (проходил 27 января – 5 февраля 1959 года) Хрущев вызвал к себе Ларионова и потребовал от него, чтобы тот взял на себя обязательство увеличить за год сдачу мяса государству в целых три раза. Отказать Первому секретарю Ларионов не посмел. Как утверждают очевидцы, когда он вернулся от Хрущева, на нем не было лица. Видимо, секретарь прекрасно понимал, что выполнить обещанное без махинаций – чистая утопия. Но отступить он уже не мог.

На начало октября 1959 года Рязанской областью было продано государству 102 тысячи тонн мяса, что составляло два годовых плана. Но дать-то надо было три плана. И вот уже 16 декабря рязанские власти торжественно рапортовали о 100 % выполнении взятых на себя обязательств: область продала государству 150 тысяч тонн мяса, в три раза превысив поставку предыдущего года. Одновременно область брала на себя повышенные обязательства на следующий год – сдать аж 180 тысяч тонн мяса! Когда об этом доложили Хрущеву, он немедленно распорядился наградить Ларионова званием Героя Социалистического Труда (награда нашла героя аккурат накануне Нового, 1960 года).

Этот эксперимент мгновенно родил на свет массу подражателей, которые тоже ринулись «в поход за славой». Тех же, кто в это движение вписываться не хотел, попросту сбрасывали с «локомотива прогресса». Так, например, случилось с 1-м секретарем Куйбышевского (сельского) райкома партии в Кротовке Александром Глазуновым. Когда по всей стране шел «ларионовский эксперимент» и области соревновались друг с другом в плане бурного прироста сельхозпродукции, Глазунов честно заявил, что он в этом деле участвовать не будет. «Не только 2,5 плана, а и полтора никак не получается, ибо цифры нереальные», – сказал он во всеуслышанье. И чем ему только не грозили высокие начальники, однако от своих слов Глазунов не отказался. В итоге в январе 1959 года его сняли с должности 1-го секретаря и назначили на должность заместителя управляющего трестом «Первомайбурнефть».

Тем времнем ларионовская эпопея стремительно двигалась к своему печальному концу. Как пишет писатель Н. Шундик:

«На первых порах казалось, что эксперимент удался. Плодились поросята, кролики, озера были забиты гусями, утками. Гремели победные рапорты, в газетах трубили о рязанском опыте. Но пристальный взгляд мог заметить, что уже подкрадывается несчастье. Положение на фермах и полях стало ухудшаться. Да, поросят наплодилось неслыханно много. Но нечем было кормить свиней. Не было кормов для скота и птицы.

На околице Рязани спешно соорудили выставку достижений. Была она сказочно красива и – неправдоподобна. Одно из зданий размером с небольшую виллу миллионера, вычурное и претенциозное, должно было изображать дом рядового колхозника. Но само-то село оставалось прежним – без дорог, с обветшавшими избами, разваливающимися хозяйственными постройками…

Чудо не состоялось…».

Чудо не состоялось, зато произошла трагедия. «Мясной налог» Рязанской областью был выполнен, но в то же время нанес ей непоправимый удар. Ведь, чтобы сдержать данное Хрущеву обещание, Ларионов распорядился забить весь приплод, а также большую часть молочного стада и производителей, «присовокупив» под расписку весь скот, выращенный колхозниками в своих хозяйствах. Однако и этого количества мяса оказалось недостаточно. Тогда были организованы закупки скота в соседних областях за счет средств из общественных фондов, предназначенных для приобретения машин, строительства школ, больниц и т. д. «Мясной налог» ударил не только по всем колхозам и совхозам области, но и по всем городским учреждениям; сдаваемое государству (по чисто символическим ценам) мясо исчезло из продажи.

В итоге поголовье скота в области уменьшилось по сравнению с 1958 годом на 65 %, падение производства зерна составило 50 %, поскольку колхозники, у которых под расписку «временно» изъяли скот, отказывались обрабатывать колхозные земли. На продаже мяса колхозы области понесли убыток в 33,5 млн. рублей. В итоге Хрущев тут же сменил пряник на кнут и решил поменять руководство Рязанского обкома, а Ларионова лишить звания Героя Соцтруда. Пленум по этому вопросу должен был состояться 30 сентября 1960 года. Не дожидаясь этого события, за 8 дней до Пленума, Алексей Ларионов покончил с собой.

После этого самоубийства власть, кажется, впервые осознала, что дело зашло слишком далеко. А когда грянул скандал с приписками в Таджикистане, она и вовсе принялась «закручивать гайки». Сначала появился Указ «о приписках», затем репрессии были ужесточены: Хрущев, возобновив сталинскую практику, попросту приравнял хозяйственные преступления к измене родине и стал за это расстреливать людей. Правда, не высокопоставленных, а из среднего руководящего звена – стрелочников. После этого волна приписок резко спала.

Глава 11

Между двух огней

Между тем на том же ХХI съезде КПСС в 1959 году было принято постановление «О контрольных цифрах развития народного хозяйства СССР на 1959–1965 годы». И там перед Узбекистаном ставилась задача довести объем производства хлопка-сырца от 3,4 до 3,7 миллионов тонн, или около 60 % всего общесоюзного производства. По сути это были вполне выполнимые цели, если иметь в виду, что в том же 1959-м республика сдала государству 3 млн. 163 тыс. тонн хлопка. Однако Центр не учитывал различные побочные факторы: например, погодные условия. В итоге уже в следующем году, из-за засухи, республика не выполнила план и сдала всего 2 млн. 830 тыс. тонн хлопка. По сути, со своими обязательствами справились только две области – Самаркандская (345 тыс. тонн) и Хорезмская (265 тыс. тонн), а остальные свой план провалили.

Однако в 1961 году, несмотря на такие же плохие погодные условия, республика смогла выполнить план и сдала 3 млн. 600 тыс. тонн хлопка. Правда, попотеть пришлось изрядно, выведя на поля огромное количество людей, в том числе и школьников. Но иначе было нельзя, поскольку все это вписывалось в объявленную Центром кампанию «догнать и перегнать», противиться которой регионы не могли – как говорится, себе дороже. Если, к примеру, представить себе, что Рашидов решительно бы воспротивился диктату Центра, то судьба его была бы решена в одночасье – он разделил бы судьбу руководителя Казахстана Д. Кунаева, которого, как мы помним, спустя всего два года после назначения в 1960 году Хрущев снял с руководства республикой именно за слишком строптивый нрав (как мы помним, тот не хотел переносить столицу из Алма-Аты в Акмолинск и переименовывать его в Целиноград). Учитывая, что в Узбекистане только за 1950-е годы поменялось целых четыре (!) 1-х секретаря ЦК КП, то вполне объяснимо желание Рашидова не повторять ошибок Кунаева. Ведь в случае отставки Рашидова никто не мог дать гарантию, что Хрущев не задумает прислать в Узбекистан руководителя из «варягов» – кого-нибудь из славян. А этого узбекская элита (как и любая республиканская) больше всего опасалась. Поэтому Рашидов по сути находился между молотом и наковальней: ему приходилось учитывать интересы собственной элиты и одновременно не гневить Хрущева, соглашаясь с большинством его указаний.