Черный легион - Богдан Сушинский

Очевидно, так все и произошло бы, если бы наказанием его занялся кто-то из людей Гиммлера или Мюллера. Но его отдали на суд Кейтелю. А фельдмаршал поступил так, как поступил бы, придись ему наказывать за подобный проступок любого из своих накуролесивших генералов. Под домашний арест его, сукиного сына!

Единственный, кто по-настоящему поразил в этой ситуации Власова, был Геббельс. Все же пропагандист есть пропагандист. Ознакомившись с меморандумом, тот, говорят, заявил: «Власов прав. С Власовым трудно не согласиться. Можно лишь удивляться отсутствию политического чутья у нашей центральной берлинской администрации. Если бы в настоящее время или в прошлом мы проводили более умелую политику на Востоке, то достигли бы большего успеха, чем это наблюдается сейчас».

Власов подошел к окну и взглянул на серые дома напротив, серое небо, серую дорогу, серую крону клена справа у окна. Похоже, что мир устал от красок и разноцветья и пришел к одному цвету, который отныне становился цветом его, Власова, жизни.

«Кейтель, наверное, очень жалел, что не обладает полномочиями заодно посадить под домашний арест и Геббельса», — не отказал себе в удовольствии позлорадствовать Власов. Хоть такую слабость он, в конце концов, мог себе позволить в этой серой беспросветной жизни.

30

Оставив кабинет Фромма, оба генерала прошли по коридору до кабинета Ольбрихта, стараясь не смотреть друг на друга. Шеи их взбагрились от пота, а лица — от напряжения. Оба чувствовали себя слишком неловко для того, чтобы обмениваться мнениями. И так было ясно, что встреча не удалась.

— Лучше бы он прямо заявил, что трусит, — обиженно проворчал Бек, как только они наконец достигли спасительной двери кабинета заместителя командующего армией резерва. — По крайней мере было бы честно.

Ольбрихт вежливо пропустил его впереди себя, потом решительно направился к своему месту за рабочим столом и лишь тогда почувствовал себя более-менее уверенно.

— Вы доверяете ему, Ольбрихт?

— Пока трудно сказать.

— Но могли бы доверять?

— Это зависит не от меня, а от Фромма, — неохотно объяснил заместитель командующего. — И то, что мы вместе работаем, еще ни о чем не говорит.

— Интересно бы знать его мысли в эти минуты. Не вспоминает ли телефоны своих знакомых из гестапо? Но вы, Ольбрихт, должны решить: доверяете ему или нет. Сейчас важно только это. Мы не можем вовлекать в операцию «Валькирия» людей, которым заведомо не доверяем. Слишком велика ставка.

— Он потребовал убрать Самого. Причем высказал это требование совершенно ясно. Так давайте исходить из факта.

— Не опасаетесь? — повел головой вокруг себя Бек, показывая, что имеет в виду стены, которые тоже с ушами.

— Проверено. И потом, в этих стенах уже столько всего сказано[17] — Так вы заметили: генерал Фромм первым поставил вопрос о том, что сначала нужно убрать его, а уж потом решать все остальные вопросы. И согласитесь, что он прав. Мы же с вами до сих пор рассуждаем о новых линиях фронтов, переговорах с Западом и создании Соединенных Штатов Европы с таким видом, словно то самое «предварительное условие», на котором так настаивал генерал Фромм, уже кем-то выполнено. Или обещано нам.

— Но ведь мы подразумевали такой исход, — неуклюже попытался оправдаться Бек, осознавая, что является военным руководителем заговора.

— Это не упрек, господин Бек. Требование Фромма должно наконец заставить нас серьезно разработать самую важную часть операции — покушение на Него. Которая должна быть выделена нами в отдельную операцию, предшествующую «Валькирии».

— Исходя из важности этого этапа — да.

— Так давайте же сосредоточимся.

— Вы не допускаете мысли, что возможна ситуация, при которой покушение на Гитлера окажется необязательным? Например, мы можем принудить его подать в отставку. Создать такое общественное мнение…

— Не допускаю, — тон Ольбрихта становился не менее категоричным, чем только что был у Фромма. — Не допускаю, господин генерал-полковник. Это мнение должно быть таковым, чтобы убедить весь германский народ. Что само по себе крайне сложно. А также весь германский генералитет — что ничуть не легче. А ведь существуют еще гестапо и войска СС. Не забывайте также о Скорцени с его головорезами, при самом упоминании о которых многие политики на Западе и Востоке мгновенно вздрагивают.

Бек недовольно повертел головой. Ему не нравилось, что Ольбрихт вдруг сошел на подробности и мелкие личности. Да только сам Ольбрихт не воспринимал Скорцени как «мелкую личность». Окажись Бек хоть чуточку прозорливее, то счел бы Ольбрихта пророком.

Впрочем, в провидческом даре Ольбрихта он еще сможет убедиться. Но это будет потом.

— Скорцени — отдельный разговор, — вдруг опомнился будущий канцлер. — Кстати, вот кто лучшим образом справился бы с операцией по похищению фюрера, будь то из рейхсканцелярии в Берлине, будь то из «Вольфшанце».

— Возьметесь вести с ним переговоры? — в лоб и явно бестактно поинтересовался Ольбрихт. — Нет? В таком случае назовите человека, который бы рискнул явиться с подобным предложением к первому диверсанту рейха.

Бек вновь недовольно покряхтел. После беседы у Фромма ему было трудно сохранять хладнокровие и оставаться достаточно дипломатичным.

— Вернемся пока что к Фромму. Нет оснований надеяться, что он примкнет к нам. Молясь о том, чтобы командующий не оказался предателем, мы уже сейчас должны подумать о генерале, который бы в первые же минуты операции «Валькирия» занял кабинет Фромма и был объявлен нами командующим армией резерва.

— Ваше предложение?

— На мой взгляд, этим генералом должны стать вы.

Ольбрихт недовольно поморщился.

— Почему так? Заместитель командующего становится командующим. Вполне естественное выдвижение.

— Не думаю. На время операции мне лучше оставаться тем, кем я есть. На связь со мной будут выходить, помня, что я начальник Общеармейского управления, по моему служебному телефону. Существуют и другие причины, более деликатного характера. В случае, если Фромм, даже после выполнения нами «предварительного условия», откажется поддержать нас, чего мне бы очень не хотелось, его обязанности должны быть возложены на генерала Геппнера.

— Отстраненного когда-то фюрером, — счел необходимым уточнить Бек. — Вынужден признать: этот возьмется за выполнение возложенных на него обязанностей с должным рвением.

— По крайней мере один вопрос нам все же удалось уладить, — хлопнул руками по столу Ольбрихт. — Важен даже не результат, важно наше с вами согласие.