Западня - Сьюзен Льюис

— Да.

— Ты с ним кончаешь? Я хочу сказать — на самом деле?

— Д-да.

— Вот и думай о нем: что он делает, чтобы ты кончила. Вообрази, что он здесь, с тобой — и смотри в объектив.

И теперь она добросовестно проделала это перед Герби. И только через полчаса, когда он объявил конец фотосъемки, отдала себе отчет в том, что все это время никто не проронил ни звука. Включили свет — и Мадлен оторопела при виде множества зрителей. Все были словно в трансе и не отрывали от нее завороженных глаз. Она нерешительно посмотрела на Герби. Тот испустил протяжный вздох и осклабился.

— Теперь я понимаю, почему с тобой так носятся. Даже у меня встал — а этого уже много лет не было. Должно быть, твой парень — это что-то!

— Вы знаете про Пола?

— Дарио говорил. Прикройся, а то кто-нибудь не выдержит и набросится.

Мадлен вернулась в гримерную — на этот раз там было полно народу. Кто-то крикнул: «Это она!» — и все моментально смолкли.

Мадлен переводила взгляд с одного лица на другое: сначала растерянно, потом с подозрением и наконец — с обидой. Все они жадно пялились на нее — и все лопались от зависти.

Глава 10

В небольшом административном здании в районе Дин-стрит в Сохо кипела жизнь. Сновали взад-вперед посыльные, редакторы, гримеры, костюмеры и актеры. Мэриан познакомилась со всеми; все они наведывались в приемную, где она сидела за письменным столом, разбирая почту, принимая факсы, делая ксерокопии и пытаясь освоить телекс, внедренный Стефани сразу после ее приезда. Все телефонные разговоры велись через Мэриан; она переключала их на Стефани, чей кабинет был этажом выше, или Мэтью, если он был на студии. Компаньон Стефани, Бронвен Ивенс, в настоящее время находилась в Америке. Мэриан еще не встречалась с ней, зато часто говорила по телефону. За четыре недели, прошедшие с тех пор, как Стефани снова приехала в Бристоль, чтобы забрать ее со всеми пожитками в Лондон, только приветливый голос Бронвен помогал ей не пасть духом.

Она не привыкла к тому, что люди носятся как угорелые, избегая смотреть по сторонам, чтобы ненароком не встретиться взглядом с кем-нибудь из знакомых. Подземка оказалась сущим адом, и она предпочла добираться на работу четырнадцатым автобусом, минуя «Хэрродс», «Риц» и Пиккадилли Серкус — кроме этого да огней на театральной Шафтсбери-авеню, она так толком ничего и не видела в Лондоне. Одна ездила на работу — и так же, в одиночестве, коротала вечера. Квартира Стефани в Челси была невелика, но это не имело значения, так как Стефани редко бывала дома. Мэриан тосковала по Мадлен, а нечаянная мысль о Поле обжигала такой болью, что ей хотелось спрятаться от всего мира — лишь бы никогда больше не испытывать ничего подобного. Он растоптал в ней и без того чахлые ростки самоуважения. И хотя она отчаянно противилась комплексу неполноценности, всякий раз глядя в зеркало она видела перед собой жалкую, забитую особу, всеми отвергнутую и никому не нужную. Метаморфоза, произведенная в ней любовью Пола, после его предательства дала обратный ход. В сердце рождался крик: за что?! Мэриан часто звонила матери — якобы затем, чтобы похвастаться новыми блестящими знакомствами, а на самом деле — в надежде услышать хоть что-нибудь о Мадлен. Но мама всякий раз укоризненно сообщала: «Мадлен так ни разу и не позвонила. Что она себе думает? Устроилась на работу?» Мэриан давала краткие, уклончивые ответы. Мама пребывала в уверенности, что девушки переехали в Лондон вместе.

При мысли о матери Мэриан совсем раскисла. Глаза невидяще уставились на лежавшие перед ней на столе, так и не съеденные сандвичи. К горлу подступил комок. Она смахнула сандвичи в корзину для мусора и в который раз развернула газету. Слава Богу, мама не выписывает «Сан», иначе ее хватил бы инфаркт. Мадлен — в таком виде! Но, конечно, это вопрос времени. Всегда найдется услужливая соседка, чтобы открыть ей глаза. Это уже вторая подобная публикация.

— Твоя кузина? — спросил Вуди, кладя на стол какие-то бумаги. Он забежал к Мэриан выпить кофе.

— Нет. Ну ладно — это она… во всяком случае, похожа. Но…

— Мадлен, — прочитал Вуди подпись под фотографией. — Это ведь ее имя?

— А то ты не знаешь!

Вуди сдвинул очки на переносицу и еще раз вгляделся в снимок. На языке вертелась фраза: мол, я бы не прочь повторить, — но, пожалуй, это было бы бестактно по отношению к Мэриан.

— Зато ты знаешь, где ее искать. Позвони в редакцию.

Она позвонила. Ей сказали, что они не дают координаты моделей, но она может оставить сообщение. Мэриан продиктовала оба свои телефона: рабочий и домашний. Но прошла неделя, а Мадлен не позвонила.

В «Сан» вышел еще один фотопортрет, и, как только у Мэриан выдалось затишье, она начала было вращать диск телефона, но вдруг раздумала. Ей не хотелось докучать сотруднику редакции, который отфутболил ее в прошлый раз: еще раскричится.

Всего за четыре недели в ее судьбе произошли столь разительные перемены, что Мэриан только и оставалось искать прибежища в своей раковине. Правда, в последнее время подсознание все настойчивее заявляло о себе, не оставляя камня на камне от ее жалких отговорок, требуя честно признать: в ней живет и другая Мэриан Дикон. К примеру, позавчера она заставила Стефани хохотать до колик, пародируя Вуди. Потом ей самой не верилось, что она это отчебучила: сроду не замечала в себе способностей к лицедейству, а уж публичная демонстрация своих способностей и вовсе не лезла ни в какие ворота. Но ей было приятно смешить Стефани, которую она обожала: не только за сделанное для нее лично, но и потому, что рядом со Стефани ей было не страшно жить.

* * *

Стефани положила трубку и крикнула:

— Это была Мэриан. Только что звонила Бронвен. — Не дождавшись ответа, она распахнула дверь ванной. — Я говорю…

— Я слышал, — ответил Мэтью, вытирая голову.

Прислонившись к дверному косяку, Стефани молча разглядывала его.

— Она хочет, чтобы Мэриан вылетела в Нью-Йорк.

— Вот как? — Мэтью бросил полотенце и начал причесываться. Однако поймал в зеркале ее отражение и ухмыльнулся. — На что это вы так пристально смотрите, Стефани Райдер?

— На твои ноги.

Он подошел и обнял ее. Как всегда, прикосновение его литого мускулистого тела зажгло в ней пожар; она подставила рот для поцелуя. Последние полтора месяца Стефани прожила в квартире Мэтью. Тот вечер в Бристоле открыл ей глаза. Глупо обманывать себя. Поэтому Стефани дождалась его возвращения в Лондон и соблазнила — по его выражению. Приехала, позвонила у двери, а когда он открыл, сказала: «Я люблю тебя». — «Тогда входи».

Ей не забыть ту ночь и нежность его ласк. Он как будто поставил перед собой цель заживить все раны, унять боль, заставить ее забыть все страдания. А розы, которые он прислал ей на следующий день! А то, как однажды вечером она обнаружила его дверь открытой! Он сидел на диване в гостиной и читал газету. На кофейном столике красовалось шампанское. Он взглянул на часы и с присущей ему иронией заявил, что она припозднилась. И уткнулся в газету.

Счастье было таким ощутимым, таким бесспорным, что всякий раз смотрясь в зеркало Стефани казалась себе отреставрированной картиной старого мастера. Иногда любовь переполняла ее так, что, где бы они ни были и что бы ни делали, она испытывала острую потребность сказать ему об этом, и он с улыбкой заключал ее в объятия. Теперь, когда оба отбросили притворство, им казалось, будто не было ни разлуки, ни тяжких мучений.

Наконец он отпустил ее, бормоча:

— Я люблю тебя, Стеф.

У нее остановилось сердце. Сколько бы ей ни было отпущено лет, она никогда не устанет слушать эти слова!

— Я тоже. Но если продолжать в том же духе, мы опять окажемся в спальне, а дел — под завязку!

Когда Мэтью присоединился к ней в гостиной, Стефани уже сварила кофе и теперь вносила поправки во второй вариант сценария. Эта сторона их отношений была предметом ее особой гордости: они могли только что говорить о своей любви, а в следующее мгновение — уже обсуждать сценарий. В этот день им предстояло подобрать актеров на роли в «Исчезновении». Правда, основная часть работы была уже проделана, острые углы сглажены, камни преткновения убраны с дороги. Только что полученный Элеонорой Брей «Оскар» за роль второго плана помог добиться ее согласия играть Оливию.

Пока Мэтью разговаривал по телефону, а Стефани рассматривала фотографию Оливии. Она изучила это лицо до мельчайшей черточки, но всякий раз у нее пробегал холодок по спине. Это лицо было неописуемо прекрасно, но в нем было что-то жуткое. На этом снимке Оливии было двадцать два года, но она казалась очень искушенной и даже старой. У Стефани было такое чувство, словно девушка издевается. Она ни с кем не делилась, но подозревала, что Бронвен чувствует то же самое. «Я ее ненавижу! — вырвалось однажды у Бронвен. — За то, что она меня ненавидит».