Струна истории - Лев Гумилев

И вот, в VI в. в Аравии… Нет, не так надо начать…

Аравия в физико-географическом отношении делится на 3 части: берег вокруг Красного моря – это каменистая Аравия. Там довольно много источников, около каждого источника – оазис, около каждого оазиса – город. Небольшой, но финиковые пальмы растут, люди питаются, скот гоняют – травка там есть. И они существовали довольно бедно, но компенсировали себя за счет того, что караваны из Византии в Индию ходили через каменистую Аравию. И они работали караванщиками, трактирщиками в караван-сараях. Торговали всем этим – финики и свежую воду продавали караванщикам по повышенным ценам. Те платили, потому что деваться было некуда. Но они компенсировали себя повышением цен на товары, и все шло довольно благополучно. Жили они и деньги наживали.

Большая часть Аравии – это пустыня, но пустыня не в нашем смысле. Когда настоящие арабы увидели нашу среднеазиатскую пустыню, они ахнули и сказали, что такой пустыни они даже вообразить себе не могли. Пустыня у них такая, что не сплошной травяной покров, а кустик от кустика отделен сухой землей. То есть, как бы мы сказали, сухая степь. Кроме того, с трех сторон море. Так что все-таки дождички-то выпадают, воздух довольно влажный, верблюдов можно гонять сколько угодно. Да и не только верблюдов. Но они, главным образом, ездили на верблюдах или на ослах.

Торопиться им было некуда, и жили они там очень спокойно. Войны у них были, но такие, я бы сказал, «гуманные» очень войны. Одна война между двумя племенами была из-за верблюжонка, мать которого ушла на территорию другого племени и там родила. Так вот, чей верблюжонок? Того ли племени, кому принадлежит мать, или того, кому принадлежит территория, на которой этот верблюжонок родился? Война эта продолжалась лет тридцать, кажется, или сорок. И за все время было, кажется, два или три человека убитых. Ну, естественно, что же за свинство такое – брать и убивать людей? Да, случается, не без того, но вообще-то не надо. Вот в таком спокойном состоянии они и жили.

При этом у них и культура была какая-то своя, у них поэзия очень большая. У нас, например, в нашей русской поэзии существует пять поэтических размеров: ямб, хорей, анапест, амфибрахий и дактиль. А у арабов – двадцать семь, потому что верблюд идет разным аллюром и для того, чтобы приспособиться к тряске, надо читать про себя стихи, в такт тряске. И вот они эти 27 размеров придумали. Едет араб по пустыне и стихи сочиняет и тут же исполняет – для того чтобы его меньше трясло. Полезное занятие для поэта. Ну, естественно, что поэзия была у них не такая, чтобы ее записывать или запоминать, она годилась в пути.

И наконец, на юге Аравии, в самой Аравии была «Счастливая Аравия». Йемен – это был почти тропический сад, там росло кофе-мокко, которое потом перевезли в Бразилию. Оно там прижилось, но стало хуже, а настоящий самый лучший кофе – там. И арабы его пили с большим удовольствием и жили там в этом тропическом саду, процветали и вообще ничего не хотели думать, – если бы! – у них не было соседей. Соседи у них были. С одной стороны – абиссинцы, которые их все время старались завоевать, а с другой стороны – персы, которые все время выгоняли абиссинцев из Аравии обратно в Африку. Причем война была страшно кровопролитная – пленных не брали, и воевали-то не арабы, а воевали абиссинцы с персами.

А сами арабы вели жизнь мирную, которая лишь иногда прерывалась тем, что они грабили отдельных путников или иногда друг друга. Но последнее бывало редко, потому что у них была в обычае семейная взаимовыручка: если ограбят человека, то весь его род вступится за него и грабителю мало не будет. Так что – побаивались. А вот чужих – можно. Иногда они нанимались в войска: или персидских шахов, или византийских императоров. Те их брали, но платили им мало, потому что они были очень малобоеспособны. Их использовали, так сказать, как не регулярные войска, для каких-нибудь отдельных маневров – в тыл противника забросить для разведки. А в строй, в боевые линии – не ставили потому, что они были очень нестойкие и очень трусливые, убегали. А зачем им действительно надо было гибнуть за чужое дело? «Деньги заработать – да. А чтоб меня за это убили? Кому надо!» – рассуждение было крайне разумно.

И вот во второй половине VI в. у них появилась плеяда поэтов. Должен вам сказать, что, по моим наблюдениям, стихи писать очень трудно. И тот гонорар, который платят поэтам за хорошие стихи, никак не окупает их труда. И, тем не менее, они пишут и даже без гонорара, потому что у них изнутри какой-то пропеллер крутится и заставляет писать стихи, чтобы выразить себя. Этот «пропеллер» мы уже знаем – это пассионарность. Они хотят выразить себя и свои чувства, они хотят получить уважение и преклонение за то, что им удалось сделать. То есть самая обыкновенная страсть – тщеславие. Но она ими руководит.

Поэтов стало много. И поэтессы были. И стихи они стали писать хорошие. Но, знаете, главным образом языческие, – стихи о любви, о вине, иногда о каких-то стычках, но, так сказать, не целеустремленные в одну сторону. А целеустремленности и быть не могло, потому что идеологии (о которой мы поговорим после – она ляжет на ординату, на вертикальную линию), – у арабов никакой единой не было.

Большая часть бедуинов, живших в пустыне, считала, что боги – это звезды. Вот сколько на небе звезд, – столько богов. И можешь своей звезде молиться – дело твое.

Было много христиан, много иудеев, были идолопоклонники. А христиане были всех толков: и несториане, и монофизиты, и православные, и ариане. И так как все занимались своими насущными делами, то религиозных столкновений совершенно не было. А жили они спокойно.

И вот в начале VII в. появился человек, называемый Мухаммедом (Мухаммад. Встречаются также варианты транслитерации Магомет, Мохаммед. – Ред.). Это был бедный человек, эпилептик, очень способный, но не получивший никакого образования, совершенно безграмотный. Занимался он тем, что гонял караваны. Потом он женился на богатой вдове Хадидже. Она его снабдила деньгами, в Мекке он жил. Он, так сказать, стал членом общества, довольно почтенным. И вдруг он заявил, что он пришел исправить пороки мира. Что до него было много пророков – Адам, Ной, Давид, Соломон, Иисус Христос с Мариам – Девой Марией. И все они говорили правильно, а люди всё перепутали, всё забыли. Так вот он, Мухаммед, сейчас всем им всё объяснит. И объяснил он очень просто: «Нет Бога, кроме Аллаха». И это все. И потом стали прибавлять, что «Мухаммед – пророк его». То есть Аллах (слово Аллах означает «единственный») говорит и говорит через Мухаммеда арабам. И стал эту религию проповедовать.

Человек шесть его учение приняли, а остальные меккане говорили: «Да, брось ты эту скукочищу, брось ты эту тягомотину! Мы лучше пойдем послушаем веселые сказки про персидских богатырей».

«Да, брось ты, мне некогда, – говорили купцы. – У меня сейчас подсчеты. Вот видишь надо баланс свести, караван пришел!»

«Да, ну тебя! – говорили бедуины, – вон у меня верблюдица ушла. Мне надо ее пригнать на пастбище».

То есть большинство арабов меньше всего хотело с ним говорить. Но оказалась кучка – сначала шесть человек, а потом несколько десятков, которые ему искренне поверили. И среди них были такие люди волевые, сильные и из богатых, и из бедных семей: страшный, жестокий, непреклонный Абу Бекр, справедливый, несгибаемый Омар, добрый, совершенно искренний, влюбившийся в пророка Осман, его зять – героический совершенно боец, жертвенного типа человек – Али, женившийся на сестре Мухаммеда Фатьме, и другие.

А Мухаммед все больше и больше проповедовал. Но мекканцам это все страшно надоело. Потому что, когда он проповедует, что есть один Бог и все ему должны верить, то что же делать с людьми, которые приезжают торговать и верят в других богов? Это вообще не удобно, и скучно, и настырно! И они ему сказали: «Прекрати свое безобразие!»

Но у него был дядя (Абу Талиб. – Ред.), который сказал этим, его противникам: «Ни в коем случае вы моего Мухаммеда не трогайте. Конечно, говорит он чепуху и всем надоел. Но все равно, он же мне племянник, я не могу его оставить без всех». (Тогда, понимаете ли, еще родственные чувства ценились.) И он дал совет Мухаммеду: «Убегай!»

И Мухаммед убежал из Мекки (622 г. – Ред.), где его решили убить, чтобы он не мешал жить. И он убежал в Медину (тогда этот город назывался Ясриб), но после того как он там обосновался, он стал называться Медина-тун-Наби – «город Пророка». Медина – это просто «город». В отличие от Мекки, где жили богатые и довольно зажиточные, я бы сказал, арабы давным-давно, этот самый Ясриб был местом, где поселились самые разные народы, образовав там собственные кварталы. Там два квартала были еврейских, был персидский квартал, был абиссинский квартал, был негритянский квартал. И все они между собой не имели никаких взаимоотношений и иногда собачились. Но так, особых войн не было. И когда появился Мухаммед с его верными, которые последовали за ним, то ему сказали: «Ну, вот и живи тут – один из всех. Ничего, ты не мешаешь».