Дикий цветок - Лейла Мичем

А как быть с Джессикой Виндхем? На фоне красоты Летти Седжвик у этой девочки нет никаких шансов завоевать сердце Сайласа. Конечно, если она вообще этого захочет… Учитывая вздорный характер Джессики, который Джереми имел удовольствие наблюдать, зная ее отношение к рабству, можно было бы предположить, что девушке будет неприятно даже поцеловать его друга.

Джереми покачал головой, жалея Сайласа, и пустил коня в галоп. Плохо, что Карсон Виндхем приехал не к нему. Когда ему исполнился двадцать один год, Джереми повстречал и полюбил девушку, которая вскоре умерла от тифа. И с тех пор ни одна особа женского пола не производила на него такого впечатления, как Джессика Виндхем. Если бы ее отец попросил его жениться на Джессике, он бы долго не раздумывал.

Джессика встретила тетку на лестнице.

– Тетя Эльфи! – бросаясь к ней в объятия, воскликнула девушка.

– О, моя милая девочка! Как же я перед тобой виновата! – порывисто заговорила тетя. – Если бы я больше времени уделяла тому, с кем ты общаешься в Бостоне…

Джессика отстранилась и заглянула тете в глаза.

– Ты ни в чем не виновата, тетя Эльфи. Я уехала отсюда уже с твердыми убеждениями. В пансионе они просто оформились окончательно. Ты знаешь… что мне уготовили?

– Нет, дорогая, – твой отец мне не доверяет. Но моя сестра очень расстроена.

Лулу остановилась на нижней ступени лестницы.

– Хозяин ждет, мисс, – бросив на девушку колючий взгляд, произнесла негритянка.

– Ждет, но не тебя, – вызверилась на нее Джессика. – Иди лучше по своим делам.

– Я должна сопроводить вас к нему.

– Я знаю, где расположен кабинет отца! Убирайся!

Джессика подождала, пока служанка скроется с глаз.

– Тетя Эльфи, ты видела Типпи? Что они с ней сделали?

– С ней все в порядке. Она живет со своей матерью и работает белошвейкой. По-моему, она шьет подвенечное платье. Пожалуйста, пожалуйста, Джессика! Веди себя осторожно, когда будешь разговаривать с отцом.

– Постараюсь, тетя Эльфи.

Джессика поцеловала женщину в щеку и поспешила вниз. Подол юбки развевался следом.

Не умея самостоятельно причесываться, Джессика четыре дня своего домашнего ареста ходила с распущенными волосами. Ничего удивительного не было в том, что без проворных рук Типпи ее непокорные локоны свалялись. Сегодня ей пришлось стянуть рыжие вихры, падающие на лоб, заколкой-пряжкой. Одевалась Джессика в спешке, поэтому слишком поздно обнаружила пятно у себя на груди. Сама зашнуровать себе корсет она тоже не умела. Ее талия, впрочем, и так была не толще осиной, поскольку во время заточения девушка почти ничего не ела. Как бы там ни было, а от внимания отца, вполне возможно, не ускользнут подобного рода вещи. Разозлится ли папа при виде того, во что превратилась его дочь, или, наоборот, пожалеет ее?

Карсон Виндхем стоял у большого, выложенного природным камнем камина. Он курил трубку с длинным мундштуком и смотрел на пламя, словно оно могло подсказать ему, как следует поступить с дочерью. Мать сидела в кресле у огня. Выглядела она несчастной и потерянной. Сердце Джессики скрутило от жалости к ней. Сколько же огорчений и душевной боли она ей причинила! При виде дочери та хотела встать с кресла, но Карсон мягким движением остановил ее. Женщина безвольно опустилась в шелковую пену складок подола своего платья.

Карсон подошел к письменному столу и положил пенковую трубку на особую подставку. Джессика восприняла это как дурной знак. Обычно, когда ее отец курил, он был дружелюбно расположен к окружающим.

– Джессика! – произнес Карсон Виндхем. – Ты стала позором нашей семьи. Ты предала не только нас, твою плоть и кровь, но и всех людей одного с нами круга, всех тех, кто держится наших традиций и равняется на пример для подражания, коим обязаны служить твои родители и твой брат. Ты явно не желаешь жить нашей жизнью, следовать традициям дома Виндхемов, поэтому я предлагаю тебе на выбор два пути, по коим ты сможешь пойти и в полной мере проявить свои аболиционистские наклонности, если, конечно, тебе это позволят.

– Карсон! – с горечью обратилась к мужу Юнис. – Может, не надо? Давай дадим ей еще один шанс.

– Нет, мать. Мы уже все обсудили, – уже без стали в голосе, вполне миролюбиво произнес Карсон. – Наша дочь не имеет права жить среди нас. Она предательница. Она предала не только нашу семью, но и наших предков, и всех тех южан, которые разделяют и поддерживают наш образ жизни. – Потом, обращаясь к жене, но не отрывая взгляда от дочери, он продолжил: – Прощена она может быть только в том случае, если извинится перед семьей и признает всю тяжесть нанесенной нам обиды. Я уверен, что мы простим и поймем, что наша дочь была сбита с верного пути мисс Конклин.

– Я что, должна извиниться перед Майклом и его ночными всадниками? – спросила Джессика.

Ее страх сменился негодованием.

– Вот именно.

– Ни за что, – заявила Джессика.

Мать прижала пальцы ко лбу.

– О, Джессика, дорогая…

Девушка ответила твердым взглядом на хмурый взгляд отца.

– Каково будет мое наказание, папа? Меня сожгут живьем у позорного столба или сдерут кожу?

Карсон отвернулся от дочери. Этим он давал ей понять, что с него довольно. Джессика видела, как напряглись его плечи. Отец выдвинул стул из промежутка между тумбами письменного стола, бросил взгляд на разложенные на столешнице бумаги, словно перестал ее замечать. Вполне возможно, он никогда на нее больше не посмотрит. Для отца она стала навеки проклятой.

– Помнишь, какое наказание наложили на старшую сестру твоей матери, когда она опозорила свою семью в Бостоне? – не глядя на дочь, произнес Карсон Виндхем.

Ужас, холодный, как лезвие ножа, коснулся ее сердца. Эта история успела превратиться в легенду в семье ее матери. Старшая дочь вступила в предосудительную связь с молодым человеком, которого ее отец не считал достойной партией для дочери. В наказание ее отправили в Великобританию, где заставили постричься в монахини в один из монастырей кармелиток, славящихся строгостью устава во всем католическом мире. Джессика знала, как ее мать и тетя Эльфи сожалеют о тяжелой доле, постигшей их сестру. Оказывается, «страдалицам», как иногда называют монахинь, разрешается разговаривать друг с другом только два часа в день, а общаться с кем-либо вне стен монастыря и вовсе запрещено. Приняв обет бедности и трудолюбия, они живут в пустых, холодных кельях, постоянно молятся, едят почти одни только овощи, а с праздника Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня в сентябре до самой Пасхи соблюдают строгий пост. После того как старшую сестру увезли из дома, они больше никогда не виделись.