Вице-президент Бэрр - Гор Видал

— Ну, чем я не пророк Исайя?

— Не знаю, как выглядел пророк Исайя.

Он здорово отдавил мне палец. Затем я представил его полковнику Бэрру. Тот был милостив и величав, как лорд Честерфильд в сопровождении пажа.

— Меня здесь нет, — прошептал Леггет. — Симпсон пригрозил мне дуэлью. Я буду драться тростью. Он — глаголом.

Леггет вдруг умолк: в доме повешенного не говорят о веревке.

Но полковник был невозмутим.

— Очень разумный выбор оружия. Лично я всегда ненавидел дуэли.

— Еще бы. Варварство. Но… — Леггет запнулся. Фальшивые бакенбарды сдвинулись, усы сползли на нижнюю губу.

— Но в давние варварские времена у нас не было выбора. Это считалось делом чести.

Леггет поправил бороду.

— Однако вам везло, полковник. Вы прекрасно стреляли, и поэтому в те варварские времена преимущество было всегда на вашей стороне.

Леггет хватил через край, но полковник обошелся с ним в своей обычной любезной манере.

— Я редко делаю попытки опровергнуть легенду. Да это и невозможно. Но вам я открою одну тайну.

Глаза у Леггета загорелись. Он наклонился к полковнику.

Бэрр выдержал таинственную паузу.

— Несмотря на годы, проведенные в армии, мистер Леггет, я с двадцати шагов не попаду и в амбарную дверь.

— Вы скромничаете, сэр.

Бэрр засмеялся.

— Вовсе нет. Просто мне, наверное, очень везло. Несколько лет назад в Ютике в одной компании меня попросили показать свое искусство. Я ссылался на нездоровье. Они настаивали на том, чтобы Аарон Бэрр продемонстрировал свою меткость. Я показал им зарубку на дереве поодаль. Хотите, мол, попаду в нее? Еще бы! — Глаза у Бэрра засверкали. — Так вот, почти не целясь, с первого же выстрела я попал в самую середину зарубки.

— Вот видите… — начал Леггет.

— Дело в том, — закончил Бэрр, — что мне повезло. Не более. Зрители были в восторге. Они приготовили еще одну мишень, но я отговорился. И в Ютике до сих пор есть люди, которые об заклад будут биться, что я самый меткий стрелок на свете.

— Но ведь вы и в других, не менее примечательных случаях попадали в цель?

Я чуть не задушил Леггета тут же в вестибюле.

На лице у полковника все еще была мягкая улыбка, но голос у него как-то поскучнел, хотя и не утратил дружелюбия.

— Мистер Леггет, главное различие между моим другом Гамильтоном и мной состояло в том, что в роковой момент у него дрогнула рука, со мной же этого не случается.

За зеленым суконным занавесом прозвенел колокольчик. Мы вернулись на свои места. Головорезы неистовствовали в партере. Барабан спал на своем табурете. Оркестр замер, масляная лампа померкла, и занавес поднялся. Но я думал не о спектакле, а об удивительной прямоте полковника Бэрра. Сегодня он впервые заговорил о дуэли.

После спектакля полковник колебался, засвидетельствовать ли ему свое почтение папаше Кемблу, которого он знал, дабы познакомиться с дочкой Кембл, с которой он знаком не был. В конце концов он решил не ходить за кулисы.

— Слишком поздно, да и потом мне нужно ехать в Джерси-Сити.

Я помог ему надеть пальто. Легкий снегопад сменился холодным сильным ветром, он дул с реки Норт и хлопал ставнями расположенного по соседству музея. На Бродвее скопились кареты, ожидающие театралов. Мы с полковником подошли к св. Павлу (служба кончилась). На углу Фултон-стрит мы почему-то увидели уже безбородого Леггета, а ведь его собирался подвезти какой-то приятель.

— Не понимаю, что произошло.

— Возможно, — сказал полковник ровным голосом, — он не узнал вас без бороды.

Леггет засмеялся, закашлялся.

— Без бороды на меня мог бы напасть какой-нибудь страшный глагол.

— Например, «умереть»? — спросил полковник. — Время для всех нас его заготовило.

— Ну, как тебе понравились Кемблы? — Я переменил тему.

Леггет сказал, что Кемблы ему очень понравились, а я сказал, что мне кажется позорным, что «Ивнинг пост» продолжает на них нападки из-за распри между администраторами.

Пока мы спорили, полковник быстрым шагом направился по Фултон-стрит к пристани. Мы поспешили за ним.

Узнав, что полковник едет в Джерси-Сити, Леггет удивился.

— Но ведь поздно. Паромы уже не ходят. И надвигается шторм.

Миновав мрачную громаду Вашингтонского рынка, мы вышли на Вест-стрит.

— Эфраим! — крикнул Бэрр.

— Здесь, полковник.

Мы спустились к небольшой лодке, где нас ждал сын одного из друзей полковника по Революции.

— Чудесный вечер, Эфраим.

— Лучше не бывает, полковник.

Эфраим стоял во весь свой огромный рост в темной лодке и тянул за причальный канат, пока лодка, подпрыгивая в бурлящей воде, не пристала к сходням.

— Боже праведный, ну и холод! — Леггет не мог справиться с ознобом.

Полковник оперся на руку Эфраима и ловко прыгнул в лодку. Эфраим отчалил, полковник нам помахал.

— Ну что, мальчики, теперь видите, в чем радость жизни?

— Я замерзаю. — Леггет до ушей закутался в плащ.

Полковник Бэрр услыхал его, несмотря на ветер.

— Нацепите бороду, мистер Леггет. Она вас согреет.

В следующее мгновение лодка с полковником растворилась в промозглой тьме, а мы с Леггетом галопом пронеслись до самой Томас-стрит, и мадам Таунсенд поила нас в гостиной яблочной настойкой «Округ Колумбия» до тех пор, пока мы не отогрелись.

Леггет с невольным восхищением говорил о полковнике Бэрре.

Мадам Таунсенд одарила нас загадочной улыбкой.

— Я весь вечер читала его дедушку. И вообще я часто читаю Джонатана Эдвардса. Люблю острые ощущения.

Мадам Таунсенд ищет в вере драматизма. Прежде чем мы смогли ее остановить, она вытащила том из стопки книг на полу около софы. Страницы были заложены бумажными полосками. Она сделала вид, будто открыла книгу наугад, и начала читать: «Дети кажутся нам существами невинными, но, если не пребывают во Христе, и они в глазах божьих всего лишь змееныши, молодые змееныши».

— Молодые змееныши, — повторила она с чувством.

Известно ее отвращение к детям. Однажды, когда на улице какой-то ребенок ухватил ее за юбку, она вырвалась и завопила: «Нечисть!» Можно было подумать, что она имела в виду свою юбку или свою душу. Но тем, кто ее хорошо знает, ясно, что она имела в виду ребенка.

«Станут ли дети… которые жили и умерли, не зная мучений до самых врат адовых, благодарить родителей за то, что те не предупредили их о том, что им угрожает?»

— Какая гадость, — сказал Леггет. — Если так воспитывать ребенка, он предаст и бога и людей.

— Ну, полковника не назовешь предателем бога и людей, — встал я на защиту Бэрра.

Но мадам Таунсенд не покончила еще с Джонатаном Эдвардсом. Она открыла толстенный том, сдула пыль со страницы, вызвав припадок кашля у Леггета, и стала неумолимо читать: «Да будет ведомо, что, ежели жизни наши не путешествие в рай, они путешествие в ад». Она долгим взглядом посмотрела на Леггета.

— Это не просто пыль, — сказала она театральным шепотом, — но прах от праха. — Он перестал кашлять. — «Есть два великих пристанища для всех, кто покидает этот мир: одно — рай, куда немногие, очень немногие попадают». Ах, мистер Леггет, обратите внимание на этих немногих.

— Я лучше обращу внимание на Черную Бесс.

— У нее сейчас месячные. Но у нас есть кое-кто получше: молоденькая, из Огайо. — Тон у нее стал деловитый. Потом она снова обратилась к книге: — «А другое — ад, где собирается большинство… большинство… большинство человечества. И лишь в одно из этих мест попадем мы в конце путешествия, это нам предначертано». — Она замолкла, книга мягко захлопнулась, в свете лампы взметнулся хоровод пылинок.

— Мне говорили, мистер Леггет, да и вас, мистер Скайлер, это касается (значит, и меня заодно туда же, в ад), что Джон Рэндольф из Роанока, а он лежал на смертном одре в цилиндре, вдруг сел и стал повторять: «О муки совести, муки совести!»

— Рэндольф был псих и евнух. А я ни то, ни другое, милейшая мадам Таунсенд.

Леггет горячился. Мне было не по себе. Мадам Таунсенд раздвинула высохшие губы в улыбке, обнажив желтые клыки, и позвонила прислуге.

— Джентльмены, мы вас порадуем кое-чем новеньким.

Но тут она вспомнила.

— А для вас, мистер Скайлер, у нас припасена «старая» новинка. Так наслаждайтесь же… в этом мире.

И когда появилась прислуга, чтобы проводить нас в преддверие ада, мадам Таунсенд снова раскрыла «Свободу воли» Джонатана Эдвардса (он-то, конечно, в нее не верил).

Элен очаровательна, но зиму она ненавидит. Ждет не дождется весны, хочет уйти от мадам Таунсенд. Я обещаю помочь ей найти работу, и не лгу, ибо — уже потом — я говорю, что наведу справки у друзей, у которых есть знакомые портные. Она сказала, что хочет посмотреть Вокс-холл-гарденс. Я обещаю повести ее туда, как только будет хорошая погода.