Ставка на смерть - Тед Белл

гулять на стороне. И когда его любовница принцесса Мария Луиза Австрийская забеременела, Бони бросил Жозефину и женился на принцессе.

— И она родила?

— Да, родила. Сына. Как раз, как хотел Бони. Ребенка нарекли Наполеоном Франсуа-Жозефом Чарльзом, наследником Французской империи и королем Рима.

— Ты явно справился с домашним заданием. Теперь я вспомнил, что у него был ребенок от второй жены. Но я думал, что мальчик умер еще во младенчестве.

— Да уж. Сын Наполеона умер от чахотки в двадцать один год. — Брик отхлебнул виски. Он постепенно отогревался.

— Двадцать один, — повторил Хок. — Значит, этот Наполеон Второй был достаточно взрослым, чтобы завести собственных детей.

— Точно. Хотя он никогда не женился. Ему больше нравилось баловаться с рискованными дамами, которые любили погулять в сводчатой галерее у Ecole militaire[14] [15]. У него были связи только с куртизанками да с уличными шлюхами. Одна из них вполне могла родить мальчика и взять деньги в обмен на обещание держать рот на замке.

— Как ты сам думаешь, Брик? Этот парень дойдет до самой вершины?

— Он вполне может это сделать, Алекс. Он звезда. Ты же слышал, как о нем отзывается пресса. Французы сделали из него настоящего идола, школьники поют о нем песни, а нынешнее правительство до ужаса его боится. И правильно делает. Президента Буке и премьер-министра Хон-флера совсем недавно переизбрали, причем противников они одолели с большим трудом и минимальным отрывом. Они уже точат на него ножи.

— В каком смысле?

— Господа из Елисейского дворца объединились с Буке и Хонфлером и их дружками в ведущих французских средствах массовой информации и теперь кричат на всех углах, что золотой мальчик Люка Бонапарт — мошенник. И даже хуже того, корсиканец. Sacrebleu? Он опасен. Неуравновешен. Конечно, понятно, почему они так говорят. Он представляет серьезную опасность для их ослабевающей хватки на горле власти в стране. Они уже начали называть его фальшивый Бони в сочувствующей им правой прессе.

— Правым он не нравится, потому что он коммунист, причем коммунист в духе Мао. А левым — потому, что он отказывается играть по правилам. Хотелось бы мне знать, на чьей же стороне я нахожусь в этой чертовой склоке, — сказал Хок, и Брик улыбнулся.

— Ты на моей стороне. Как бы там ни было, Бони действительно корсиканец. И все, кто занимался этим вопросом в Лэнгли, говорят, что скорее всего он действительно законный потомок Наполеона Бонапарта. Не хватает только генетической экспертизы.

— Брик, ты, наверное, уже накопал какую-нибудь по-настоящему грязную историю, в которой замешан этот парень. Уж я тебя знаю.

— Да, накопал. И если мы сможем найти доказательства этой истории, мы сразу же сольем ее Хонфлеру и Буке. Пусть они делают всю остальную работу сами. Одна из историй, которые мы сейчас проверяем, связана со слухом, за который Брок выложил кругленькую сумму, когда следил за генералом Муном в Китае. Если сказать совсем коротко, то в юности Бонапарт засветился в роли наемного убийцы в левом крыле Союза Корсики, в отряде под названием «Красная бригада». И в пятнадцать лет парнишка предположительно убил своего отца. Застрелил прямо у могилы Наполеона, представь себе. Потом повесил его на куполе собора и оставил покачиваться на ветру над наполеоновским саркофагом.

— Боже правый! Зачем?

— Кто знает. Брок слышал, его отец спутался с кем-то со стороны. По одной версии, тот придерживался слишком правых взглядов, с точки зрения сына, поэтому малыш его прихлопнул. По другой версии, старик замочил главаря банды из Бруклина. В то время мафия и Союз Корсики сидели на одной кормушке. Было тесно, иногда больно задевали друг друга локтями. Отец Люка перешел какую-то грань, и Люка его убрал. У него мозги явно настроены на избавление от ненужных людей.

— Звучит так, словно он не может решить, кто он — Наполеон или Сталин.

— Почти попал. Люка Бонапарт, хотя он никогда в этом и не признается, на самом деле не умеренный политик левого толка. Таких политиков мы хорошо знаем и любим. Люка Бонапарт — коммунист сталинской закалки, Алекс, с пригоршней отличительных черт председателя Мао, добавленных для вкуса. Если ему в руки попадет власть, то берегись! Мы думаем, что этот психопат, скрывающийся под личиной скромного фруктового пирожка, жаждет мирового господства и с большим удовольствием убьет любого, кто встанет у него на пути.

Хок посмотрел на Келли и сказал:

— Когда я слышу слова «французы» и «мировое господство» в одном предложении, я начинаю думать, что я что-то пропустил.

— Это не смешно и совсем не так фантастично, как кажется на первый взгляд, Алекс. Подумай об этом. Мы знаем наверняка, что Бонапарта поддерживают ребята из Пекина. А у Пекина — так уж случилось — один из самых больших в мире ядерных арсеналов. Нет никаких причин, которые могут помешать им использовать этот арсенал, если мы доведем ситуацию до края.

— Да на кой черт им обострять ситуацию?

— Нефть. Сейчас это самое главное. Им нужна нефть, и они сделают все что угодно, чтобы ее заполучить.

— И даже рискнут подвергнуть себя угрозе ядерной атаки?

— Ну, даже если потери Китая после обмена бомбами будут равны численности всего американского населения, у них все равно еще останется миллиард солдат, которые смогут встать под красные знамена. Они на подъеме. Самый могущественный в мире режим коммунистической диктатуры и самая большая угроза, с которой нам придется столкнуться в наступившем двадцать первом веке. А сейчас у них появился союзник в самом центре Европы, который тоже готов рискнуть.

— Боже! Мы снова балансируем на краю, да, старина Брик?

— Похоже на то.

— Мы можем продолжить наше обсуждение за ужином, Брик? Я умираю от голода. Думаю, что у Пелхэма уже все готово для нас.

— Еще одно. Мы полагаем, что этот парень одержим мыслями об убийстве, а возможно, даже страдает психопатией. На Корсике похоронено много тел, которые числятся за этим парнишкой. Без всякого сомнения, такие же кровавые следы он оставил и в уединенных уголках Франции, где его политическая карьера была столь стремительной, даже слишком стремительной.

— Вы можете ему хоть что-нибудь реально предъявить?

— Пока нет. Его записи подчистили до кристального блеска. Между прочим, никто никогда даже не пытался пришить ему убийство собственного отца. До сих пор оно значится в документах жандармерии как нераскрытое убийство. Они все еще держат на заметке версию о причастности американской мафии.

— Убить отца. В пятнадцать лет. Просто поразительно. Немного вышибает из колеи.

— Да-а. Если только это он на самом деле нажал на