Рука-хлыст - Виктор Каннинг

— Конечно беспокоюсь. Мне нравится жить. Ради Бога, мне нравится жизнь, надеюсь, тебе тоже. Мне кажется, нет ничего лучше, чем жизнь.

Я погасил свет и обнял ее. Под халатом у нее ничего не было.

Глава 13

Люблю, К. и В.

Когда я проснулся, Веритэ уже в постели не было. Сквозь полузадернутые занавески проглядывало солнце, заливая пейзаж Коро своими теплыми золотыми лучами. Место рядом со мной было еще теплым, а подушка сохранила впадину от ее головы и ее запах.

Я прошел в ванную, побрился и принял душ. Горячая вода лилась мне на голову, а я думал о партии «И.». Она казалась довольно безобидной — некая экстравагантная партия с сумасшедшими воззрениями, такую вы найдете в любой стране. Но за этим стояло нечто большее, если учесть, что во главе партии находился Вадарчи и что Мэнстона эта проблема интересовала столь сильно, что он не поскупился на угрозы в мой адрес. Сейчас картина вырисовалась довольно четко. Мюнхен, эмблема в виде хлыста, «Пятно позора», белобрысый Зигфрид на «Комире», Кэтрин и Лотти — парочка тщательно отобранных рейнских девиц, но почему же это так волнует меня? На мой взгляд, гораздо опаснее был, например, британский союз фашистов, но из-за них Мэнстон никогда не терял сна.

Я вытирался огромным полотенцем, каких никогда в жизни не видел (его запросто хватило бы еще на несколько человек), и тут в ванную без стука вломился Стебелсон.

— Я пришел, чтобы пожелать вам «счастливого пути».

Я прикрыл дверь ногой и кивнул на туалетный столик. Он уселся и с грустью поглядел на мои колени.

— Это была моя комната в отеле?

— Да. — Он поднял глаза. — Впрочем, вы вполне здоровы.

— И все же я не бомбонепроницаемый.

Я оделся, побрызгал себя одеколоном. Одеколон я держал в секрете от Уилкинс, подозревая, что она может не одобрить его запах.

— На вашем месте я бы еще сделал несколько упражнений, — заметил Стебелсон.

— Я дам вам упражнение — для мозгов. Малакод думает, что я работаю на кого-то еще, верно?

— Да.

— Тогда почему он не выяснит это наверняка?

— Он доверяет вам. Больше, чем вы себе представляете. Он относится к тем людям, которые знают, насколько следует доверять.

— А вам он доверяет?

— В определенных пределах. Но я не настолько глуп, чтобы выходить за эти пределы, если это то, о чем вы думаете.

— Я так думал.

— Ну что же, это комплимент, к тому же незаслуженный.

— А насколько вы доверяете Кэтрин?

Я застегивал рубашку, наблюдая за Стебелсоном в зеркало.

На его лице было умиротворенное выражение.

— Мы не обсуждали подобный вопрос.

— Я рад. Но если бы вы задумались, я бы дал вам один совет. На первом месте у нее всегда стоят принципы. Забывает она о них, вероятно, лишь в одном месте, в постели.

Мое замечание, видимо, кольнуло его, он слегка вздрогнул и медленно поднял глаза.

— Вы проверили это на опыте?

— Нет. Но я разбираюсь в женской психологии. Такие женщины относятся к особому разряду. Вам интересно меня слушать?

— Не особенно, — ответил Стебелсон, вставая. Он взялся за ручку двери. — Веритэ спрашивала, сколько вы хотите яиц: одно или два?

— Три яйца и четыре ломтика ветчины. Я предпочитаю путешествовать на сытый желудок. Скажите мне: по какому признаку мадам Вадарчи отобрала Лотти Беманс и Кэтрин Саксманн в качестве кандидаток на роль жены Зигфрида?

— Зигфрида?

— Вы же читали отчеты Веритэ. Такой светловолосый тип на «Комире». Кэтрин говорила, что мадам Вадарчи предвещает ей скорое счастливое замужество и золотое будущее. Вы бы видели, как сверкали ее глаза, когда она рассказывала. Так что это за признаки?

— Не знаю, — ответил он таким голосом, как будто у него одеревенел язык. — Он повернулся и пошел узнать, как там яйца.

Когда я вошел в столовую, Стебелсон уже ушел. Веритэ сидела возле серебряного подогревателя, в котором стояли кофе и яйца. Я подошел, поцеловал ее в лоб и сказал «доброе утро», а она одарила меня любящей улыбкой. Мы могли бы быть женаты десять лет и по-прежнему парить в дымке медового месяца. И это меня беспокоило. Не потому, что я был против, а потому, что опыт показывал, что мой гороскоп не предусматривает подобных вещей.

В аэропорту, пока Веритэ была занята оформлением билетов и багажом, я пошел к киоску купить сигарет. Когда я распечатывал пачку, неизвестно откуда возник Казалис, держа в руке зажигалку, и сказал:

— В отеле от взрыва бомбы погиб британец.

— Почти, но не совсем.

Он ухмыльнулся:

— У нас в Венеции есть один парень. Он знает, где ты остановишься.

— Он знает больше моего.

— Он тебя найдет. Его зовут Северус. Выпей за меня большой стакан безалкогольного мартини в баре «У Гарри». — И он исчез, так и не дав мне прикурить.

* * *

Отель, в котором мы остановились в Венеции, был тихим, неприметным и несовременным зданием на набережной дельи Скьявони, в четырехстах метрах от «Роял Даниэли». Из окон были видны широкие водные просторы канала Сан-Марко до самых низин Лидо. Наш номер состоял из двух спален и гостиной между ними. Ванная была одна, и с того момента, как мы вошли в наши покои, если это, конечно, можно так назвать, мы оба вели себя очень сдержанно и немного смущенно, и оба знали, что будем вести себя так до наступления ночи.

Держа в руках бинокль, я подошел к окну и принялся рассматривать суда, стоявшие на якоре у берега. «Комира» была там.

Я оставил Веритэ в номере, она распаковывала вещи, и пошел вдоль дельи Скьявони, держа путь к бару «У Гарри», по дороге раздумывая над тем, на какую кровать Веритэ положит пижаму, а на какую ночную рубашку. Мне также было интересно знать: если я пребываю в иллюзии, может ли она обратиться реальностью?

Бар «У Гарри» был заполонен теми богатыми молодыми итальянцами обоих полов, которых мне трудно было понять: загорелые, имеющие «феррари», чьи отцы в Милане готовят убийства, чтобы получить лишние полпроцента в бизнесе. Среди них жались несколько болезненного вида туристов-англичан, и в течение тех пяти минут, когда мне несли большой стакан мартини, я ругал Казалиса за то, что он всегда говорил как-то уклончиво. Такие, как он, просто не способны действовать напрямую. Русские могли брать интервью в парках, рисовать на деревьях розовые круги, перелистывать «Ивнинг стандарт» левой рукой, но возьмите такого, как Казалис, которому нужно всего лишь сообщить человеку, чтобы он встретился с неким мистером Северусом (СКД) в баре «У Гарри», и он скорее придушит себя, чем скажет об этом открытым текстом. "Выпей за меня большой стакан безалкогольного мартини в баре «У Гарри». Может, потому что я злился на себя из-за Веритэ (я угодил в ситуацию «какой же ты подлец»), вся обстановка бара действовала на меня удручающе. Внезапно я почувствовал, что был бы не прочь поехать домой, побоксировать с Миггсом, затем выпить пинту пива, закусив яйцами и чипсами в «Корнер-Хаус», а вечером сходить в кино. Вот это я называл жизнью.

Я взял еще один стакан мартини, чтобы поразмышлять как следует над всем этим, и тут мне улыбнулся какой-то лоснящийся загорелый тип в терракотовых брюках и голубой рубашке, мокрой от пота. Он отодвинул прядь волос, она больше напоминала мокрое крыло черного дрозда, со светло-карих глаз и вежливо произнес:

— Buona sera[15], синьор «инспектор».

— Давай, черт возьми, уйдем отсюда, — сказал я.

Он подмигнул мне и начал пробираться к выходу. Я за ним.

Он шел в десяти ярдах впереди меня, не давая возможности даже оглядеть витрины магазинов, забитые безделушками. Наконец мы подошли к маленькому ресторанчику, запрятанному в лабиринте аллей: точно на север от площади Сан-Марко. Сбоку от главного зала был бар. Он был пуст, если не считать молодой девушки, которая подавала нам напитки, одной рукой придерживая маленького ребенка. Ребенок тихонько хныкал до тех пор, пока девушка не выполнила наш заказ и не скрылась за стойкой бара, где расстегнула блузку и стала кормить его грудью. Мне показалось, что ребенка следовало прекратить кормить грудью года два назад, но, видно, у его мамаши была на сей счет собственная теория.

— Ради бога, — сказал я, — почему мы не могли встретиться здесь сразу?

Северус подмигнул, и я понял, что сделал он это ненарочно.

У него был тик, который как бы служил прелюдией к разговору. Я почувствовал себя неловко.

— Приказ, синьор.

— Вы итальянец?

— Большей частью грек, немного британец. Моя мать...

— Давайте поговорим о деле. — Я все еще немного злился и выплескивал свой гнев на него. — Говорите, если есть что сказать. Что там с тетушкой Вадарчи и Кэтрин Саксманн? Они все еще на борту «Комиры»?

— Нет. Они сошли на берег сразу, как только пришла яхта.

— И куда пошли?

— Не знаю.

— А разве вы не должны следить за ними?

— Нет. Я слежу за передвижением судна. Общаюсь с морской службой охраны. Они миновали таможню в Лидо, сошли на берег, а затем исчезли.