Мои нереальные парни - Долли Олдертон

чудесно.

– Знаю… То есть нет, конечно. Но звучит здорово.

– Каждый день я скучаю по мужу. Он не походил на твоего милого приятеля – был с норовом. Но приносил мне в постель чашку кофе каждое утро до самой своей смерти. Разве это не везение – пятьдесят восемь лет просыпаться со свежим кофе?

– Да, – согласилась я. – Еще какое.

– Если шум не стихнет и ты захочешь переночевать здесь – только скажи.

– Спасибо.

Когда я вернулась в свою квартиру, музыка стала еще громче. За ужином я пыталась слушать подкаст в наушниках, но все равно чувствовала вибрации через пол.

Я открыла ноутбук и поискала, после которого часа можно звонить в совет с жалобой на шум. Затем уселась на диван, кипя от ярости, и смотрела на часы. Ровно в одиннадцать я позвонила в шумовой патруль, назвала адрес и попросила разобраться с Анджело. Поджидая их, я раздвинула шторы, встала у окна и следила за дорогой. Роль старой девы меня забавляла.

В 23:20 к парадной двери подошли двое. Я спустилась, открыла им, показала на квартиру Анджело и поспешила обратно наверх. Заперев свою дверь, я села на пол, уткнулась подбородком в колени и стала ждать. Они постучали, он не услышал. Затем они начали колотить кулаками. Анджело, вероятно, решил, что это я, поэтому никак не отреагировал. Наконец они стали кричать, что они из совета. Внезапно музыка смолкла и скрипнула его дверь. Я прижалась ухом к стене и разобрала только мешанину препирательств и бюрократических штампов из лексикона местного совета. Анджело снова и снова задавал один и тот же вопрос: «Это она?»

Наконец шумовой патруль ушел. Я ждала, пока сосед закроет дверь, но так ничего и не услышала. Затем на лестнице раздались шаги. Я пожалела, что не выключила свет: пусть бы думал, будто я сплю. Он подошел к моей квартире и встал у двери – я видела тень его ног в просвете над ковром. Анжело молча стоял там, пока свет в коридоре автоматически не погас. Теперь, когда я перестала видеть его ноги, до моего слуха донесся звук дыхания. Прошло несколько минут. Я гадала, как долго еще он там простоит, зачем ему это, скажет ли он что-нибудь и знает ли, что я сижу в считаных дюймах от него. Я ужасно боялась пошевелиться и произвести какой-нибудь шум. Еще меня пугало, что наше молчаливое противостояние продлится всю ночь. Примерно через минуту я услышала, как он спустился по лестнице и дверь в его квартиру закрылась.

Я вспомнила, как переехала сюда и в первый месяц испытывала глубокое ежедневное удовлетворение от осознания, что все эти квадратные метры принадлежат мне. Но теперь я столкнулась с вторжением незваного гостя, и квартира уже не казалась уютной и безопасной. Как будто у меня завелись тараканы, и я никак не могла от них избавиться. Оставалось либо смириться, либо переехать. Именно тогда я поняла, что в некоторых ситуациях статус одиночки теряет свое великолепие, даже если ты счастлива без партнера. Одна из таких ситуаций – разборки с кошмарным соседом.

Я хотела позвонить Максу. Хотела поговорить с ним. Я нуждалась в его прямолинейном жестком совете и непоколебимой, безжалостной любви. Я взяла телефон, чтобы набрать ему, но вместо этого перечитала наши старые сообщения и увидела, как он внезапно охладел и перешел на официальный тон, прежде чем исчезнуть насовсем. Потом нашла его имя и номер в списке контактов и уставилась на него в надежде отыскать признаки жизни, словно наблюдала за кем-то, находящимся в коме.

Я бродила по квартире в поисках доказательств того, что он был здесь. Взяла в руки книгу, оставленную им на прикроватной тумбочке в последнюю ночь. Коснулась ящиков, которые он помог мне установить в спальне. Его красная шерстяная шапка лежала в шкафу. Я вывернула ее наизнанку и уткнулась в нее лицом – колени мгновенно отозвались на знакомый запах. Из-за Макса я стала той, кто вдыхает запах одежды отсутствующего мужчины, словно нюхательную соль. Я ненавидела его за это, однако каждый день с тех пор, как он пропал, я искала доказательства его существования. Да, он был здесь. Его следы повсюду. Он мне не приснился.

Однако его существование означало, что я должна задать себе более трудный вопрос: если он был, но исчез, не приснились ли мне наши отношения? Не придумала ли я все то, что нас связывало?

А как же волшебство, возникшее между нами, когда он поднял меня и поцеловал на танцполе под «The Edge of Heaven»? Его я тоже вообразила? Или Макс, будто иллюзионист, исполнял этот фокус со всеми? Сногсшибательный, эффектный обман, который он мог провернуть с кем угодно? Неужели моя любовь к нему и все подробности, которые я кропотливо изучала, и будущее, о котором неуверенно начала задумываться, были только результатом ловкости рук и помутнения рассудка? Крючком, на который я попалась?

Я спрашивала себя, долго ли еще буду ждать ответа. Думала о бабушке Нелли и о ее так и не вернувшемся муже. Вспоминала, как гостила у нее в детстве и как она выглядела по утрам, когда приносили почту. Неужели она действительно стояла у дверей каждый день и ждала письма в конверте, надписанном его рукой?

Я считала, что многое знаю о Максе, но что, если наша близость была притворной? Переписка в «Линксе» началась с пяти фотографий и нескольких слов об увлечениях, работе и местонахождении. Встреча не была случайной: ее определял, контролировал и направлял алгоритм, выполняющий функции естественного отбора. Мы читали профили друг друга, а остальное дополняли воображением. Может, я сконструировала его из случайных деталей? Из того факта, что мы оба выросли под песни «The Beach Boys», которыми заслушивались все наши ровесники без исключения? Или я вложила в него больше души из-за старинных концертных афиш в его квартире? Не слишком ли я ему поверила и глубоко обманулась, проецируя свою версию его личности в лакуны моих знаний о нем?

Балансируя над пропастью между тем, кого представляла рядом с собой, и реальным человеком, который больше не хотел со мной разговаривать, я поняла, как много мы не знали друг о друге. Я не узнала бы его почерк в письме, а он – мой. Ему неизвестны имена моих бабушки и дедушки, а мне – его. Мы почти не видели друг друга в компании посторонних, если не считать официантов и незнакомцев в очередях. Я никогда не встречала его друзей: он почти не упоминал о них, что не казалось странным. На нашем первом свидании он назвал себя неприкаянным, и я не восприняла это как предупреждение. Я также не задавалась вопросом, почему большую часть выходных он проводил в одиночестве за городом. Я не знала, из-за чего отец Макса уехал так далеко, когда тот был совсем маленьким. Может, и его мама ждала письмо?.. Он не знал моего отца до того, как папа начал уходить из дома в шесть утра и заглядывать в чужие кухонные шкафы, которые считал своими. И теперь никогда не узнает.

Я удалила номер Макса вместе со всей перепиской и смирилась с тем, что больше никогда его не увижу и не услышу.

Все было кончено. Он ушел.

Часть вторая

Любовь глядит не взором, а душой; Крылатый Купидон – божок слепой[32].

Уильям Шекспир «Сон в летнюю ночь»

11

Окончание зимы значило, что близится самый жестокий из предвесенних обрядов: девичник.

Я не собиралась на девичник Люси. Меня не тянуло даже на девичники настоящих подруг: к тридцати двум годам я повидала их достаточно. Я пересмотрела столько роликов «Мистер и миссис», что знала излюбленную позу всех мужчин для секса с будущей женой: либо он сзади, либо она сверху. Использованных мною соломинок в форме пениса и надутых воздушных шаров с фламинго набралось бы как минимум на сто пятьдесят тонн пластиковых отходов. Начиная с тридцати лет я отклоняла все приглашения на девичники. Но Джо умолял пойти: он сказал, что Люси будет «комфортнее», если я стану «частью свадебной вечеринки» в качестве их общей гостьи, а не только его. Кэтрин отказалась в последнюю минуту: она чувствовала себя слишком беременной,