Формула смерти - Фридрих Незнанский

Они обменялись крепким рукопожатием и расстались.

Домой он свалился как снег на голову.

Мать, конечно, расплакалась, особенно когда узнала, что он уже сутки в городе.

— Что ж ты с нами делаешь-то, Егор?! — причитала она. — Приехал — и в какую-то там гостиницу, как будто у тебя ни дома нет, ни отца с матерью! Что ж ты у себя-то не живешь? Ведь это твой дом-то, Егорка! И вроде взрослый уже, а прямо несерьезно все как-то получается. Или это ты из-за нас?

— Ну будет тебе, мать! — встрял отец, но она его отвела рукой: молчи, мол.

— Это ты из-за нас дома не живешь? Ну давай мы к себе уедем. Ты скажи только — и нас нету…

Он смотрел на мать и едва не плакал от сжимающей сердце нежности. Он и отца любил, но его не так пронзительно, как мать. Ему приятно было видеть, что они оба рады ему, хоть он и без подарков. И в то же время не мог не видеть, что радуются они ему как-то горестно, будто не верят своему счастью и видят его в последний раз — то один, то другой тяжко вздыхал. Они суетились, не знали, куда его посадить, чем угостить. А он все думал о том, как они постарели за то в общем-то недолгое время, что его не было, и от этого еще больше щемило, сердце…

— Ну такты как, надолго приехал-то? — спросил отец, когда мать, хлопоча на кухне, оставила их одних в комнате за большим обеденным столом. И, не дожидаясь ответа, поднял свою стопку: — Ну давай, что ли, с приезда махани.

Отец любил выпить, — конечно, когда был подходящий повод. А сейчас повод был самый подходящий, но Егор свою стопку отставил.

— Ты выпей, папа, а я пока не буду, ладно?

— Чегой-то ты так не по-русски? — даже обиделся отец. — Или совсем там, во Франции этой, от наших порядков отучился?

— Ну ты скажешь тоже, папаня! Просто, может, еще придется сегодня за руль сесть…

— За ру-уль? Да ты чего, Егор?! Ночь же на дворе скоро.

— Ну не буду я тебе всего объяснять, голову морочить. А ты уж мне поверь на слово, ладно? Освободи пока от водочки-то.

— Ну ладно, коли так. Что с тобой делать, — нехотя согласился отец. — Ночевать-то хоть дома сегодня будешь? — Спросил и, наливая себе еще стопку, воровато оглянулся на кухонную дверь.

— Как получится, пап.

— Что значит — как получится?! — строго вопросил отец и добавил грозно, как в детстве: — Чтобы ночевал дома! Не тревожь мать, понял!

— Понял, товарищ командир! Позвоню оттуда, скажу все точно. Тебе позвоню, не засни смотри…

— Мать, — крикнул отец на кухню, — ты не больно парься-то там. Он, сынок-то наш, уйти куда-то должен. Это он сейчас так, типа на тюремном свидании, а по-настоящему-то приедет погостить, может, завтра, а может, и еще когда…

— Ну ладно тебе, пап…

— А чего «ладно»? Что я, неправду, что ли, говорю? Ты, кстати, так и не ответил мне насчет Франции-то. Когда назад?

— Да дней через пять-семь. Мне вроде как отпуск дали. На побывку отпустили. Дела обсудить да вас повидать.

— То-то ты так к нам торопился, что аж из штанов выпрыгнул…

— Ладно, пап, не ворчи. Меня хозяин, только я приехал, сразу на ковер. Теперь ты бухтишь.

— А чегой-то он тебя на ковер? Недоволен тобой? Ты сам-то хочешь туда возвращаться?

— Конечно, хочу!

— Ты хоть расскажи, идут там у тебя дела?

И когда они сидели за столом втроем, Егор все рассказывал о своем житье-бытье. Мать охала, ахала, гладила его по голове, все не могла наглядеться.

У Егора минутами отчаянно щипало глаза.

«Нет, нужно все же смотаться на гонки ночные, а то растекусь здесь слезной лужей, — подумал он. — Предупредить Володю или нет? А, не буду! Что я, подписку о невыезде давал? Не давал. Ну и все! В конце концов, имею я право на частную жизнь?!»

С этими мыслями он отключил мобильный, поднялся из-за стола, поцеловал мать, буркнул отцу, чтобы не волновался почем зря, и покатил на Воробьевы горы.

— А куда ты все же летишь-то, заполошный? — спросил было в спину отец, но Егор лишь, не оборачиваясь, махнул рукой.

«Весь в меня, — чувствительно подумал отец. — Я тоже в молодости был такой — хрен остановишь!»

Между тем и охранник Володя не терял зря времени. Он подробно доложил своему начальнику Ивану Кирилловичу обо всем, что произошло днем, обо всех контактах Подопечного, особенно Вере с Катей и о предполагаемых ночных гонках.

— Так что насчет этих… насчет фанаток — что делать-то?

— А что — насчет фанаток? Не можем же мы огородить подопечного стеклом, верно? Фанатки — это, так сказать, часть имиджа Калашникова. Смотри только, чтобы за всем этим делом — за поклонницами, за шальными всякими гонками — никаких акций насилия не было! Сам знаешь — и дураков на свете много, и недоброжелателей у нашего шефа хватает…

Сказал про шефа и вспомнил о его основном задании: установить, нетли… м-м… неуставных контактов между гонщиком и Олесей Викторовной. Оно конечно, эта Олеся Викторовна та еще штучка, пробы ставить негде. Но служба есть служба, доверие шефа дороже всего прочего. Вспомнив все это, осторожно задал Володе наводящий вопрос:

— Ты мне вот что скажи: еще какие-нибудь контакты с женским полом были у подопечного за сегодняшний день? В гостинице, например?

— Не знаю, Иван Кириллович, я вроде ничего не засек.

— Вроде или не засек? Ты в номере у него утром был?

— Был. В номере точно никого не видел.

Володя видел. То есть в номере он действительно никого не видел, но не заметить Олесю в коридоре гостиницы со своего поста просто не мог. Однако и говорить об этом тоже не видел особого резона.

Они с ребятами между собой толковали насчет этой ситуации, и как-то так вышло, что все дружно оказались на стороне Егора. Во всяком случае, не на стороне обманутого Соболевского. Эта связь Егора и Олеси была для них как бы самым убедительным подтверждением того, что не все еще на свете можно купить за деньги. Вот почему Володя, пока не случилось ничего противоречащего его понятиям о чести настоящего охранника, решил начальству ничего лишнего не докладывать. Тем более что никакими прямыми уликами, изобличающими физическую связь Олеси Викторовны и объекта его охраны, он пока не располагал.

Он предупредил Ивана Кирилловича, что собирается покинуть свой пост до утра, и тот согласился с его доводами. Завадский вообще не видел большой угрозы непосредственно для жизни Егора, а контакт с Олесей Викторовной под одной крышей с его родителями вряд ли был возможен. То есть для Егора, может, и да, но не для Олеси Викторовны. Что-что, а уж ее-то амбиции, ее претензии к жизни он, кажется, успел изучить хорошо. А иначе какой же он начальник охранной службы?

Так Егор оказался фактически предоставлен самому себе, и он эту свободу использовал как мог, то есть на все сто!

Глава 17

ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ

Днем погода стояла отличная, солнечная, а вечер выдался дождливый. Как часто бывает в московском предзимье, погода менялась быстро; вместо положенного по сезону снега шел мелкий, нудный дождь. Но, как ни странно, он, казалось, и шел-то для того только, чтобы сделать в глазах Егора столицу еще краше, еще притягательнее.

Уличные огни, нарядно отражаясь в мокром асфальте, словно рисовали светом плавную дугу Воробьевского шоссе, повторяющего Лужнецкую излучину Москвы-реки. Но главная красота ждала его впереди… Егор даже ахнул, оказавшись на подступах к смотровой площадке. Здесь, высоко над городом, горели разом фары сотен специально съехавшихся сюда машин. Свет их, заливая и саму площадку, и шоссе, и ведущую к университету аллею, возносился вместе с фосфоресцирующей дождевой смесью к горящим мощным фонарям смотровой площадки и, растекаясь в мокром ночном воздухе, заполоняя все видимое глазу пространство внизу, на противоположном берегу, сливался с мириадами огней мегаполиса, раскинувшегося, насколько хватало глаз, по всему окоему…

Перед тем как выйти из машины, он огляделся. Всюду машины, мотоциклы, молодые лица, рокерские куртки, шлемы — такая привычная и такая дорогая его сердцу картина!

— Ребята, смотрите, кто к нам приехал! — услышал он Катъкин счастливый крик, едва открыл дверцу. — Смотрите, кого я вам сегодня добыла!

— О, Калаш! Ура! — Тут же его окружила толпа автомобильного люда.

— Что, надоела эта сраная Франция? Ну и правильно! Ты ведь наш!

— Чего, посмотреть приехал? А слабо тебе, Калаш, с нами погоняться?..

— На чем погоняться? — не понял Егор, ошарашенный этими летящими отовсюду криками. Кто-то совался здороваться, кто-то хлопал по плечу.

И сразу со всех сторон посыпались объяснения, одно перебивая другое:

— А мы для чего здесь, по-твоему, собрались-то?

— У нас хобби такое — ночные гонки по городу. К примеру, отсюда и до Петровки. А потом обратно. Кто быстрее долетит…

— Как — на чем? Сегодня, например, на легковухах. А бывает, что и на мотоциклах. Ты на чем сюда приехал? На «ауди»? Вот на ней и поедешь! Если не сдрейфишь, конечно!