Дмитрук. СЛЕДЫ НА ТРАВЕ - Дмитрий Дмитрук

— Вот-вот! Не предвидели! — захлебывался Самоан. — Нет, вы надеялись на другое! Что все побегут к вам… Ошибаетесь! Беглецы — не идейный резерв. Это крысы, трусливые и жадные. Раньше они спасались в Улье, теперь на Земле. Да! Новый Улей! Места хватит всем!..

— Ну, чепуха же, Син… Мы никого не собираемся лишать родины. Отдохнув, подлечившись, все желающие смогут вернуться обратно.

— Ага! И все начнется сначала. Кланы, касты, расы, старшие братья, младшие братья. Пока вам не надоест церемониться. И тогда вы вспомните меня. И сами бросите десант на столицу…

— Мы обдумывали такие варианты… — Неожиданно Лобанов спросил: — Вы знаете, сколько времени сохраняется след транспортного средства на траве? Скажем, след колеса или гусеницы?.. Когда-то в ответ на подобный вопрос я засмеялся. Понятно же вроде, что лишь до осени! Весной выйдет из-под снега новая трава, без всяких повреждений… Оказывается, ничего подобного. Один проезд тяжелого грузовика или тягача повреждает травяной покров на десятки лет! Род человеческий подобен траве, Син Тиеу. След грубого насилия не исчезает веками, новорожденные несут страх в генах… Это ли нам с вами нужно?

Помолчав немного, Валентин совсем иным, доверительным тоном добавил:

— Думаете, мне не хочется действовать решительно и быстро? У меня сердце болит за Новый Асгард… Там мой сын, понимаете? Родной сын. Я сам его послал туда агитатором и недавно едва успел спасти от расправы. В другой раз могу не успеть…

Самоан на мгновение притушил ресницами жестокий блеск глаз. Сверхчуткий землянин уловил тихий подавленный вздох, отсвет глубокой, смиренной печали… Несостоявшийся революционный комиссар Вальхаллы вспомнил о ком-то, бесконечно дорогом и навсегда потерянном.

— Скоро вы будете рядом с Войцехом, — мягко сказал Валентин. — Без пиротехники. Где-нибудь в березовом лесу посреди Канады.

VIII

Пауль с удовольствием закрыл глаза, поудобнее устроился на подушке. (Недавно Толстый Ялмар, сжалившись над безропотным механиком, сдал ему комнатенку на втором этаже "Голконды".)

День прошел удачно. На квартире Михая Георги Пауль дал последние наставления рябому тепличнику — тому, что его донимал вопросами после «проповеди» в винном погребке… Тепличник решил пробираться в Вольную Деревню; ему объясняли, как идти по Тропе.

Строго говоря, закона, воспрещающего бывать в городе землян или в самих Кругах, на Вальхалле не было. Это тоже оговорили дипломаты… Но, чтобы выехать, требовалась куча бумаг, и прежде всего — характеристика от районного уполномоченного клана. А старший сын, погоняв вальхалльца по статьям Священной Хартии, мог такой бумаги и не дать. Требовалась огромная взятка… Где взять ее бедному «фермеру»? Таких, как он, или же иных, «неблагонадежных», вообще лишённых права на выезд, выручала тайная Тропа. За выход на нее брали по-божески, и можно было еще поторговаться…

Начинается она в трущобах возле площади Бьернсона, а заканчивается в полутора тысячах километров отсюда, в самом безлюдном районе пограничья, в дремучей фиолетовой тайге с незамерзающими болотами. Местность зовется Теплые Ключи: там гниют завалами толщиной в несколько человеческих ростов деревья многих поколений. Только ловкий и мужественный человек может одолеть Теплые Ключи, да и то натершись вонючей мазью, которая должна отпугивать царапунов, рогохвостов, крыланов и прочую нечисть, кишащую среди буреломов. А за самой коварной из подогреваемых вулканическим жаром трясин незримо движутся лучи видеолокаторов Вольной Деревни, поджидая приходящих…

Пожалуй, тепличник имеет шансы дойти. Невзрачен, но крепок. А какие у него зоркие, толковые глаза! Все же есть люди в этом обиженном судьбой стольном граде: есть ради кого рисковать… Пауля больно кольнуло под ребрами — опять вспомнилась Сильвия, самый дорогой здесь человек. Как ее теперь вытащить от этих чертовых сектантов?…

О боже! Пауль так и подскочил в постели. За окном бухнул взрыв, где-то посыпались стекла, завизжали тормоза. Все перекрыл словно бы рев ураганного ветра. Ляхович с ужасом сообразил, что это голос толпы.

В одних трусах он подбежал к окну, распахнул скрипучие створки… Над крышами домов полыхало гнойное зарево, и кто-то надсадно трубил в тысячу глоток.

Он снова вспомнил про оранжево-голубых. И почти сразу, неведомо откуда, явилась уверенность: сегодня Пауль встретит ее. Очень скоро, до конца ночи. Быть может, обновленные железы дарят еще и способность видеть будущее?.. Недолго думая, проповедник бросился одеваться.

Выбегая из дома, Ляхович едва не налетел на Толстого Ялмара. В одной майке и тренировочных штанах, нещадно скребя грудь, толстяк стоял на тротуаре, и промозглая темень не страшила его.

— Что, и у тебя скипидар в заднице? — фыркнул хозяин, презрительно оглядев Пауля. — Поскакать охота с этими козлами?

— У меня дело, — сдержанно ответил механик.

— Хм, дело… — Ялмар оголил ржавые зубищи, похожие на булыжники. — Вот при Руфе Вотане вы бы поорали да походили с флагами! Он бы вас живо пристроил куда следует и по лопате в руки. Ах, нет в стране хозяина, матери вашей…

Не дослушав брани Ялмара, Пауль свернул в боковую улицу.

Он почти бежал, пока не достиг широкого проспекта вблизи набережной — аллеи Всех Святых. Асфальт ощутимо вздрагивал. Масса людей маршировала с факелами по аллее.

Перейдя тротуар, Ляхович замялся у края грохочущего факельцуга. Жутковато было нырять туда. Но чутье звало неудержимо — к ней, к Сильвии… И он шагнул вперед.

— А ну-ка, малыш…

Его придержал пикет, решительные молодые люди с запахом синтепортвейна. Паулю сунули в руки факел, а к лацкану прикололи большой, аляповатый круглый знак: оскаленная рогатая голова с земным полушарием в глазу, с воткнутым в пасть клинком, имеющим вместо рукояти распятие.

Жгучий стыд пронизал агитатора. Какое оскорбление для горячо любимой им Земли! Но делать нечего. Проповедникам древности и не такое доводилось терпеть.

Марш, марш, марш!.. Человека, включившегося в шествие, сразу вынуждали шагать в ногу. Десятки тысяч подошв дружно опускались на мостовую… Архангелиты шли к подножию Запретной горы.

Несмотря на предрассветный час, шла служба в небольшой церкви Сорока мучеников; сквозь высокие стрельчатые окна лилось нестройное пение. Возле храма шествие вобрало в себя буйно вопящую ватагу каких-то уж вовсе ошалелых парней в белых балахонах, испещренных алыми пятнами — под кровь.

Хмурый, будто отравленный гарью небесный свет усиливался, наполнял улицы, делая все более бледным пламя. Факел Пауля догорел, он бросил обугленную палку. Большинство поступало так же. Вместо факелов поднимались двухцветные флаги. Путь пошел наверх, все круче в гору. Среди бараков, мусорных куч и пустырей начиналось шоссе, ведущее к охраняемой вершине. Над краем склона, на зеленом фосфорическом фоне неба вставали за гладкой стеной уступы гвардейских казарм.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});