Залп! Пушечный наряд - Юрий Корчевский

С другой стороны лагеря раздался крик какой-то ночной птицы.

– Наши уже с той стороны.

– Почём знаешь?

– Ночью эта птица не кричит, стало быть – наши.

– Хорошо, веди сюда отряд, только предупреди – тихо.

Охотник исчез. Минут через двадцать сзади зашуршало, это пробирались мои добровольцы. Спасибо, что не кашляли и не разговаривали, если бы шведы не были пьяны, их можно было бы услышать.

– Ползком подбираемся к лагерю, тихо начинаем бойню. Пока очухаются и поймут, не один швед отправится на встречу со своим Одином. Вперёд!

Мы поползли, при ходьбе любой мог наступить на сучок, отблеск костра мог упасть на оружие и выдать нас.

Мы подползли уже близко, шведы дошли до кондиции – разве что песни не пели.

Я достал метательные ножи, некоторые из добровольцев – луки. Засвистели стрелы, начали падать враги. Я подобрал ближнюю цель и метнул нож, человек рухнул на землю, благо из темноты на фоне горящих костров цели были видны хорошо.

Но вот кто-то из шведов наткнулся на убитого. Принять его за пьяного было затруднительно – из спины торчала стрела.

– Аларм! Тревога!

Шведы взялись за оружие.

– Вперёд! – завопил я. Скрываться уже не было смысла. И так мы в тишине успели с десяток положить.

Но сгруппироваться шведы не успели, с тыла напал другой наш отряд.

Бой перерос в разрозненные стычки. Каждый дрался в одиночку. Я помогал то одному – выстрелил в противника из пистолета, то другому – проткнул шведа шпагой. В целом перевес был на нашей стороне, и шведы это поняли. Некоторые бросали оружие и поднимали руки, другие пытались вырваться из окружения и укрыться в спасительной темноте окружающего леса. Мои товарищи остервенели – кололи, рубили, резали – шведы наших ведь не щадили в деревнях. У нас была одна мысль – уничтожить всех!

Бой уже заканчивался, только в одном месте, у палатки, рядом с костром, схватка продолжалась – звенело оружие, раздавались крики. Я подбежал. Здоровенный швед в кирасе, но без шлема размахивал двуручным мечом. У его ног уже лежали двое городских добровольцев. Трое оставшихся имели немного шансов – шведский меч был на полметра длиннее, что давало его хозяину преимущество. К тому же швед вертел тяжеленный меч как пушинку, временами меч был как вращающийся диск.

К такому соваться со шпагой – смертельно опасно. Я и не стал, вытащил метательный нож, примерился и всадил его шведу в бедро. Брючина окрасилась кровью, но швед по-прежнему яростно отбивался от противников. Я вытащил второй нож. Бить в корпус невозможно – грудь и живот прикрыты кирасой, руки тоже в движении, в шею в темноте можно промахнуться, а нож оставался один. Выбрав момент, я метнул второй нож, вложив в бросок всю силу. Нож вонзился по самую рукоять в правое плечо. Швед на мгновение остановился, перебросил меч в левую руку и продолжал размахивать им дальше. Терминатор хренов, да когда же он ослабнет от потери крови. Рядом со мной уже стояли несколько наших, один метнул сулицу, но она лишь чиркнула по кирасире и отлетела в сторону. Один из охотников подобрал рядом с палаткой арбалет, воротом натянул тетиву, наложил болт, зашел сзади и с трёх метров всадил шведу в спину. Каленый болт с легкостью пробил защиту, из кирасы торчало только кургузое оперение. Швед зашатался и упал. Я подошел, на его губах пузырилась кровь, он пытался что-то сказать, но веретено жизни остановилось, и силы кончились.

– Силён, черт! – сказал охотник; подойдя, пнул труп. Я вдруг взорвался:

– Он один пятерых держал, вон, двое наших у его ног лежат, кабы не твой выстрел, и эти трое тоже были бы убиты. Да, он наш противник и должен быть убит, но глумиться над трупом мерзко, мы не должны пятнать честь свою подобным непотребством.

Я подошёл к поверженному шведу, вытащил из бедра и плеча свои ножи, вложил ему в руку его меч-бастард.

– Положите его в погребальный костёр, подложите дров, пусть душа его летит к Одину. Он враг, но храбрый и умелый, пусть будет там, – я показал пальцем в небо, – со своими.

Начало светать. Я распорядился уложить на повозки наших раненых и убитых, собрать военные трофеи. То, что добыто в бою с мечом – трофей, на который по Правде не мог посягнуть даже князь.

Навьюченные сумками, мешками, оружием, мы молча возвращались в город. Да, мы уничтожили остатки отряда, только в лесу я насчитал шестьдесят два трупа, но и с нашей стороны было девять убито и столько же ранено.

Завидев нас, стражники распахнули ворота, навстречу высыпали воины и горожане.

– Как? С победою вас?

– С победою!

– А что ж такие невесёлые?

Я показал на подводы. Бабы в толпе завыли, заплакали. Навстречу вышел воевода. Обнял меня, расцеловал.

– Как есть все князю отпишу, без людей вашего обоза и без тебя нам бы не устоять. От всего города спасибо! Тут для вас всех наготовили, вина из своих подвалов я распорядился пару бочек выкатить. Гуляйте, робяты!

«Робяты» ждать и упрашивать себя не стали, с аппетитом принялись за еду. Выпив и поев, разбредались кто куда, падали и засыпали – сказывалось ночное бдение и бой, да и предыдущие дни были не лучше. Я зашёл в амбар, упал на тюки с купеческим товаром и тут же уснул. Мне показалось, что я и проспал немного, но меня уже трясли за плечо. Рядом стоял гонец, а в раскрытые двери амбара ярко светило солнышко. Я взглянул на часы – одиннадцать! Заспался я что-то. У дверей толкались купцы, увидев меня, засмеялись. Один поднёс зеркальце – мама моя. Весь в засохшей крови, на пузе, локтях и коленях – засохшие зелёные пятна от травы; одежда кое-где порвана. Надо помыться и сменить одежду. Подошла одна из женщин, потащила за руку. Оказывается, нам уже и баньки согрели. Я помылся, оделся в чистое, старую одежду просто выкинул – никакой починке она уже не подлежала. Вернулся к амбару. Купцы уже грузили подводы.

– Юрий, с нами поедешь ли до Твери, али себе жонку новую здесь завёл?

– Еду, еду, дайте вещи собрать.

– А чего их собирать, мы уже все сами на телеги уложили. Садись, трогаться в путь-дорогу пора, и так уже три дня потеряли.

Обоз тронулся, я шёл рядом с телегой. За три дня этот маленький российский городишко стал чуть ли не родным.

У ворот стояла стража, нам распахнули створки, воины поклонились, отдавая дань уважения. Ко мне подошёл Пафнутий, обнял, прошептал в ухо:

– Оставайся, поставлю воеводой; вижу – воюешь, как воин, мыслишь, как воевода. Мне и с посадничими делами управиться бы.

– Нет, Пафнутий, спасибо. В Москве мой дом, туда мне надо, два года дома не был.

– Тогда прощай, будешь мимо проезжать – завсегда рады будем увидеть, не чужой ты теперь нам.

Снова дорога, пыль; миновали Угловку, Вышний Волочок. Под рукой на телегах лежало оружие, однако до Твери добрались благополучно. На ночь я снял комнату на постоялом дворе. Хорошо во Франции или Бельгии – уже дилижансы ходят. Здесь же приходится искать оказию самому. Быстрее, но не спокойнее из Твери до Москвы добраться сушей. С утра, приведя себя в порядок и позавтракав, отправился на торг. Надо было одежду прикупить вместо испорченной в Парфино. К тому же торг – это место, где обмениваются городскими новостями, где нанимается рабочая сила, узнают о попутном транспорте.

Купил сиреневую рубашку, штаны, короткие сапожки, будет во что переодеться. Походил, поспрашивал людей. Оказалось – через день идёт обоз в Москву: свели с купцом, который собирает обоз. Поодиночке никто не ездил, грабили нещадно, хорошо, если жизни не лишали.

Оставшееся до выхода время ел да спал. Что-то устал я за последнюю неделю – борьба со шведами и тряская дорога вызывали желание поспать на пуховой перине. Но надо собраться, ещё добираться до Москвы.

Долго ехали, без происшествий, но долго. То колесо у телеги отвалится, то заедут к кузнецу поменять подковы у лошадей. Мелкие причины накатывались, как снежный ком, и в итоге только через три недели я увидел вдалеке колокольню Ивана Великого. Сначала потянулись маленькие деревни, затем пригороды с множеством мастерских, затем и сам город. Совсем не такой, каким он стал сейчас. На улицах грязь, навоз, кучи мусора. Но вот народ московский, как и сейчас, был шустр, пронырлив и не дурак выпить.

Недалеко от стрелки Москвы-реки и Яузы я расстался с обозом. Кряхтя и чертыхаясь, я кое-как дотащил свой сундучок к дому на Петроверигском переулке. Вот и мой бывший дом.

Что-то не слышно весёлых детских голосов. На стук в калитку вышел слуга, узнал меня и пропустил во двор.

– Ты чего такой унылый?

– Так старый хозяин, Михаил, помер, вчера схоронили; с чего радоваться?

Меня как ножом в сердце ударили. Я выронил сундук, в ушах звенело. Единственная нить, связывающая меня с прошлым, оборвалась. Я снова остался один.

Глава 6

Я расположился в доме, в старой комнате, где ночевал при Михаиле. Пару суток отъедался и отсыпался. Затем в голову полезли мысли – что делать дальше? Открывать своё дело в Москве и заниматься врачеванием? Деньги у меня были – и в этом времени и в моём двадцать первом веке, вопрос смерти от голода и нужды сейчас не стоял. Нахожусь в заслуженном долгосрочном отпуске, коим после плена наградил меня Пётр.