«Третья сила» - Иван Дорба

— Не шали, — старик предупредительно помахал рукой.

— Надо свою школу проходить: «стрелять по-македонски» — значит из двух пистолетов по движущейся цели; уметь «качать маятник», то есть быстро и безошибочно реагировать на любое поведение вооруженного врага при его силовом задержании: быстрей его выхватить оружие, с первых же секунд сбить его с толку и давить на него психически. Ясно?

Чегодов поглядел на внимательно слушавших его крестьян. Те закивали неопределенно головами. Потом лесник, потирая обмороженную щеку, виновато заметил:

— Больно мудрено ты, парень, гуторишь. Нам бы попроще…

— Это значит стрелять в руки, ноги, «отключать конечности». Ясно? Вот тебя, Степан, уверен, скоро научу…

Так незаметно они доехали до Брасова.

2

Отец Бронислава Каминского служил до революции в управлении имениями великого князя Георгия Александровича в Орловской губернии. Это было крупное поместье Брасово, неподалеку от города Севска. Детские годы Брони протекали в одном из флигелей запущенного, но все еще сверкающего былым великолепием дворца графов Апраксиных.

Мать Бронека, Матильда, красивая и веселая полька из мелкопоместной шляхты, певунья и хохотушка, хвасталась тем, что ее муж Владислав приходится пусть далеким, но все-таки родичем знаменитого композитора Николая Каминского, и делала все, чтоб сынок «чудовне дзецко» (вундеркинд) стал так же «знакомит» (знаменит). Однако, несмотря на все старания, музыканта из Бронека не получилось.

Некрасивый, тихий, застенчивый мальчик, усевшись в огромной гостиной дворца за рояль, глядел на высокие лепные потолки, затянутые по углам паутиной, на почерневшие, давно не чищенные бронзовые канделябры, висевшие на черных цепях, и с тайной завистью всматривался в потемневшие лики фамильных портретов графов Апраксиных, в генеральских и фельдмаршальских мундирах и треуголках, с палашами на боку или жезлами в руках, восседавших на великолепных скакунах перед выстроившимися полками на поле предстоящей битвы. И ему хотелось не сидеть за роялем и барабанить без конца скучные гаммы, а гарцевать на коне в окружении свиты перед построившимися полками…

Окончив в Брянске институт, Бронек, после революции — инженер Бронислав Владиславович, переехал с родителями в возникший неподалеку от Брасова большой рабочий поселок Локоть и начал свое поприще инженером-технологом на спиртзаводе. Щуплый и хворый в детстве, он к совершеннолетию раздался в плечах, погрузнел, но по-прежнему оставался нелюдимым и мрачным. Рыжеволосый и уродливый, он служил вечной мишенью для насмешек товарищей, звавших его не иначе как Собакевич. И в самом деле, натура недолго мудрила над отделкой его лица. Жил он, обозленный на весь мир, чуждаясь мужчин и особенно женщин, в глазах которых читал брезгливость.

В 1938 году Бронек неожиданно подружился с отсидевшим срок и освобожденным из лагеря бывшим белым офицером Воскобойником, человеком иного склада и образа мыслей, яростного ненавистника советского строя. В июле 1941 года немцы оккупировали Локоть и назначили бургомистром Брасовского района, переименованного в уезд, Воскобойника, а тот взял в помощники Каминского. Уездную управу, полицейский участок возглавил другой дружок Воскобойника — сын сосланного попа Семен Масленников. Вскоре была создана и «партия» со своим печатным органом «Голос России».

Абвер еще до войны готовил из буржуазных националистов и белоэмигрантов руководителей будущей местной администрации на оккупированных территориях, с тем чтобы умиротворить местное население и привлечь его к сотрудничеству. А когда партизанское движение благодаря большевистскому подполью стало массовым, административные и военные власти рейха позволили им сколачивать свои «партии», как это случилось в Брасове — крупном селении в центре лесного массива, прилегающего к Десне и ее притокам Неруссе и Навле.

* * *

Поезд прибыл в Локоть часа в четыре дня. Сговорившись с новыми знакомыми о встрече, Чегодов зашагал к обнесенной высоким забором с колючей проволокой территории гарнизона. Сначала ему показалось, что это лагерь военнопленных.

Часовой у ворот проверил документы, и вскоре Олега обрадованно встречал высокий подтянутый Роман Редлих — начальник политического отдела бригады.

— Приятно познакомиться! — шагая по территории гарнизона, чеканил чопорный, педантичный Редлих. — А это наши помощники, — кивнул он в сторону привязанных у забора больших овчарок. — Ловим партизан. — И самодовольно усмехнулся.

Следуя за ним, Олег с первых же минут почувствовал, что в гарнизоне-лагере царит дух пресмыкания перед немецкими порядками. Опекуном «партии» был находящийся в Смоленске полковник СС Шперлинг, а непосредственным наблюдателем за действиями здешнего «русского фюрера» Каминского — Роман Редлих — агент гестапо. Олег знал, что партизаны сильно досаждают немцам, что в ночь с 7 на 8 января опергруппа из партизанского отряда Сабурова по разработанному лейтенантом Енюковым плану атаковала фашистский гарнизон в Локоте, уничтожила пятьдесят фашистов, в том числе был смертельно ранен Воскобойник. В ночь на 2 февраля боевая группа шести партизанских отрядов разгромила гарнизон в Трубчевске. После смерти Воскобойника «партию» и бригаду возглавил Каминский, который по случайности оказался в схватке лишь легко ранен.

И вот теперь, устроив Олега в отдельном номере гостиницы, Редлих повел его по вытоптанной на снегу тропинке к зданию, где находилась «ставка фюрера» Каминского. Было дико сознавать, что марширующие на плацу солдаты — русские люди, что они готовятся к операциям против русских, украинцев, белорусов, сражающихся насмерть с фашистами…

У крыльца часовые козырнули Редлиху и Олегу.

В кабинете, куда они вошли, за огромным столом восседал грузный мрачный «фюрер». Олег знал, что Каминскому сорок два года. На ковре у его ног лежал огромный дог. Он поднял настороженно голову, но, узнав своего, тут же успокоился. «Все, как у большого немецкого чина!» — отметил Чегодов.

— «Солидарист» Олег Чегодов, — отчеканил Редлих. — В сороковом году переброшен в Совдепию с заданием наладить в Кишиневе подпольную типографию. Был схвачен органами НКВД, бежал. Типографские станки в начале января направлены к нам через Смоленск в Локоть. Те самые, которые потом во время налета уничтожили партизаны.

Каминский неторопливо поднялся. Вскочил, сердито рыкнув, и дог, готовый, казалось, броситься по первому знаку хозяина на чужого. Плотный, с дисгармоничными чертами лица, в зеленовато-серой немецкой форме, с двумя немецкими орденами на груди, со знаком РОНА на рукаве, Каминский недоверчиво сверлил гостя своими почти круглыми глазами-буравчиками; огромный бесформенный нос, щелевидный рот, синяки под глазами, углообразный подбородок выражали нечто неясное, аномальное. Показав редкие желтые зубы, он по-военному поклонился и протянул Олегу холодную потную руку.

«Как у лягушки, — отметил Олег. — И глаза змеиные!»

Каминскому нравилось, когда мужчины смотрели на него с опасливой неприязнью, а женщины — со страхом. «Главное, фраппировать человека, сорвать с него маску и заглянуть в нутро!» Однако он ничего не прочел на лице Чегодова: «Сильный или натренированный!»

Не двигаться, спокойно глядеть на собеседника, не смеяться, когда смешно, не моргать глазами, нанести внезапный удар или отразить его — искусство, требующее долгого и постоянного упражнения, и всему этому когда-то учил Олега Хованский. О хладнокровии и выдержке напоминал и капитан Боярский-Сергеев.

Олег спокойно, даже с каким-то безразличием, разглядывал сейчас Каминского.

— Я привез вам письма от Виктора Михайловича Байдалакова и Георгия Сергеевича Околова, а также записку от господина группенфюрера Наумана.

Каминский жестом пригласил сесть, сам опустился в кресло, зашелестел конвертами.

— Они не запечатаны, и я знаю их содержание, — предупредил Чегодов и тут же одернул себя: «Спокойно, мальчик».

Прочитав и отложив письмо Байдалакова, хозяин кабинета проворчал:

— Господа, человек, пишущий зелеными или красными чернилами, хочет выделиться среди прочих мира сего. — Судорога язвительности искривила его губы. — Виктор Михайлович предпочитает зеленые чернила, а я — красные. Будущим диктатором России будет тот, у кого сила! Не так ли, господин Чегодов?

— Будущим правителем Российского государства станет тот, кто, опираясь на собственную идеологию, скажем, «солидаризм», поведет за собой массы. Соберет вокруг себя грамотных последователей, умеющих решать теоретические вопросы.

— Болтовня! — грубо оборвал Каминский. — Я — практик. Наш колхозник или рабочий смотрит на вещи практически. Я реорганизую городское и сельское управление! Немцам там делать нечего! — Каминский выкрикнул все это и невольно покосился на Редлиха. — Я сброшу ярмо немецкой цензуры с местных газет, журналов, брошюр, листовок! Мы привлечем интеллигенцию, священнослужителей»! Тут уж, надеюсь, вы, «солидаристы», мне поможете?