ГНОМ - Александр Шуваев

— Интерэсно. И какая, говорите, убыль?

— От восьми и до одиннадцати процентов по разным данным. На вчерашний вечер всего пятьдесят шесть тысяч душ на довольствии. У этих остальных, по словам Никиты, "существенно улучшилось здоровье".

— Сильное лекарство. Либо умрешь, либо вылечишься. И что там с тэхникой? А то мне все какие-то сказки рассказывают.

Это он так пошутил. Лаврентий Павлович с удовольствием посмотрел бы на человека, который упорно рассказывает Кобе сказки. Чувство юмора такое.

— Две тысячи семьсот пятитонных грузовиков, восемьдесят процентов с тентами. Шесть бульдозеров особой мощности. И еще тридцать шесть генераторных групп.

— Харашо. Мы тут с товарищами еще посовещаемся… А ты иды.

Это было… неожиданно и неприятно. Не смертельно, конечно, и ничем ему лично не угрожало, но неприятно. Коба ни словом, ни жестом, ни интонацией не выдал своего отношения к его сообщению, но Берия готов был поклясться, что во время его доклада вождю пришла в голову какая-то важная мысль. И теперь уже не узнать – какая. Настолько срочная, что он решился быть невежливым с ним, с Берия. Будет обсуждать с военными и без него, поэтому разговор кончился так быстро.

— Борис Михайлович, как бы вы определили такой вот набор тэхники?

Шапошников сильно прищурился, разглядывая написанный от руки список.

— Больше всего, — проговорил он наконец после трехминутного молчания, — это напоминает машинный парк хорошего механизированного корпуса без бронетехники и тяжелого вооружения. Тридцать шесть генераторных групп – это девять рот? Добавить еще три, и получится то же, только для ударного танкового корпуса. Не пойму только, почему нет тягачей? Нет, не знаю. Товарищ Сталин, это что, новая организационная структура? Транспортный корпус РГК? Очень интересная идея, но вот так, сразу сказать своего мнения не могу. Нужно хорошо обдумать.

— Вот что думает об этом товарищ Шапошников. Очень правильно думает, хотя и ошибается. Товарищ Хрущев, Герасименко от вас далеко?

— Было восемьдесят километров, товарищ Сталин. Сейчас – не знаю. Но они движутся гораздо медленнее и все больше отстают.

— Ми считаем целесообразным передать группе товарища Хрущева сто пятьдесят танков.

— Но, товарищ Сталин…

— Правильно. Сто танков. И пятьдесят артсамоходов.

— От…

— Скажем, двадцать "СУ-76" и тридцать "Су-122". По-моему – харошее решение. Вопросы есть?

— Разрешите?

— Что? Не знаете, как арганизовать? Опять будете обращаться за помощью к товарищу Хрущеву и его другу Беровичу? Выслать с генераторными ротами. И не забудьте прикрыть с воздуха. И два "бурана", если поспеют. Да, товарищ Жюков, откомандируете одного из танковых командиров, командовать этой татарской ордой. Не дожидаясь прибытия танков. И позаботьтесь, чтобы это был… хароший командир, иныциативный и с баевым опытом. А не тот, которого не жалко.

— Слушаюсь.

А больше ничего, собственно, не оставалось, только слушаться. А танковых командиров, которых не жалко, на обоих фронтах, пожалуй, не осталось ни одного. Кто погиб, кого сняли за непонимание ситуации и момента, через сито трехнедельных (Бог ты мой… всего-то три недели!!?) боев прошли только самые-самые. Да теперь и оставшиеся уже совсем-совсем не те, что были до наступления. Хищные, цепкие, быстро схватывающие обстановку, быстро думающие. Истые волки. Потому что там, в лесах, болотах и просеках, на них лежала основная ответственность за принятие решений, а вовсе не на нем. Каждого жалко до слез. А уж как Катуков обрадуется… С другой стороны, раз они теперь лучшие, их надо повышать, таких людей ждут полки, корпуса, дивизии, а держать их на прежних местах ротных и комбатов есть прямое расточительство. А с кого-то же надо начинать? Но насчет командира Сталин, конечно, погорячился. Под началом Бурды на самом деле придется посылать целую группу командиров. И это надо сделать так, чтобы хватило, и чтобы не обезглавить фронты. И, как всегда, выйдет ни туда – ни сюда.

Товарищ командир на самом деле был очень, очень нужен. Только после того, как он прибыл, красивый, подтянутый, румяный и чернобровый, до всех дошло, как же его на самом деле не хватало. Потому что те, что были до него, на самом деле поводырями, погонщиками, пастухами и конвоирами, кем угодно, только не командирами. Нет, были те, что из фронтовиков, учили стрелять и вообще кое-чему из собственного опыта, но и это все было не то. До того, как товарищ командир прилетел на самолете, их просто гнали через зимнюю степь, кормили, одевали, заставляли работать, но даже самые тупые начали понимать, что с каждым шагом они приближаются к фашистам, и совершенно непонятно было, а что делать дальше, когда они до тех фашистов дойдут? Раньше об этом как-то никто не удосужился подумать.

А товарищ командир, поняв, каким именно личным составом ему отныне предстоит командовать, аж замычал от отчаяния, но про себя. Все про себя. Снаружи он и виду не показал. Среди равных ему по статусу, таланту и опыту командиров Александр Федорович отличался особым жизнелюбием и неунывающим характером. Вряд ли это послужило главной причиной выбора, но в этом смысле выбор оказался более, чем удачным. Так, приглядевшись, он обратил внимание, что доставшиеся ему волей Судьбы кадры по крайней мере с ног не падают. Отнюдь. На лыжах серые фигуры перемещались ловко и плавно, в одно экономное движение перескальзывая на несколько метров разом, не цепляясь и не мешая друг другу. Практически на всех – что-то вроде толстеньких черных сапог с единообразным серым отворотом поверху, у каждого за спиной… предметы, напоминающее некое оружие. Он ткнул пальцем в первую попавшуюся тщедушную фигуру:

— Боец…

— Боец Корзинкина. Зина.

— Ко мне!

Боец в одно движение выкатилась из общей толпы и, ловко затормозив, замерла в трех шагах от командира, кокетливо помаргивая рыжими ресницами. Бурда назидательным тоном приглушенно сказал:

— Услышав приказ командира, подчиненный перед выполнением должен четко ответить "есть!" Понятно?

— Так точно!

— Другое дело… Оружие к осмотру!

— Боевой незаряженный, — звонко протараторила она, протягивая незнакомую вещь на двух вытянутых руках, — номер 117321!

Ага. В том, что касается оружия, их, кажется все-таки школили. И то хлеб. Обули, одели, прокормили, вооружили, — молодцы! Протащили по зимней степи, в пургу, в мороз! Пятьсот пятьдесят километров, это ж подвиг какой-то! За это Героя давать надо, без разговоров! А вот за то, что до сих пор не разбили по отделениям, по взводам-ротам, да и по батальонам!!! За то, что не назначили старших, надо стрелять на месте!

…Оружие оказалось незнакомым. Явно автомат, но не ППШ и не ППС. Изогнутый "рожок", предохранитель на три позиции, шероховатый серый приклад, твердый, но как будто бы плетеный из тончайших нитей, и потрясающая, не от мира сего, чистота обработки и отделки. Не похоже на грубоватую простоту привычного оружия. Что-то иностранное? Нет. На прикладе, выведенная неистребимым черным лаком, виднелась уже знакомая по боям на Калининском фронте стилизованная "косичка". Смущало еще что-то, какое-то несоответствие резало взгляд, а он все никак не мог сообразить – какое. Наконец, дошло: калибр. Помимо всех своих достоинств эта игрушка еще оказалась мелкокалиберной.

— Оружие в порядке, — медленно проговорил он, не поднимая головы, а потом вдруг поднял глаза, окидывая взглядом огромную массу людей, а вот то, что "незаряженный" — непорядок! Конвойные! Разбить личный состав по сто человек! Двадцать сотен – на одну патронную фуру! По два десятка – на один ящик! Десяток – отделение! Боеприпасы – раздать!

Так начался сложный и многообразный процесс формирования "на бегу". Но еще до этого, поглядев в наглое мурло одного из "вертухаев" он вдруг точно, без малейших сомнений осознал: эти в бою остальными командовать не будут. Ни отделением, ни взводом, ни ротой. Кем угодно, хоть заградотрядом, но только отдельно. А там посмотрим.

Одно из трех колоссальных сражений той, решающей зимы началось с того, что Арслан Уразбаев, молчаливый казах шестнадцати лет от роду, без команды выпалил по паровозу из "дули". Родители его умерли от голода десять лет тому назад в таких же почти степях, а промахиваться он, похоже, попросту не умел. Будучи первым в цепи, увидел, что пора, справедливо решил, что начальство просто опоздало с командой, и выпалил. Толстенький снаряд в одно мгновение преодолел расстояние в полтораста метров от засыпанного снегом куста, за которым притаился Арслан, и угодил паровозу прямо в котел. На морозе клубы пара были такими, что показалось, будто паровоз взорвался. После этого командовать стало поздно, и засада, для начала, влепила по снаряду – по два в каждый вагон, норовя попасть в крошечные окошки "теплушек". Гранаты относились к категории "термогазовых", вроде ракет "бурана", только поменьше, и поэтому через считанные секунды поезд пылал, как свеча, а непогашенное до конца движение только раздувало это пламя. По дикой, нелепой случайности на всю засаду пришлась только одна граната в кумулятивном исполнении, и та оказалась у Арслана. Всегда найдется тот, кто перепутает. А он просто-напросто неудержимо засыпал на любом инструктаже, и поэтому никогда не сидел на первом ряду. Даже без впечатляющих зажигательных возможностей боеприпаса загоревшийся на ходу вагон через несколько минут превращается в гудящую от бешеного накала печь. Идея зайти непременно с обеих сторон поезда была воспринята, как так и надо, как вполне естественное и полезное уточнение. Бывалый человек Михалыч, которого война застала как раз в воинском эшелоне, идущем на запад, когда появившиеся, будто из-под земли, танки открыли шквальный огонь по вагонам, рассказывал, как выскакивали на ходу и укрывались за насыпью. Как начинали оттуда отстреливаться из чего попало, и они, и, несколько позже, вконец обнаглевшие немцы, когда уже на их эшелон вышел довольно многочисленный "блуждающий котел", сохранивший часть оружия и некоторые остатки дисциплины. На бескрайних русских равнинах насыпи тянутся практически бесконечно, в ряде случаев неплохо заменяя Великую Китайскую Стену. В некоторых случаях пересечь железнодорожную насыпь для обороняющихся обозначает практически отсечь пехоту противника от его танков. Бурда молча согласился и попросту приказал "оседлать насыпь". Ему-то доводилось форсировать насыпи, в том числе в боевых условиях. И проделывать в них проходы тоже случалось.