Новиков-Прибой - Людмила Анисарова

А тем временем «Бородино», ведя за собой эскадру, имел уже крен на правый борт и тоже пылал. На нём горели мостики, адмиральский салон, вырывалось пламя из орудийных полупортов, играя багровым отсветом на воде. Затем то, что увидел баталер Новиков, «отозвалось в груди раздирающей болью»: «Бородино», не выходя из строя, быстро повалился на правый борт, сделав последний залп из кормовой двенадцатидюймовой башни. Это случилось в 19 часов 10 минут.

Во главе оказался полуразбитый «Орёл», почти потерявший боевое значение. И весь свой огонь противник перенёс на него.

«Угасал день. На западе, приплюснутый облаками, длинной кровавой раной догорал закат». Это из «Цусимы».

«Мерцал закат, как блеск клинка, свою добычу смерть считала…». А это из Высоцкого…

С наступлением темноты адмирал Того прекратил артиллерийский бой и направился с главными силами к острову Дажелет, а миноносцам приказал атаковать русскую эскадру торпедами.

«Бешеные атаки минных судов, — читаем дальше у Новикова-Прибоя, — прекратились только после полуночи. В продолжение почти шести часов люди должны были выдерживать предельное для человеческой психики напряжение. Наконец измученные моряки могли вздохнуть спокойнее — японцы, по-видимому, потеряли нас окончательно.

Около боевой рубки неожиданно появился кочегар Бакланов. Я пробрался с ним на кормовой мостик, где мы решили провести остаток ночи. Здесь находилось несколько человек из команды, и каждый имел в запасе либо койку, либо спасательный круг. Мы тоже разыскали две койки, а потом, усевшись рядом, привалились к грот-мачте. Над горизонтом всплывал узкий обрезок луны. Кругом стало светлее».

К утру 15 мая русская эскадра как организованная сила перестала существовать. В результате частых уклонений от атак японских миноносцев русские корабли рассредоточились по всему Корейскому проливу. Только отдельные корабли пытались самостоятельно прорваться во Владивосток. Встречая на своём пути превосходящие силы японцев, они смело вступали с ними в решительный бой и вели его до последнего снаряда. Геройски сражались с противником экипажи броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» под командованием капитана 1-го ранга Миклухо-Маклая и крейсера «Дмитрий Донской», которым командовал капитан 2-го ранга Лебедев. Эти корабли погибли в неравном бою, но не спустили своих флагов перед врагом.

Утром 15 мая отряд контр-адмирала Небогатова был окружён японскими кораблями и, не вступая в бой, сдался противнику. Только крейсер «Изумруд» прорвался, но, не дойдя до Владивостока, сел на мель и был взорван командой. У острова Дажелет японцам сдался также миноносец «Бедовый», на котором находились раненый Рожественский и несколько офицеров его штаба, снятых ранее с миноносца «Буйный».

О том, как Небогатов сдал японцам остатки разбитой эскадры, Новиков-Прибой рассказывает в «Тягостной главе». Она действительно очень тяжёлая — эта глава. Читать её не менее больно, чем главы, в которых рассказывается о гибели кораблей.

Бывший контр-адмирал Небогатов в письменных показаниях следствию объяснял свой поступок так:

«…будь у меня в распоряжении настоящие океанские броненосцы, а не перегруженные углём береговые суда, я ушёл бы во Владивосток. Имей я более лучшее вооружение, хотя бы равное с японским, я вступил бы в бой и мои офицеры и моя команда сумели бы умереть в бою вместе со мною. К несчастью, обстоятельства сложились иначе. На нас лежало проклятие за чужую вину. С точки зрения моих судей, приговоривших меня к позорному наказанию, я должен был взорвать суда в открытом море и обратить две тысячи людей в окровавленные клочья. Я должен был открыть кингстоны и утопить две тысячи людей в течение нескольких минут. Во имя чего? Во имя чести Андреевского флага… Но этот флаг является символом той России, которая в проникновенном сознании обязанностей великой страны бережёт достоинство и жизнь своих сыновей, а не посылает людей на смерть, на старых кораблях для того, чтобы скрыть и утопить в море своё нравственное банкротство и хищение, своё бездарное служение, ошибки, умственную слепоту и мрак неведения элементарнейших начал морского дела. Для представителей такой России я не имел права топить людей».

И если внимательно читать «Цусиму» Новикова-Прибоя, можно увидеть, что он ни в коем случае не берётся судить Небогатова: он не обвиняет и не оправдывает адмирала — он ему глубоко сочувствует. И это человеческое, искреннее, горестное сочувствие передаётся читателю, заставляя его страдать вместе с несчастным адмиралом, на долю которого выпала необходимость тяжелейшего выбора и ответственности за него. Но вот как узнали о сдаче в плен на «Орле»:

«По распоряжению Сидорова пробили боевую тревогу.

В это время старший сигнальщик Зефиров доложил:

— Ваше высокоблагородие, на „Николае“ поднят сигнал по международному своду.

— Какой? — спросил Сидоров.

Справились по книге свода сигналов и ответили:

— „Сдался“.

Сидоров раскрыл рот и на несколько минут как будто онемел. По-видимому, то, что он услышал, с трудом усваивалось его помутившимся сознанием. Он с таким напряжённым вниманием рассматривал то Зефирова, то офицеров, словно впервые решил изучить лица этих людей. Потом тряхнул забинтованной головой и промолвил:

— Не может этого быть!

Ещё раз проверили сигналы — сомнений не было.

Сидоров согнулся, схватился за голову и спросил самого себя:

— Ну, Константин Леопольдович, что ты теперь будешь делать?

И, никого не стесняясь, громко зарыдал, беспомощный, как покинутый ребёнок».

А в это время в изоляторе бредил Николай Викторович Юнг.

Вскоре на броненосец поднялись японцы, с чем никак не мог смириться Вторник, который пропутешествовал на «Орле» от Ревеля до Цусимы и стал свидетелем страшной морской битвы. «Подняв бурую шерсть и оскалив зубы», он лаял на победителей с невообразимой яростью. И никто не мог заставить его замолчать.

Юнгу оставалось жить недолго, все это понимали и пытались, как могли, скрыть от него то, что теперь над броненосцем «Орёл» поднят флаг врага.

Описание последних минут жизни настоящего морского офицера, всю жизнь свято преданного России и флоту, — станет одним из самых сильных моментов «Цусимы» Новикова-Прибоя. Сколько там таких моментов…

На следующий день, 16 мая, Николая Викторовича Юнга, с разрешения японцев, похоронят по морскому обычаю.

Из «Цусимы»:

«…мёртвое тело, зашитое в парусину, покрытое андреевским флагом, с привязанным к ногам грузом, было приготовлено к погребению. Оно лежало на доске, у самого борта юта. На сломанном гафеле развевался приспущенный флаг Восходящего солнца. После отпевания два матроса приподняли один конец доски. Японцы взяли на караул. Под звуки барабана, игравшего поход, под выстрелы ружей мёртвое тело командира скользнуло за борт.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});