Ты никогда не исчезнешь - Бюсси Мишель

— Естественно, — сказала колдунья, — он расплатился ею за переправу через адскую реку.

Нектер и Савина замерли с чайными ситечками в руках.

— Неужели вы никогда об этом не слышали? — удивилась Астер. — Древние греки клали под язык умершему монетку, чтобы он расплатился за переправу через Стикс, реку подземного царства. Только заплатившему страж преисподней мог позволить сесть в лодку, а значит — вернуться к живым.

Нектер сделал глоток травяного чая, Савина так и не притронулась к своему.

— А как отбирают тех, кто сядет в лодку? — спросила она.

Астер еще раз прокрутила уналоме у себя на шее, медные кольца сверкнули крохотными молниями.

— Страж преисподней — он же и судья, и это страшный суд. После смерти вернуться в мир живых можно в двух случаях. Невинно убиенному позволено будет вернуться на землю, чтобы отомстить. А виновный вернется, чтобы быть осужденным. 26

Как всегда пренебрегая сотней пустых мест на стоянке перед «Мельницей», я припарковалась поближе к дому, двумя колесами наехав на тротуар. Подошла к входной двери и вгляделась в свое отражение в стекле. Осунувшееся лицо наложилось на старые рекламные постеры станции Шамбон-де-Неж, украшавшие холл бывшей гостиницы.

Может, у меня крыша едет? Может, это меня надо лечить? Должна ли я прислушаться к голосу, что звучал в голове: «Доверься своей интуиции! Не повторяй прежних ошибок! Эстебан вернулся. Разве мало знаков он тебе послал? Сколько их еще тебе надо, чтобы ты поняла? У тебя есть возможность искупить свою вину. Том в опасности!»

Я открыла дверь. Поднялась по лестнице. Казалось, мозг сейчас взорвется. * * *

Как я и думала, Габриэль оставил мне на столе остывшую лазанью, кучка рубленого мяса плавала в лужице густой томатной подливы.

Я отправила все это в помойное ведро.

Блям!

— И что там случилось? — спросил из комнаты Габриэль. В его голосе слышалась тревога — вот удивительно.

Я остановилась в дверях. Габриэль сидел перед ком­пьютером, голый по пояс, в одних шортах. Загорелую спину красиво освещала сверху маленькая лампа.

— Ничего страшного. Мы нашли мальчика у водопада, но он отделался испугом. Я накачала его снотворным, проспит ночь как младенец, а завтра снова сможет бегать.

Габи вздохнул с облегчением. Притворяется, будто заинтересовался моей работой? С чего бы ему беспокоиться о здоровье мальчика, которого он в глаза не видел?

— Извини, что бросила тебя вот так, посреди ужина.

Интереса хватило ненадолго, Габи снова повернулся к монитору.

— Ничего, это же твоя работа, я привык.

Я подошла к нему. Мне необходимо было прикос­нуться к Габи, почувствовать его близость. Положила руки ему на плечи и начала массировать. Габриэлю это всегда нравилось, но он не отвлекся от своего занятия.

— А ты чем занимаешься?

— Исследую новый мир. Все тот же MTW-1. Тебе не кажется, что неплохо было бы, если бы каждый жил в мире, который создал?

— Не знаю.

— А вот посмотри! В My Tidy World можно рисковать чем угодно. Если ошибешься — не страшно, можно все стереть и начать заново. Можно даже умереть, потому что жизней у тебя сколько хочешь.

Я улыбнулась, хотя Габи этого не видел, — а может, и видел, если я отражалась в мониторе. Может, это и впрямь была моя жизнь и я заперта в компьютерной игре?

Сегодня вечером Габриэль был такой милый, ласковый, предупредительный, нежный. Почему же я больше не могла его любить? Game over? Потому что новую партию мне хотелось начать с Эстебаном?

— Кстати, — не отрывая глаз от компьютера, спросил Габи, — ты нашла флешку?

Машинально продолжая его массировать, я помотала головой:

— Нет, пропала бесследно.

Спасибо, Габи, что хоть вопрос задал, сделал вид, будто тебе это интересно. Я знала, что должна была поговорить с тобой, что это с тобой мне надо было поделиться, чтобы не сойти с ума, обнять тебя, прижать к се­бе, шептать тебе ласковые слова.

Я сильнее надавила на ключицы — тебе, наверное, было больно, но ты не пожаловался.

Прости меня и за то, что я больше не могу с тобой разговаривать, у меня не получается... Я не должна те­бя втягивать в эту историю. Я должна уладить все са­ма, и чтобы никто меня не судил. А главное, Габи, не ревнуй и не злись на меня, в моей жизни есть только ты, больше никого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я даже Ваяну больше не звонила. Хотя доктор Ваян Балик Кунинг засыпал меня сообщениями.

Все хорошо, Мадди?

Я беспокоюсь.

Если я вам нужен — я здесь.

Вы можете попросить меня о чем угодно. О ЧЕМ УГОДНО. Вы это знаете.

Я дорожу вами куда больше, чем вы думаете...

Надо бы ему позвонить.

Надо бы его успокоить.

Надо бы...

— Ох... Ты мне немножко больно делаешь.

Я тут же разжала пальцы. Затылок, нижняя часть шеи и плечи у Габриэля были красные... как будто я пыталась его задушить.

— Прости меня, Габи, прости меня.

Пора ложиться спать.

Завтра я должна быть в хорошей форме.

Это последний день перед его днем рождения.

Я послушаюсь голоса, который вопит у меня в голове, я знаю, что мне надо делать.

Я нужна Тому! 27

На этот раз, перед тем как открыть файл, он убедился, что громкость убавлена до минимума. А перед тем как подключить и надеть наушники, долго прислушивался к звукам в доме. Ничего не было слышно, даже далекого дыхания. Наверное, уже около двух часов ночи. Кому пришло бы в голову, что он не спит?

Прежде чем начать слушать разговор, он перечитал выделенное название файла.

Сеанс № 78—29/09/2009.

Значит, Эстебану девять лет. * * *

— Здравствуй, Эстебан.

— Здравствуйте, доктор.

Он услышал шаги, потом передвинули стул, зашуршала ткань — наверное, Эстебан снял куртку, и больше никаких помех, только голоса.

— Если ты не против, Эстебан, мы начнем с того, на чем остановились в прошлый раз. Помнишь? Ты сказал, что тебя тревожит одна вещь, но тебе трудно об этом говорить. И главное, ты не хочешь, чтобы об этом узнала мама. А сегодня ты готов поговорить об этом? Обещаю тебе, все останется между нами.

Молчание.

— Знаешь, Эстебан, чем дольше ты откладываешь, тем труднее тебе будет говорить. Секреты, они как пауки, если их запереть, они не умирают, а растут.

— Мой секрет — уже очень большой паук.

— Ничего, я их не боюсь.

Молчание.

В голосе психотерапевта впервые послышалось легкое раздражение:

— Эстебан, это же не игра. Ты должен все мне рассказать.

— Я должен... я должен умереть.

Долгое молчание. Потом психотерапевт неестественно спокойным тоном переспросил:

— Умереть, Эстебан? Всего-то? И почему же ты хочешь умереть?

— Чтобы заново родиться в другом месте, доктор, в другом теле! — выпалил Эстебан.

Уверенность мальчика контрастировала с осторожностью доктора — тот, казалось, взвешивал каждое слово.

— Кто... Кто тебе внушил такую мысль?

— Я не могу этого сказать.

— Ладно, потом разберемся. А пока объясни мне, почему ты больше не хочешь жить в своем теле? Почему тебе хотелось бы другое?

— А вы никому не расскажете?

— Нет, я же обещал тебе, все останется между нами.

— Ну вот. Мама не может любить меня в этом теле. Это... как если бы я носил слишком грязную одежду. Или слишком потрепанную. Надо сменить.

Вновь пауза, еще более долгая.

— Эстебан, ты понимаешь, насколько серьезно то, о чем ты говоришь? Я попрошу тебя дать мне обещание. Ты не должен делать ничего, что могло бы... могло бы быть для тебя опасным... не поговорив перед тем со мной. Обещаешь?

Молчание.

— Обещаешь мне это, Эстебан?

— Я... я не могу, доктор. Не я решаю.

— Кто же тогда решает?

— Я не могу вам сказать.

И снова затянувшаяся пауза.

— Ну хорошо, Эстебан. Ладно. Если ты не можешь сказать мне кто, тогда, может быть, скажешь мне, где и как это произойдет?

— Как? Не знаю, доктор. Но думаю, что на глубине. В море. Под водой. Там как бы перевернутый мир. Вроде бы половина Сен-Жан-де-Люз много лет назад затонула, и если нырнуть глубоко, то и сейчас можно увидеть дома.