Диверсант (СИ) - Андрей Родионов

Язычество, скажете вы? Возможно, спорить я не стану. Но как бы там ни было я был не против обменять свою жизнь на все пропавшее барахло. Едва я окончательно пришел в себя как солнце село, и наступила ночь. Оставаться до утра на узком уступе не имело смысла, ведь в темноте я вижу ничуть не хуже, чем при свете.

Спуск оказался более трудным, чем я предположил поначалу. Несколько раз мне пришлось висеть на одной руке, пока другой я отчаянно нащупывал хотя бы малейшую щель, куда смог бы вбить пальцы. Пару раз я перепрыгнул с уступа на уступ подобно горному архару, но без того изящества, и уже через несколько часов я оказался в каких-то трех ярдах от дна ущелья.

Решившись, я спрыгнул вниз и, как оказалось, удачно. Ноги подкосились, и я без сил повалился прямо на землю. Руки дрожали, как у припадочного, одежда насквозь промокла от пота. Тело просило пощады, наотрез отказываясь двигаться дальше без отдыха.

— Пять минут, не больше, — устало сказал я, поразившись, как слабо звучит мой голос. — Ну а потом поднимайся и оглядись. Мало ли какая пакость тут водится. Хищные звери, например… а ты сейчас и от мыши не отобьешься.

Рука, двигаясь рывками, опустилась на пояс, лязгнул, выходя из ножен кинжал.

— Так гораздо лучше, — прохрипел я, — но проваляться больше пяти минут я тебе все равно не дам!

Глава 5

сентябрь 1432 года, замок Барнстапл: посмотри в глаза чудовищ

За час до рассвета я решил остановиться на отдых. Незаметно для себя задремал, но спал чутко, в полглаза. Перед самым рассветом проснулся, все тело затекло, и несколько минут я растирал руки и ноги, пока окончательно не пришел в себя. От земли поднялся туман, все вокруг тонуло в дымке, и вытянутую вперед руку было не различить.

Ущелье, где я оказался, представляло собой настоящий лабиринт, то и дело разветвляясь в двух, а то и трех направлениях. Разобраться в переплетении идущих неведомо куда проходов было выше человеческих сил. Единственное, что я мог сделать — это следовать примерно в одном направлении. Спотыкаясь и зевая во всех рот я так и поступил, и вскоре наткнулся на небольшой родник, бьющий прямо из скалы. Холодная словно лед вода живо привела меня в чувство, я сполоснул лицо и окончательно проснулся.

Туман начал редеть, сквозь него медленно проступили окружающие меня скалы, вдали защебетала приблудная птаха, и я прибодрился. Похоже, скоро я оставлю ущелье позади, а там и до людей недалеко. Невольно я вспомнил Францию, ее теплые ночи, напоенные негой и чудными ароматами трав. Здесь же пахнет всякой падалью. Ужасная, невыносимая страна!

Насторожась, я приподнял голову, ноздри сами по себе расширились, втягивая воздух. Воняло гадостно, похоже, впереди валялась какая-то падаль. Медленным шагом я двинулся вперед, поминутно застывая на месте и внимательно вглядываясь и вслушиваясь. Не хватало мне еще для полного счастья впереться в логово какого-нибудь хищника. Подумав, я снял куртку и намотал на левую руку, соорудив нечто вроде щита. Если тварь на меня кинется, импровизированный щит на какое-то мгновение задержит ее, ну а затем я насажу зверя на кинжал.

Под ногами тихо хрустнуло, я замер и опустил глаза. Сквозь туман смутно белели кости, много костей. Мне почудилось в них нечто странное, и я двинулся вперед еще осторожнее. Сверху ударили лучи утреннего солнца, выжигая влагу, и я остановился потрясенный. Взгляду моему открылось целая груда костей, часть с остатками гниющего мяса. Но замер я от вида множества человеческих черепов, уставивших на меня темные дыры глазниц.

Туман редел, и взгляду открывалось все большее пространство, сплошь усыпанное костями. Я пошатнулся, в ноздри ударил жуткий аромат гниющего мяса. Под ногами захрустело, из одного из черепов высунулась крысиная мордочка, встревожено пискнув, тварь тут же скрылась. Послышался тихий шелест маленьких лапок, сверху закаркали сразу в несколько голосов.

Я кинул косой взгляд на рассевшихся на краю скалы воронов, черных, здоровенных как индюки, затем снова уставился на кости. Допустим, тут поблизости обитает некий зверь-людоед. Стал бы он складывать черепа в некое подобие пирамид, словно в "Апофеозе войны" Верещагина?

Я пригляделся к повреждениям на костях и поежился. Никаким хищником с могучими челюстями тут и не пахло, здесь поработал топор! Плечевые и бедренные кости, за схожую форму именуемые трубчатыми были аккуратно расколоты вдоль. Какой-то лакомка пожелал добраться до сладкого костного мозга, ну и добрался, разумеется.

С головным же мозгом неведомый мне гурман поступил иначе. Он не стал заморачиваться выковыривая лакомство из глазниц, или круша кости черепа сверху, там где они прочнее всего. Действуя с очевидной сноровкой он выломал кость вокруг отверстия, где позвоночник соединяется с черепом. Я аккуратно положил выбеленный солнцем череп на место, мне было слегка не по себе. Впереди меня ждал самый страшный хищник планеты — человек.

Во время предыдущего посещения Британии мне довелось столкнуться с некими естествоиспытателями. Медленными пытками те доводили похищенных ими людей до смерти, чтобы затем сварить из черепов жертв чудо-эликсиры. Нынешние же, похоже, ели людей без всяких затей.

— Действуя заодно с покойными обитателями замка Молт людоеды могли бы составить недурную компанию по безотходному потреблению, — цинично заметил внутренний голос.

Я машинально кивнул. Каннибализм — позорное и тщательно скрываемое прошлое гомо сапиенса. Это детям в школах рассказываем, будто наши предки кроманьонцы вытеснили неандертальцев в мирном соревновании. Мол, те были мельче, слабее, и вообще тупые как обезьяны, а потому взяли и вымерли. Сами по себе. А если и находят вокруг стойбищ наших предков их обглоданные косточки, так это случайно вышло.

Да и такое ли уж далекое прошлое, если призадуматься? В те самые минуты, когда я обнаружил в Англии логово людоедов, задорные, обожающие песни и пляски обитатели гавайских островов продолжали мирно кушать соплеменников. И будут питаться человечиной вплоть до девятнадцатого века.

А по другую сторону Атлантического океана ацтеки отплясывали вокруг пирамид, обрядившись в свежесодранную человеческую кожу. Ритуально впивались зубами в еще пульсирующие человеческие сердца, жадно прихлебывали горячую красную кровь. И африканцы с азиатами не брезговали человечиной.

Да чего долго ходить, и в двадцатом веке неоднократно случалось, пусть и не любим вспоминать, но ведь было же? Так что пугаться было нечему, ничего особенного не происходило. Где-то рядом обитала группа разумных хищников, что с того? Озаренный неожиданной мыслью, я оглядел импровизированное кладбище и присвистнул.

Кроме костей, как давным-давно пожелтевших, так и свежих, с остатками мяса, больше тут не было ничего. Ни клочка ткани, ни кусочка кожи, ни подошв, ни деревянных гвоздей, которыми те крепились, ни завалящей монетки, ни единого кусочка металла, пусть проржавевшего. А это в свою очередь значило, что владельцы кладбища вдобавок грабили своих жертв, а посему — у них имелись сообщники во внешнем мире, коим сбывались вещи несчастных.

Разумнее всего было тихой тенью прошмыгнуть к выходу и отправиться дальше по своим делам, благо те, в связи с недавними событиями, пришли в некоторое запустение. Я совершил осторожную вылазку и обнаружил вход в пещеру. Изнутри доносился шум, и я счел за благо вернуться обратно, затаившись неподалеку от ручья. Было бы опрометчиво соваться неизвестно куда, не уточнив ни количество обитателей пещеры, ни их вооружение.

Последние два вопроса волновали меня до чрезвычайности. Хорошо, если в пещере проживает немногочисленное семейство каннибалов, но что, если их там несколько десятков? Впрочем, подобного просто не может быть. Все-таки мы в Европе, и о массовых исчезновениях людей стало бы известно… или все же нет? Тяжело вздохнув я решил, что обдумаю все, как только появятся первые факты, а потому занялся наблюдением.

Когда вновь наступила ночь я был готов. Недовольно бурчал желудок, напоминая о том, что вот уже сутки у меня маковой росинки во рту не было, но послушнику Третьего ордена францисканцев не привыкать к посту, к тому же воды было в избытке.

В течение прошедшего дня я видел троих женщин и пару мужчин, и голову на отсечение даю, это были далеко не все обитатели пещеры. Внешне они мне не глянулись: нечесаные волосы, низкие выпуклые лбы, маленькие злобные глазки, тяжелые нижние челюсти. Одеты они были как крестьяне, на поясе у каждого, не исключая и женщин, висел большой нож.

Что гораздо важнее — у них не было собак, по крайней мере лая я не слыхал. Я сразу прибодрился, ведь для задуманного мною ночного прорыва собака — злейший враг. Мимо пса на цыпочках не прокрадешься, как сторож он на голову превосходит самого бдительного часового.