Все мужчины её жизни - Ника Сафронова

По ковровой дорожке, еле переставляя ноги, продвигалась какая-то руина лет под сто и, тряся головенкой, расточала слова благодарности. Так! Стоп! Минуточку, граждане! У нас что, теперь молодежь тащится от рассказов о Ледовом побоище?

Я стояла, изумляясь с каждой секундой все больше. Люди позади меня просто давились, чтобы лично поприветствовать эту изъеденную молью звезду российской эстрады. И тут меня осенило.

Что же я за идиотка такая? Это же, наверное, какой-нибудь специальный гость вечеринки! Основатель театра или, может, прадедушка сегодняшнего виновника торжества. Благодаря которому тот и стал таким знаменитым. Фу ты, господи!

Испытав глубокое облегчение, я снова принялась хлопать в ладоши. Теперь даже с большим энтузиазмом, чем прежде. А тут как раз старичок поравнялся со мной. Да не просто поравнялся, а буквально остолбенел при виде меня.

Из-под кустистых бровей сверкнул его внимательный взгляд. Не издавая больше ни звука, старик только сопел – и легкие отзывались ему заунывным посвистыванием.

У меня дернулось веко.

Видя, как он ощупывает мое платье своими цепкими глазками-угольками, я сглотнула. Представила минотавров, которые зажимают мне рот и отволакивают куда-нибудь в уединенную комнату. А там ОН! Голый и в шапке!

– И-и-и… – засмеялся старикашка, мягко пожав мою руку.

Ничего так и не сказал. Двинулся дальше.

У меня было чувство, будто я только что заглянула в лицо собственной смерти. Я стояла, обливаясь потом, прислонившись к колонне, и обмахивалась платком. Толпа заметно поредела. Все куда-то разбрелись. А звезда все не думала приезжать.

Вдруг прямо на меня вышел тот – из «Аншлага». Он был один и направлялся, кажется, к выходу. Я быстро размазалась по колонне в виде подстреленной чайки. Запрокинула голову поглубже. Задышала так, что думала, у меня лопнут застежки на лифчике.

– Девушка, вам плохо? – услышала я участливый мужской голос.

– Да. Голова кружится (чтобы казаться более романтичной я сделала ударение в слове «кружится» на и).

– Может быть, принести воды?

– Не стоит. Просто доведите меня до лавочки.

– Хорошо…

Мужчина заботливо взял меня под локоть, и только тут я увидела, что никакой это не участник «Аншлага», а простой рыжий парень с деревенским лицом и конопушками.

– Так! Вы кто? – сразу посуровела я. Огляделась по сторонам – аншлаговец как раз скрывался в дверях, догонять его было бессмысленно.

– Я? – удивился парень. – Я – Дмитрий Шувалов. А вы?

– Дмитрий! – набросилась я на несчастного парня. – Когда же это безобразие закончится наконец? Когда человек, ради которого мы все находимся здесь, соизволит явиться? Разве можно так поступать со своими поклонниками?

– Так пойдемте! Он уже здесь. Банкет в полном разгаре. Все ждали только художественного руководителя труппы.

Господи! Я с отвращением вспомнила старика. Чем он там еще может руководить – этот двухсотлетний человек?

Уточнив, не нуждаюсь ли я больше в медицинской помощи, Дмитрий повел меня через широкий холл. Дальше мы спустились по лестнице и оказались в просторном зале.

Вот, оказывается, куда переместились все приглашенные! Теперь они сидели за накрытыми столами и уплетали за обе щеки. В дальнем углу тихонько наигрывал на рояле человек в белом смокинге. Чуть сбоку возвышалась эстрада, где, судя по всему, и предстояло выступать Копыжаеву. Всюду в огромных напольных вазах стояли цветы – красные, белые, желтые. Света было немного, но все-таки при свечах здесь было бы намного уютнее.

Дмитрий препроводил меня за свой столик.

– Какая удача, Ирина, что я вас встретил, – счастливо улыбаясь, заявил он, – не то пришлось бы ужинать в одиночестве. Мой приятель никак не смог сегодня выбраться. Работа на телевидении… сами понимаете. Абсолютно непредсказуемый график.

– А вы тоже работаете на телевидении?

– Да, конечно. Мы с ним коллеги по цеху.

«Прекрасно! – подумала я и стянула с блюда черную виноградину. – Действительно, какая удача, что ты меня встретил!»

Я даже запела про себя: «Я устрэтил уас и усе былое…»

– Не возражаете, если я вас покину буквально минут на десять?

Запнувшись, я мотнула головой и продолжила: «…в ожи-и-ившем сердце о-о-ожило…»

Дмитрий убежал. А я навалила себе в тарелку всякой снеди. Уселась. И в абсолютно благодушном расположении духа приступила к еде.

Внезапно я почувствовала на своем плече чье-то мягкое прикосновение. Обернувшись, я чуть не заорала от ужаса. Потому что, склонившись надо мной, стоял художественный руководитель труппы.

– Все нормально? – попискивая легкими, заботливо спросил он.

– Да-да, все просто замечательно!

– Вот и хорошо, и-и-и… Он похлопал меня по спине и отошел.

«Ну надо же, как старика повело! – ухмыльнулась я про себя, набивая полный рот салатом. – Что поделаешь, красоту не пропьешь! Хороша Маша, да не ваша!..»

– Жрешь? – услышала я за спиной.

Господи! Да что ж такое-то? Поесть не дадут по-человечески!

Утершись салфеткой, я повернулась.

Дорохова, скрестив руки на груди, стояла, притоптывая ногой.

– Ну, жру, – с набитым ртом подтвердила я, – и тебе советую. Салаты свежайшие.

Оксанка зловеще наклонилась ко мне, вцепившись в спинку стула руками.

– Ты куда меня приволокла, идиотина?

– Не поняла. Как это куда? На презентацию альбома модного певца. Что, забыла? Совсем головка бобо?

– У кого головка бобо? – тряхнула она меня вместе со стулом. – Какая презентация модного певца? Это юбилей какого-то давно немодного балеруна, которому сегодня стукнуло девяносто лет! Чижова, ты дура? Скажи мне!

– Оксанка, ты чего несешь-то? – вскричала я. – Какого балеруна? Где балерун?

– Вон он, в шапке ходит, всех расспрашивает, хорошо им здесь или нет!

– Твою мать! – схватилась я за голову. – А где же Кожаев?

– Это я у тебя хочу спросить, где Кожаев! Ты уверена, что дату не перепутала?

– Ну конечно… – Я полезла в сумку за записями, полистала еженедельник. – Сегодня же семнадцатое?

– Семнадцатое! – Оксанка нервно выхватила у меня блокнот, пробежала по записям глазами. – Постой, но здесь же написано в театре имени Станиславского!

– Ну?

– Баранки гну! Мы-то в Станиславского и Немировича-Данченко!

– А это что, не одно и то же? – искренне удивилась я. – Я вообще думала, что это неделимое целое! Специально так и искала – театр Станиславского и Немировича-Данченко!

Оксанка закрыла лицо руками:

– Господи, ну почему я общаюсь с этим человеком? За что мне это, Господи?

Я поднялась:

– Так, Дорохова, срочно курить! – Взяла сумку, и мы пошли на воздух. Оказавшись на улице, мы стали взвешивать, каковы наши шансы.