Однажды в СССР - Гатин Игорь

Так хотела бы она оказаться замужем за большим партноменклатурщиком? Она не знала. Когда представляла личное счастье, то оно выглядело высоким, белозубо улыбающимся молодым дипломатом – как Ромка, например, только постарше и уже упакованным, чтобы не переживать за будущее – своё и детей. А те, кого она из-за занавески видела у прилавка распределителя, больше походили на её директора – немолодые, некрасивые, с животами и мешками под глазами. И жёны у них соответствующие – толстые доярки, напялившие кримпленовые платья, с высокими причёсками и тяжёлыми серьгами в ушах.

Нет, надо возвращаться домой, не дождётся она здесь ни дипломата, ни комнаты. Но как вернуться? Она уже слышала злорадный шёпот за спиной: «Что, вернулась, покорительница Москвы? Не по зубам оказалась Первопрестольная?» А здесь засасывала безнадёжная рутина: работа – общага, постирать – приготовить – убраться. В театре три раза за два года была. И Москву знала не сильно лучше, чем когда приехала. А куда ходить? И когда?

Она тяжело вздохнула и машинально положила на весы кусок докторской, так же машинально добавив в уме двадцать грамм – она не зарывалась, работала очень аккуратно, но рублей пятнадцать-двадцать за смену имела. При этом пережила уже две контрольные закупки. Один раз обвес составил четыре копейки, другой – семь. Первый раз вообще ничего не было, на второй – пожурили, но акт составлять не стали: директор вышел, сказал, что она ещё молодая, на хорошем счету, ошиблась – с кем не бывает? В этом плане, конечно, за ним как за каменной стеной. Мясники работают откровенно нагло – обвес до пятидесяти копеек с пяти рублей покупки! И ничего! Их, похоже, вообще не проверяют, видимо, он договаривается – авторитет ого-го! Да и делится наверняка, но на самом верху.

Его могуществу, казалось, нет предела. Депутат Моссовета, делегат партконференций и съездов, член и председатель различных комиссий. Про его подвальный кабинет рассказывают легенды. Что там всё в коврах, везде антиквариат и хрусталь, огромный импортный холодильник и даже музыкальный бар с заграничными напитками. А самое невероятное – японский телевизор и видеомагнитофон – такая штука, которая показывает американские фильмы, в том числе непристойного содержания. Откуда берутся эти слухи, она не понимала – в этом подпольном кабинете никто никогда не был, во всяком случае, никто не сознавался. Откуда же тогда такие подробности – даже про неприличное кино? И как эти фильмы может смотреть коммунист и депутат? Впрочем, а как он может быть подпольным миллионером? Об этом тоже шептались между собой.

В это она верила. Самый осторожный подсчёт показывал, что в месяц Пётр Петрович Зуев имеет никак не меньше пяти тысяч рублей – только с их отдела он снимал тридцать рублей в день наличной неучтёнки. А ещё бакалея, кондитерский, молочный. А рыбный с мясным?! И наконец, винно-водочный! А теперь умножим всё на тридцать дней. А потом на двенадцать месяцев. А он работает директором уже тысячу лет! Сам любит рассказывать, как пришёл в этот же магазин учеником продавца ещё при Сталине. Вообще, он интересно всегда рассказывает – весь мир объехал. Все соцстраны, включая Югославию с ГДР, и некоторые настоящие капиталистические – ФРГ, Италию, и, подумать только, был в Париже! Эх, если бы не живот и эти ужасные морщины, а главное, неприятный запах изо рта! Что же он за собой настолько не следит? Нет, она не сможет. Бр-р-р!

* * *

Это не была любовь с первого взгляда. Поначалу он не выделял её из общей массы. Миловидное лицо с правильными чертами, стройная фигурка – мало ли таких на экономическом факультете, славящемся невестами на весь МГУ. Они несколько раз встречались в читалке, где она, по всей видимости, бывала гораздо чаще, чем он. Да и то сказать, его график не шёл ни в какое сравнение с расписанием студентов дневного отделения.

Однажды он оказался прямо за ней в очереди на возврат книг. Стоял, от нечего делать разглядывал старомодную русую косу красивого золотистого оттенка, аккуратную мочку с серёжкой-гвоздиком и нежно-матовую кожу щеки впол оборота. Судя по сдаваемым учебникам, она тоже была первокурсницей, но с отделения политэкономии, а значит, они вместе сдавали экзамены прошедшим летом. Только на разных потоках, а потому не пересекались. «Какая же она умная, если поступила на дневное», – эта мысль посещала его каждый раз, когда он сталкивался с дневниками, и у него уже развивался комплекс неполноценности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вот подошла её очередь, и он услышал чистый красивый голос – наверное, она хорошо пела. А потом она неожиданно повернулась, словно почувствовав, что её разглядывают, и он не успел отвести глаз. Совсем юная, она смотрела неожиданно внимательно, и была в этом взгляде спокойная доброжелательность, адресованная не ему лично, а миру в целом. Это притягивало, и было так приятно окунуться в тепло глубоких глаз. Они одновременно отвели взгляд, словно ничего не произошло, но осталось послевкусие, будто не хватило времени рассмотреть что-то важное в этом лице с правильными чертами, по-детски припухлым ртом и открытым спокойным взглядом.

Его кольнула мысль, что сам был таким же цельным ещё недавно, но вот поистрепала жизнь, познал чрезмерно сомнительных удовольствий, и нет былых иллюзий. Это, конечно, не соответствовало действительности, но так заманчиво было ощутить себя уставшим врубелевским демоном, познавшим тщету бренного мира. Это щемящее чувство частенько посещало его в последнее время и было платой за стремительно свалившуюся взрослость – этакой психологической ломкой. Особенно остро он ощущал свою непохожесть со сверстниками на факультете, которые весело дурачились, беззаботно общались и почти ничем не отличались от старшеклассников, кроме напускной значительности, за которой ничего не стояло. Ему же не приходилось казаться озабоченным – забот действительно хватало. И они гнули, приземляли, ломали неоперившиеся крылья.

Она тоже удивилась, столкнувшись с необычной взрослостью больших синих глаз на юном лице. В то же время во взгляде было смущение, которое подкупало и очень шло высокому плечистому парню, которого она несколько раз встречала в читалке, но не могла понять, кто он, поскольку больше нигде на факультете его не видела. О существовании вечернего отделения для работающей молодёжи она попросту не подозревала. Впрочем, вскоре она забыла об этой встрече, погрузившись в приятную суету студенческой жизни, – нужно было спешить на урок физкультуры, где неугомонный Шукля с нескончаемыми прибаутками тщетно будет прививать им любовь к спорту.

«Лошади падают, экономисты бегут!» – одна из его присказок, которыми он подгонял задыхающихся первокурсников на беговой дорожке в манеже. Или вот ещё: «Не спирт, а спорт!» и «Здоровый экономист – здоровая экономика СССР!» Она улыбнулась – необычный старик.

Многие сокурсники жаловались на его чрезмерную требовательность, даже собирались писать коллективную жалобу, но ей нравилось, что его усилиями физические нагрузки снова вернулись в её жизнь. В детстве она занималась сначала фигурным катанием в Лужниках, потом плаванием там же и, наконец, довольно серьёзно бальными танцами во Дворце пионеров на Ленгорах. Они даже выиграли с партнёром один незначительный юношеский турнир в Болгарии. Но всё пришлось забросить в девятом классе, когда началась серьёзная учёба и целенаправленная подготовка к поступлению в МГУ.

Она ходила в школу юного экономиста три раза в неделю по вечерам, где их натаскивали по математике, занималась с репетиторами по истории и географии. Иностранный, к счастью, и так был на уровне, поскольку она училась в престижной английской спецшколе, куда её устроил по блату брат деда – генерал и Герой Советского Союза. Дед тоже был полковником КГБ и не лыком шит, поэтому папа работал во внешнеторговом объединении, а дядя, его родной брат, вообще был замдекана факультета международных экономических отношений в МИМО. Он и звал её туда, но на семейном совете решили, что она пойдёт на экономический факультет МГУ, где имелась кафедра зарубежной политэкономии с очень неплохим распределением. Главной же причиной было то, что экономфак находился в десяти минутах пешком от их дома, и мама сказала, что это очень важно, поскольку она сможет обедать дома, а не в какой-то студенческой столовке. В общем, получилось как получилось – её мнение особо не спрашивали, а самой было всё равно – одноклассники почти поровну разделились между МИМО и МГУ, так что какая разница.