Командировочные расходы - Николай Бенгин

Вот несчастные, вечно озабоченные луниты. Их модули всегда в крупных городах, всегда недалеко от дворцов и стадионов, в глубокой тайне собирают они свой урожай. Как все серьезно, как сладко и безнадежно грустно… Еще при первых контактах обычный плеск людских страстей открыл для них океан эмоций… Зачарованные, они шагнули в эту странную, роскошную, живую стихию и… утонули. Уже много поколений лунитов жадно ловят вспышки человеческих желаний. Их наука открыла пути, как собирать и хранить ментальные искры души, что так попусту разбрасывают люди…

– КУ-УР…

Какая-то мысль шевельнулась в сознании того, кто недавно назывался инспектором Биллингом. Шевельнулась и пропала – он продолжал всем существом созерцать стеклянное полотно Потока…

Главную тайну берегут не луниты, а люди. Ее знают немногие. Единицы из миллиардов. Тайна и дает им достаточно власти, чтоб хранить ее. Глубокое наслаждение лунитов ароматами чуждых им человеческих эмоций само по себе с огромной силой искажает ментальное поле. Медленно сгорая в блаженстве, луниты прожигают дыры во внешнем образе мира, что окутывает Прямую реальность, и те, кто назвали себя рахатами, проскальзывают туда и обратно…

– О-О-О-О…

Посторонняя мысль вновь надоедливо зашевелилась и растаяла в грандиозной панораме, проступившей сквозь стеклянное полотно. Прямая реальность – грозное пространство слепров. Бесконечная чаша. Великий океан, поднятый на дыбы ветрами Хаоса. Волны как раскаленные горы, встающие из мрака… в бегущих узорах пены лепестки чистого беспечного света…

– Д-Д-Д!!!

Мысль свернулась пружинкой вопроса. Откуда нелепый шум посреди вечности? Он сосредоточился на странных звуках, и они сразу сложились в цепочку:

– Убе-ри-ру-ку-уро-о-д!!!

Среди высоких истин это звучало бессмысленно. «Какая рука? Я же Дух, пустое эхо Вселенной?!» Но мудрая тишина кончилась. В нарастающем визге и грохоте пришло чувство тела. Он ощутил собственные ладони и в одной из них что-то мокрое и отвратительно живое. Пальцы разжались сами, и ослепительный, стеклянный, орущий тысячью глоток Поток жадно бросился на него…

«Я умер», – понял Биллинг. Жуткий визгливый грохот сменился серым монотонным шумом и глухим постукиванием в ушах, яростный свет остался далеко позади, а из наступающей тьмы стал медленно появляться рот. Оцепенев, он мог только смотреть на эти разевающиеся в беззвучном, мучительном крике толстые губы. Проступило чужое, покрытое крупными каплями пота, лицо. Несмотря на гримасу боли, это желтоватое, как будто сплюснутое лицо казалось смутно знакомым. Вот стала видна вся фигура, корчившаяся на полу пассажирской каюты. Человек одной рукой бил по ковровому покрытию, а коленями судорожно сжимал то, что осталось от другой. Из обрубка, торчавшего вместо кисти, кровь совсем не текла, зато шел темный и сладковатый (Биллинг ощутил это) дымок. Человек быстро поднялся, на секунду застыл и вдруг стал вертеться и прыгать задом наперед, размахивая обрубком. Биллинг с изумлением смотрел, как на нем вновь появляется ладонь, а следом пальцы. Они не то чтобы отрастали, а как будто возникали из воздуха и приделывались обратно на свое место. Человек перестал танцевать и замер, глядя на исцелившуюся руку. Только резкие багровые шрамы еще пересекали ладонь, но и они таяли, исчезали один за другим.

«Бог его знает, что это такое, но рожа явно знакомая», – подумал Биллинг, прислушиваясь к новому звуку, вплетавшемуся в равномерный шум полета. Что-то похожее на вой, а может, гудок… нет, скорее гул урагана…

Человек, наконец, устал таращиться на собственную руку, попятился к массивному, на толстых резных ножках столу, ловко подхватил с него большой радужный шар. Вид этой красивой и, по-видимому, тяжелой сферы почему-то встревожил Биллинга. Разноцветная оболочка играла и переливалась, точно мыльный пузырь, но как-то странно, будто выворачиваясь изнутри. «Да ведь это только видимость, – думал он, присматриваясь к шару, – там ничего нет, я чувствую. Там даже пустоты нет, и все-таки там что-то есть».

– Ты сам-то понял, чего завернул, пиявка хренова? – раздался прямо в ухе знакомый насмешливый бас.

– А?!

Картинка рассыпалась разноцветным песком и стерлась. Далекий гул урагана постепенно становился ближе, заполняя голову, пространство, весь мир, но бас звучал по-прежнему четко.

– Я тебе советую, цепкий ты мой, перевернуться ногами вверх, а то так и будешь всю динамику задом наперед смотреть. Мы же внизу, а не в вышине… Так что ты там увидел такого? Дай-ка и я посмотрю… А ты б лучше Проход искал, пока цел…

Биллинг ничего не ответил. Его резко крутнуло, и он снова увидел незнакомца с шаром. Лицо у того выглядело решительно по-другому – не желтовато-сплюснутое, а круглое и розовое, как у младенца, но это был все тот же человек. Теперь он сидел на корточках в углу коридора, в самом дальнем конце которого виднелась дверь пассажирской каюты и номер четыреста двенадцать. Радужный шар лежал прямо пред ним. Среди ярких цветных разводов четко выделялось большое темно-фиолетовое пятно с чуть мерцающими краями.

– Это луч, – прошептал Биллинг, – я знаю, это вывернутый луч. Лезвие мира…

– Да куда смотришь? Это где ж тут лезвие? Это – вот это, что ли? О! О… это же… – уверенный бас стих, утонув в гуле летящего урагана. Биллинг понимал, что стихия вот-вот сомнет и уничтожит его, но продолжал упорно всматриваться в шар, как будто от этого что-то зависело. Незнакомец тем временем беззаботно сунул руку прямо в фиолетовое пятно, и с противоположенной стороны шара высунулась такая же по форме рука, но только серого цвета и размером раза в два больше.

– Кракен!!! – панический крик прорезал рев урагана. Бас срывался на дискант, но все равно перекрывал грохот стихий. – Кракен!! Он здесь!.. Здесь!!! Кра-а-а…

Серое подобие руки еще увеличилось, человек сделал какое-то движение, и огромная серая ладонь рассеялась в воздухе. «Так это была рука, – успел подумать Биллинг, – пальцы, а не червяки…» Он хотел увидеть, как было дальше, но время истекло. Звуки исчезли. Холодная сила Потока наполнила его и разорвала на тысячу частей, и каждую – в пыль, и пыль – в ничто… но перед тем он еще увидел в глубине черного урагана почти прижавшиеся друг к другу, похожие на башни две каменные скалы и неяркий свет между ними. Желтый круг, как в прицеле. Это был Проход, до которого он так и не успел добраться.

Часть вторая

За каждое ничего

Глава 7

Продолжительность минуты зависит от того, по какую сторону двери в туалет вы находитесь.

(Закон относительности Бэланса[10])

В глубокой тишине корабельной обсерватории дежурный капитан люкслайнера «Лотос» размышлял об одном из самых удивительных феноменов Вселенной. Он размышлял о невезении.

Неторопливо и аккуратно, с истинно лунитской скрупулезностью капитан пытался выстроить логически непротиворечивую модель этого странного, чудесного явления, способного отравить жизнь когда и кому угодно. На самом деле это был религиозный вопрос. По вере лунитов, незамутненной и простой: «Любая случайность, в том числе везение и невезение – суть свидетельства Божественного присутствия, каждое из которых должно приниматься с надлежаще равным вниманием».

Таким образом, данный феномен имел окончательное, имеющее статус БИ (Безусловной Истины), объяснение и в дальнейших исследованиях не нуждался. Но, изучая богословские труды по теории вероятности или душеполезные рассуждения о Высшей справедливости, а особенно места о поучительных случаях аномального невезения, капитан не находил ответа на главный вопрос. Он не мог понять, почему с таким сокрушительным постоянством не везет именно ему.

Везде и всегда он предчувствовал нехорошее стечение обстоятельств и, в общем-то, дожидался. Сейчас, в соответствии с полетным расписанием, он должен был с полным правом вкушать ментальный нектар наравне со свободными от дежурства (то есть всеми остальными) членами экипажа, но этого, разумеется, не случилось. Как обычно, цепочка событий и обстоятельств легла загадочным узором, отделив его от Прекрасного, оставив в ниже-среднем состоянии души. И теперь, раскинувшись под корабельным обзорным куполом, вместо того, чтоб дисциплинированно воспринимать льющийся оттуда смысловой поток, капитан предавался темным и опасным размышлениям.

А между тем поток пел об отклонениях от оптимальности. Как всегда в живом полете, их было много, и некоторые относились к категории потенциально грозных. Пока капитаном медленно, но неотвратимо овладевали еретические сомнения, сенсоры нащупали в некотором удалении от корабля маленькую неправильность гравитационного поля, а в самом «Лотосе» между Вторым и Третьим ярусами пассажирского модуля фиксировалось относительно небольшое – всего в полтора градуса – снижение температуры значительной области воздушного пространства. Такие колебания происходили на корабле регулярно, отклонение состояло лишь в том, что климатический контроль никак не мог восстановить заданный температурный режим.