О чём молчали города. Мистические истории - Наталья Костина

снова принялся разводить свои огромные плоские лапы. Служители выставили заграждения, а любопытные зрители выстроились у парапета набережной, дабы созерцать величественное зрелище.

– Осторожно спускаемся по ступенькам, – предупредила Мила. – У самой воды слева увидите стальную дверь.

Погост и живность

Проникать в новый рукав подземелья оказалось не так уж сложно: те же скобы-ступеньки, только немного ближе к гранитной площадке у спуска к воде. После очередного испытания Мила приказала всем включить фонари и захлопнула дверь изнутри.

Дмитрию показалось, что воздух здесь суше – или это только чудилось после свежего невского ветерка. Коридор, по которому группа продолжила путь, был по-прежнему снизу доверху выложен покатыми камнями.

Экскурсовод рассказывала по дороге:

– На месте психбольницы в старые времена стоял Острог, или тюрьма. В правление Анны Иоанновны, племянницы Петра Первого, на Матисовом острове построили первое здание для содержания заключённых; большей частью его заполняли каторжники. Здесь уместно вспомнить, что раскольников, не желавших платить двойной налог государству, отправляли на каторгу. Многие из петербургских купцов были старообрядцами, и частенько торговые операции совершались под честное слово. Если госчиновники на Руси издревле служили образцом взяточничества, то купеческое слово было сродни обеспеченному векселю. Георгий Петрович Манычев предположил, что деньги на строительство нового туннеля старообрядцы-строители получали от купцов-единоверцев, и это делалось с целью помочь осуждённым раскольникам бежать. Нам неизвестно, насколько эта затея удалась, но новое подземелье было вырыто до самого Острога. Предположительно это случилось в конце XVIII века, ещё в царствование Екатерины Великой. Вспомните, что именно при ней стали засыпать каналы Васильевского острова. В годы правления Николая Первого на месте бывшей тюрьмы архитектор Шарлемань строит большое здание столичной психиатрической больницы, первыми пациентами которой стали душевнобольные заключённые.

– И зачем старообрядцам психи? – подал голос Лёха.

– На самом деле – незачем, – согласилась Мила. – Но задумайтесь над тем, что посвящённый в раскольничьи тайны мог имитировать сумасшествие, дабы позднее попытаться бежать. Смертность в тюрьме тогда была нередким делом; возможно, что те, кто помогал побегу, подкидывали чей-то случайный труп.

– Целая конспирология! – недоверчиво усмехнулся Крымов.

– Возможно. Но как теория – довольно стройная. Вот мы подошли к следующему объекту, который Манычев назвал… Нет, сначала посмотрите сами. Туда!

Коридор ощутимо расширился и в правой части образовал полузал. Когда свет от фонарей разогнал темноту, стало заметно, что камни, которые укрепляли стену, отличаются от традиционных. Вблизи они казались ровнее и имели странный желтоватый цвет. Их продолговатая форма выглядела странно знакомой, и этот цвет…

– Так это же… черепа! – воскликнул Макс. – Вид сверху. У меня было такое в игрушке.

Народ притих, поглядывая на Милу.

– Вы молодец, Макс, – отозвалась она.

– Они что, хоронили людей здесь, хотя могли это сделать на Смоленском кладбище? – поразилась Дина.

– Нет. Манычев считает, что рабочие-землекопы натолкнулись на старое захоронение. Это было или кладбище какого-то племени, населявшего берега Финского залива, или место древней битвы. Поскольку в сплошном слое глины мало воздуха, черепа – и, вероятнее всего, невидимые нам скелеты – хорошо сохранились. А лежат они, как вы уже догадались, один над другим. Мы называем эту стену кладбищем, и учёным предстоит ещё определить, в каком временном слое похоронены эти люди. Не удивлюсь, если там, в глубине глины, остались предметы быта или оружие.

Стена, выложенная верхними частями черепов, действительно производила жуткое впечатление, стоило лишь подумать, сколько мёртвых людей понадобилось для её инкрустирования. Группа исследователей возвращалась в коридор подавленная и притихшая. Что-то мелкое и быстрое вдруг проскочило мимо них и скрылось в дальней норе; все невольно прижались к холодной стене.

– Ничего страшного, – «успокоила» народ Мила. – Это собачка, их тут много.

– Собачек?! – воскликнули экскурсанты.

– Да. Такая странная порода, но они не нападают на людей. Я в первый раз чуть не умерла от страха, когда она проскочила, но Георгий Петрович упоминал о них в записках. …Так мы остановились на середине XIX века. Острог становится «Жёлтым домом» – отчего-то в России было принято красить психбольницы в жёлтый цвет. После Октябрьской революции большевики преследовали верующих, поэтому в начале XX века эпоха старообрядцев завершается: они не смогли существовать даже тайно. Однако подземелье продолжает жить своей жизнью. Собачку вы уже видели, а чтобы все могли посмотреть на остальных обитателей, есть прекрасный зал, который мы называем «Зоопарк» или «Зверинец», потому что там можно наблюдать местную фауну.

Зал, в котором очутились экскурсанты, был самым большим среди тех, в которых они побывали. Любопытно, что вода здесь находилась не вровень с полом, а чуть выше, и её переливанию препятствовала невысокая, но очень длинная стенка, слегка напоминающая парапет набережной, щедро вымазанный красной глиной, с которой группа уже встречалась. Мила указала, в какую сторону направлять свет фонарей, и вода вспенилась от падающих предметов. Неожиданный шум испугал уже привыкших к тишине экскурсантов.

– Мы наблюдаем бегство местных лягушек, – с улыбкой прокомментировала Мила. – Они поначалу боятся яркого света, но быстро привыкают.

И действительно, стало заметно, как скользкие тела выползают на край бассейна.

– Как и всякие лягушки, они питаются насекомыми, но этот вид ещё более прожорливый. Кроме медведок и червей, живущих в почве, они не прочь полакомиться рыбой.

– Разве лягушки едят рыбу? – не поверил Макс.

– Да, они необычные: охотятся с помощью длинного языка с липучкой, как, скажем, у геккона. Видите вон ту толстуху, словно глядящуюся в воду?

Народ сфокусировал свет на лягушке: всё её внимание поглотила тёмная вода. Хлюп! – и во рту хищницы оказалось светлое трепещущее тельце.

– Поймала! – торжествующе сообщила сталкер.

– Кого? – пробурчал Лёха.

– Редкая разновидность слепоглазки; эта рыба почти ничего не видит и ориентируется благодаря сигналам, которые посылает вокруг себя, как летучая мышь. Очень оригинальная пещерная фауна.

– Здесь есть летучие мыши?.. – вздрогнула Дина.

– К счастью, нет.

Внезапно кто-то с повизгиванием выскочил из темноты и стал хватать вылезших на сушу лягушек; вода в бассейне снова вскипела из-за маленьких ныряльщиц. Быстроногие налётчики похватали зазевавшуюся добычу и исчезли во тьме.

– Собачки, что ли? – спросил поражённый скоростью передвижения Дмитрий.

– Они самые, – подтвердила Мила. – Прекрасная иллюстрация для учебника биологии по теме «пищевая цепочка в природе». Иногда в подземелье попадают крысы, и собачки успешно с ними воюют. Правда, существуют хищники, которые ухитряются ловить собачек, но лично я их не видела.

– Откуда ж вы это знаете? – ухмыльнулся Лёха, но настоящего гида таким вопросом не собьёшь.

– Манычев писал, и косточки встречались. Пока идём к следующему объекту, я расскажу, как открытие новых видов повредило Георгию Петровичу. Я уже говорила, что он с доверием относился ко всем деятелям науки – и, наверное, зря. Манычев не был биологом, поэтому ему требовались профессиональные консультации, чтобы понимать, с чем он сталкивается в тёмных коридорах. И вот однажды он принёс рыбку-слепоглазку одному ихтиологу, а тот чуть с ума не сошёл, когда обнаружил вид, который встречается только в пещерах американского континента. Ихтиолог потребовал, чтобы Георгий Петрович немедленно отвёл его в рыбное место, но последний не торопился, видимо, опасаясь за неприкосновенность заповедника. По слухам, возникшим в своё время в университетской среде, именно ихтиолог донёс в КГБ на Манычева, в те времена «проявление бдительности» встречалось нередко.

– Рыбник! – воскликнул Крымов. – Вы помните, как в «Тиле Уленшпигеле» рыбник донёс на родителей Тиля, а потом оказалось, что он настоящий маньяк-убийца?

– Я помню, – отозвалась Дина.

– Караул, маньяки! – завопил Лёха и тут же заржал над своей шуткой. В ответ по закоулкам пробежалось эхо, отчего Дмитрию стало не по себе.

Макс, вероятно, считал себя по жизни скептиком, он спросил с недоверием:

– Откуда здесь, по-вашему, это зверьё? Что-то не вяжется с законами эволюции.

– А вот и нет! – возразила Мила. – Георгий Петрович обосновал появление странных животных, и теперь всё, как в аптеке. Санкт-Петербург – город, построенный не только на болотах, но и на граните. Здесь его множество, а гранит имеет естественный радиационный фон. Мало того, Пётр Первый основал наш город на стыке Балтийской платформы и Русского щита. На границе этих естественных геологических разломов на поверхность выплёскиваются радиоактивные радоновые газы – продукты распада урана и тория. Вы, вероятно, слышали, что в Ленинградской области много залежей