Капкан для невесты (СИ) - Айрин Лакс

предательство расставило все точки над i. Мачехе? Тем более, звонить не стоит!

Я отрицательно покачала головой. Но правда в том, что мои нервы на пределе, и я точно не справлюсь сама.

— Родным звонить не стоит. Я, наверное, подруг попрошу, а пока… развеяться пойду.

— Хорошо. Проводить вас?

— Да, можно.

Сулим выводит меня из палаты, дает распоряжение медсестре, чтобы Лорсанова готовили к операции.

На улице я чувствую себя значительно лучше. Уточняю детали, касающиеся операции. Сулим отвечает подробно. Операция будет длиться несколько часов. Потом за состоянием Лорсанова будут наблюдать. В любом случае, ему придется остаться в больнице на какое-то время. Даже если все хорошо… Разумеется, исключены нагрузки в первое время после выписки из больницы.

— В целом, ему нужно восстановиться и перестать винить себя за случившееся, — добавляет Сулим, смотрит на меня с надеждой. — Может быть, у вас получится?

У кого? У меня?! Меня Лорсанов терпеть не может!

Я даже думать боюсь, как он будет зол на меня, когда узнает, что я за него такие вопросы решать вздумала. Ох… В бешенстве.

Зато есть надежда, что будет здоровым и сможет жить, не опасаясь, что откинет копыта в любой момент.

Это же хорошо, подбадриваю себя.

— Я надеюсь, что все будет успешно, — отвечаю лаконично.

— С вами приятно беседовать. Но нас ждут дела. Вам нужно подписать согласие…

По сути, сама мысль о возвращении в этот филиал ада меня пугает до сильнейшей дрожи. Но выбора нет. Плетусь обратно. Дико трушу и покрываюсь холодным потом, когда ставлю подпись. Капли пота даже над верхней губой зависли.

Все. Все.

Пути назад нет.

Мне так страшно… Как бы пережить время ожидания.

— У вас нет аллергии на лекарственные средства? — уточняет у меня Сулим. — Вам дурно. Я мог бы дать легкое седативное.

— Нет. Нет.

Я моментально отскакиваю от него так, словно он предлагает вколоть мне чуму добровольно.

— Не надо мне ничего колоть и давать. Я справлюсь!

— Уверены?

— Да-да. Ничего такого…

— Хмм…

Сулим переводит взгляд на запястье левой руки, я прокручиваю браслет без конца, тереблю его пальцами, расчесывая кожу. Кажется, уже процарапала дорожку до царапин.

— Все хорошо, — прячу руки в карман куртки.

— Вы обедали? — уточняет врач. — Можете попробовать поесть. Только не в стенах больницы. Здесь нечем перекусить, кроме батончиков из автомата и откровенно дерьмовым кофе.

— Не переживайте. Я перекушу чем-нибудь и снова вернусь в больницу, — добавляю не так радостно.

Ноги несут меня прочь из больницы. Хочется убежать далеко-далеко, но я не делаю этого, занимаю место за столиком в кафе неподалеку и достаю телефон.

“Привет, я в больнице. Можешь приехать?”

Я пересылаю это смс девчонкам, с которым общаюсь. Они охают, ахают, но, узнав, что со мной все в полном порядке, не горят желанием приехать. У каждой свои дела находятся. Я же цежу напиток по капле и стараюсь, как можно дольше оттягивая момент возвращения в больницу, расправляясь с фисташковым чизкейком по крошке.

Подруги не приедут.

Жаль…

Я просидела в кафе часа два, не меньше. На меня уже начали коситься официанты.

Расплатившись, плетусь обратно. Сердце бухает в груди, как ненормальное. Я стискиваю зубы, пытаюсь представить, что направляюсь не в больницу, а в любое другое заведение. Представить на месте больницы увеселительное заведение не выходит, но я начинаю воображать, будто захожу не в больницу, в какое-нибудь заведение, где выдают документы.

Версия так себе, но хотя бы не бьет крупной дрожью, как прежде.

***

Я занимаю место в холле и нарочно сажусь так, чтобы смотреть в сторону выхода. Так проще представлять, что нахожусь не в больнице. Хотя все равно довольно жутко.

Там где-то Лорсанов. Ему проводят анализы экстренныее, готовят к операции.

Желудок делает противный скачок к самому горлу, я едва не задыхаюсь.

Мне звонит кто-то, и я, захваченная громким звуком из мира кошмаров, быстро подношу телефон к уху, отвечая:

— Алло?

— Камилла? Камилла, это я, — пауза. — Фархат. Как ты, милая?

Фархат Кушаев!

Мой бывший жених. Помолвка с которым была расторгнута по инициативе его семьи… Тот самый, что за меня бороться не стал, и выбрал сытую жизнь взамен.

Странно, в другое время я была бы рада звонку Фархата, но сейчас испытываю раздражение лютое и желание послать его куда подальше. Ведь он даже не боролся, даже не попытался отстоять наши чувства…

Может быть, их вовсе и не было. Я о нем почти не вспоминала!

Не испытываю никакого желания с ним разговаривать. Но общение с ним отвлекает от переживаний.

— давно тебя не слышала. Как дела? Как тебе спится? Совесть по ночам не мучает.

— Камилла, — вздыхает. — Ты же знаешь. Мы — заложники влиятельных семей. Ничего не могу поделать против воли отца. Он бы не дал нам быть вместе.

— Но мы и так не вместе.

— Я знаю, — говорит грустно. — Но я скучаю. Без тебя тоскливо. Я плохо сплю, думаю о тебе постоянно. Давай увидимся…

Камилла

Видеться с тобой, индюк? Вот еще… Много чести для такого, как ты…

Вспоминаю его объятия тесные и поцелуи слюнявые, о которых думать теперь совсем не хочется, в отличие, от жарких, глубоких и чувственных прикосновениях суховатых, жестких губ Лорсанова.

— Скучаю, Ками… Очень. Не получается не думать о тебе. Я вспоминаю последний раз, когда мы были вдвоем, и просто задыхаюсь, — гундит заниженным голосом в трубку Фархат.

Последний раз? Ах, да… Тогда он целовал меня дольше, чем всегда, и трогал меня под одеждой чаще и наглее. Казалось, еще немного, и он переступит грань, а я тогда не понимала, не осознавала.

Стоило лишь попробовать, как это бывает, когда внутри все горит, как все остальное кажется лишь детским лепетом.

Голова вдруг становится тяжелой-тяжелой, а сердце, наоборот, слишком легким, стремящимся вверх, в неведомые дали. Я вдруг поняла, что Лорсанов мне нравится, больше, чем чуть-чуть.

Пожалуй, преступно сильно он мне начал нравиться за эти дни.

Еще больше я прониклась к Лорсанову каким-то потрясением и восхищением после того, как услышала от Сулима его историю.

Жалости ни капли. Лишь трепет…

Конечно, Лорсанов — грубиян и хам. Он показал себя с самой отвратительной стороны, но в то же время даже в самом его гнусном поступке заботы обо мне было больше, чем в