Ангелотворец - Камилла Лэкберг

— Она постоянно клеилась к парням. Мне кажется, ей хотелось втянуть нас в неприятности. Однажды она загорала топлес прямо под нашими окнами. Но единственным, кто осмелился на нее посмотреть, был Леон. Он уже тогда ничего не боялся.

— И что произошло? Отец ее видел?

Эрика чувствовала, что перед ней словно открываются двери в другой мир.

— Ее увидел Клаэс, брат. Он ее обычно защищал. А в тот день в такой ярости потащил ее прочь, что я думал — он ей руку сломает.

— Кто из вас ей нравился больше всего?

— А вы как думаете? — спросил Йон, но, видя, что собеседница не понимает, пояснил: — Леон, разумеется. Он был идеален. Из богатой семьи, с эффектной внешностью, уверенный в себе… Мы могли только мечтать о том, чтобы приблизиться к нему.

— Но она его не интересовала?

— Как я уже сказал, связаться с ней означало поиметь проблемы. Леон был для этого слишком умен.

В комнате зазвонил мобильный телефон, и политик встал.

— Простите, мне нужно ответить.

Не оглядываясь на гостью, Йон вышел, и вскоре Эрика услышала, как он тихо говорит по телефону. Кроме них, никого дома не было, и она воспользовалась этим, чтобы осмотреться. Ее взгляд упал на стопку бумаг на кухонном стуле. Бросив взгляд через плечо, женщина начала украдкой перебирать их. В основном это были протоколы заседаний парламента и переговоров, но тут ее внимание привлекла записка с неразборчивыми каракулями. Из соседней комнаты донеслось «пока», и Эрика быстро положила записку в сумку, а когда хозяин вернулся, она с самым невинным видом улыбнулась:

— Все в порядке?

Он кивнул.

— Издержки работы. Тебя никогда не оставляют в покое. Даже в отпуске.

Эрика хмыкнула в ответ, не желая пускаться в дискуссию по поводу его работы. Она боялась, что не сможет сдержаться и не высказать свое мнение по поводу идей его партии. А тогда он точно больше ничего ей не расскажет.

Она снова взялась за ручку.

— Скажите, а Инес? Как она вела себя с учениками?

— Инес? — Йон отвел взгляд. — Мы мало с ней общались. Она была занята домашними делами и дочерью.

— Но какие-то отношения у вас должны были быть? Дом не такой уж большой. Вы должны были сталкиваться довольно часто.

— Конечно, мы часто видели Инес. Но она была молчаливой и сдержанной. Ей не было дела до нас, а нам — до нее.

— Ее мужу тоже не было до нее дела?

— Для нас вообще было загадкой, как такой человек, как он, умудрился завести четверых детей. Мы шутили о непорочном зачатии, — криво улыбнулся Хольм.

— А что вы думали об учителях?

— Это были те еще оригиналы. Хорошие преподаватели, но Пер-Арне, бывший военный, был еще суровее Руне.

— А второй?

— Уве… он был какой-то странный. Наверное, гей. Интересно, что с ним потом стало.

Эрика расхохоталась, вспомнив Лайзу с накладными ресницами в шелковом халате.

— Да, любопытно…

Йон недоуменно взглянул на гостью, но она не стала ничего объяснять. Не ее дело рассказывать ему о Лайзе, а потом, ей прекрасно известны взгляды «Друзей Швеции» на гомосексуализм.

— А что-нибудь еще странное в них было?

— Нет, ничего. Между учениками, учителями и семьей директора существовали четкие границы. Мы ни с кем не перемешивались.

«Как и в политике», — подумала Эрика и прикусила язык, чтобы не пошутить. Чувствуя нетерпение собеседника, она задала последний вопрос:

— Человек, с которым я говорила, утверждает, что по ночам в доме раздавались странные звуки. Вы что-нибудь такое помните?

Йон дернулся:

— Кто это сказал?

— Неважно.

— Чушь! — ответил он, поднимаясь.

— Так вам ничего об этом не известно? — внимательно посмотрела на него писательница.

— Ничего. К сожалению, я должен закончить разговор.

Эрика поняла, что больше из него ничего не вытянуть.

— Спасибо за то, что уделили мне время, — поблагодарила она.

— Не за что.

К Йону вернулось его обаяние, но оно не помешало буквально вытолкнуть женщину за дверь.

Ия натянула на Леона трусы и брюки и помогла ему пересесть в инвалидное кресло с унитаза.

— Ну, все готово. Хватит морщиться.

— Не понимаю, почему мы не можем нанять сиделку.

— Я хочу сама заботиться о тебе.

— Ты слишком добра, — фыркнул Кройц. — Но ты себе спину надорвешь. Нам нужно нанять тебе помощника.

— Мне приятно, что ты волнуешься о моей спине, но я достаточно сильная и не хочу, чтобы у нас в доме были чужие люди. Я хочу, чтобы мы были вместе. Только ты и я. Пока смерть не разлучит нас…

Ия погладила его по здоровой стороне лица, но Леон тут же отвернулся и покатился прочь на кресле, а Ия присела на диван. Дом они купили вместе с мебелью и сегодня наконец получили к нему доступ после сообщения о том, что банк в Монако одобрил платеж. Они заплатили наличными. За окнами простиралась Фьельбака. Против воли Ия наслаждалась видом. Но тут из комнаты донеслись ругательства ее мужа. Дом не был приспособлен под инвалидов, и он то и дело натыкался на шкафы и острые углы.

— Я иду! — крикнула Ия, но поднялась не сразу. Пусть подождет. Чтобы не принимал помощь как нечто должное, как когда-то делал с ее любовью.

Женщина опустила взгляд на свои руки. Они все были в шрамах, как и у Леона. На людях она всегда носила перчатки, но дома снимала их, чтобы он видел, какие травмы она получила, когда вытаскивала его из горящего автомобиля. Благодарность — вот и все, что она требовала. Надежду на ответную любовь фру Кройц уже давно утратила. Иногда ей казалось, что Леон вообще не способен на любовь. Когда-то ей это было важно. Но это было давно, с тех пор любовь успела превратиться в ненависть. В течение многих лет Ия выискивала в себе недостатки, болезненно реагировала на критику мужа, пыталась измениться, чтобы угодить ему. Но он продолжал мучить ее, словно сознательно желая сделать ей больно. Горы, море, пустыни, женщины… Все они были его любовницами. А она терпеливо ждала его дома. И ожидание это сводило с ума.

Ия поднесла руку к лицу. Оно было гладким, и на нем не было никакого выражения. Ия вспомнила боль после операции. Леона не было с ней рядом, когда она очнулась после наркоза. Его никогда не было рядом. Выздоровление заняло столько времени! Никто не ждал ее дома. И теперь Ия не узнавала себя в зеркале. Это было лицо другой женщины. И ей больше не нужно было прикладывать усилий, чтобы удержать супруга рядом. Больше не был гор, которые Леон был бы в состоянии покорить. Больше не было пустынь, через которые он мог проехать. Больше не было женщин, к которым он мог бы уйти. Он принадлежал только ей.

Мортен Старк потянулся, и лицо его исказилось от боли. Все тело болело от изнурительной физической работы. Он уже и забыл, каково это, когда у тебя ничего нигде не болит. И он знал, что то же самое происходит и с Эббой. Когда она думала, что он не видит, массировала плечи с такой же гримасой, какая была сейчас у него. Но мышечная боль была ничем по сравнению с болью сердечной. Им приходилось жить с ней, и тоске их не было начала и конца. Старк тосковал не только по Винсенту. Он тосковал и по супруге тоже. Тоска смешивалась со злостью и чувством вины, от которого он никак не мог избавиться.

Устроившись на крыльце с чашкой чая в руках, Мортен смотрел на Фьельбаку. Вид отсюда открывался потрясающий. Особенно в закатных лучах, когда все кругом купалось в золоте. Почему-то он всегда чувствовал, что они сюда вернутся. Он верил Эббе, когда та говорила, что ее детство было счастливым. Но знал, что жена не перестает гадать, что же случилось с ее семьей. Если бы он спросил ее прямо, Эбба все отрицала бы. Но Мортен знал, что подходящий момент наступит. И вот они вернулись сюда, где все началось.

Обстоятельства вынудили их бежать. Бежать туда, где не было Винсента. Мортен надеялся, что их отношения наладятся, что они смогут оставить гнев и чувство вины в прошлом. Но Эбба ушла в себя, отгородилась от него и отрезала все попытки сближения. Какое она имеет на это право? Больно не только ей! Горюет не только она! Мортену тоже плохо, а исправить все пытается только он один. Мужчина крепко сжал кружку в руках. Перед глазами у него возник Винсент. Сын был так на него похож! Они еще в роддоме над этим смеялись. Новорожденный, завернутый в пеленку, он являлся карикатурой на Мортена. А с годами сходство только возрастало. Винсент боготворил отца. В три года он ходил за ним по пятам, как щенок, и вместо «мама» все время твердил «папа». Эбба иногда жаловалась на такую неблагодарность, несмотря на то что это она носила его в себе девять месяцев и родила в муках. Но Мортен знал, что на самом деле она не возражает. Эббе было приятно, что отец и сын так близки. Ее вполне устраивало второе место в жизни мальчика.

Слезы выступили у Старка на глазах. Он стряхнул их тыльной стороной ладони. У него не было сил плакать. Да и слезами горю не поможешь. Единственное, что ему было нужно, — это чтобы его любимая женщина смягчилась. Ради этого он был готов на все. Он будет пытаться вернуть ее, пока она не осознает, что они нужны друг другу. Он никогда не сдастся.