Рейтинговые книги
Читем онлайн Ночь на площади искусств - Виктор Шепило

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 69

Да, самым тяжелым временем для капеллы была весна, когда все живое тянется друг к другу — «Ах, где же эти пчелки?!». В поющей компании наступали самые беспокойные, нервозные дни. Все выражали безразличие к буйству в природе, затем нарочито демонстративную брезгливость. Репетировали неохотно. Между собой не общались. Избегали ярких нарядов. Даже говорили тише обычного, а чаще вообще молчали — каждая уходила в себя. С каждым днем обстановка нагнеталась. Староста это чувствовала, но что она могла поделать? Только выжидать.

И вот, наконец, прорывало! Обычно это происходило на заходе солнца, что совпадало со временем вечернего чая. После долгого молчаливого жевания и деликатного прихлебывания напитка (с непременной успокаивающей мятой) вдруг одна из сидевших за столом не выдерживала. Сперва странно и затаенно улыбалась, подталкивала локтем соседку и начинала смеяться, потом хохотать. Вскоре хохот переходил в истерическую вспышку. Истерика, словно пожар, перекидывалась на остальных — и разгорался совершенно дикий массовый психоз, нечто между убогим человеческим кривляньем и скотским весельем. Веселящиеся толкались, щипались, царапались, награждали подружек обидными кличками: «ведьмой», «старой шваброй», «гадкой толстухой»… Лишь самые пожилые во главе со старостой сохраняли здравый рассудок. Они даже не призывали к порядку — понимали свое бессилие. Психоз проходил сам по себе минут через пятнадцать-двадцать. Мятежницы постепенно успокаивались, всем вдруг становилось неловко. Слышались извинения, запудривались синяки и ссадины. И тем не менее хористки испытывали блаженство, словно освободившись от непосильного бремени.

Староста капеллы по этому поводу советовалась с психиатром. Он нашел, что ничего необычного в таком ансамблевом кликушестве нет, так как в весенние дни чрезвычайно повышена радиоактивность солнца и свирепствуют магнитные бури. В такие дни особенно не хватает естественных плотских радостей.

— Радости не могут быть плотскими! — твердо заявила староста и, оставив доктору минимальное вознаграждение, покинула кабинет. Тем не менее после обсуждения советов доктора в капелле были введены недельные весенние каникулы.

Выступление этого уникального коллектива началось хоровым номером из оперы Пьеро Масканьи «Сельская честь». Затем были исполнены две «розовые» фуги инспектрисы, которая после изгнания бедняги Шубердта впала в грех композиторства. После этого вперед вышла небезызвестная мисс Бейси и спела арию из «Аскольдовой могилы».

Вдруг во время нежнейшего пианиссимо и при абсолютной тишине на ступеньки эстрады поднялся Пауль Гендель Второй. Он надвинул на глаза шляпу и закричал:

— Я замерз! Мне холодно! Дайте сигарету или рюмку рома!

Площадь в недоумении молчала. Гендель Второй продолжал:

— Ледяной озноб идет по коже! Озноб! Волнами! Волнами! По коже! Озноб! Лед! Женщина — это сосуд, вскрытый и невскрытый! О, как сладкозвучна девственность! Но отчего от этого сладчайшего пения души наши леденеют?

— Уберите отсюда хулигана! — сделала шаг вперед староста.

— Мадам! Как жаль, что я опорочил свое прошлое интимнейшей близостью с нуждавшимися во мне женщинами. А то непременно согрел бы своим дыханием вашу запечатанную ассоциацию. Увы! Не достоин! Не достоин!

Тут же на эстраду вспрыгнул Карлик.

— Представьте, я тоже грешен. И неоднократно! — подмигнул он своему кумиру и облизал мороженое, которое держал в руке, — Вам, маэстро, холодно, а меня жар прошибает. Жажду любить и быть любимым!

— Господи! Кто-то еще позарился на такого, — с недоверием заметили в публике.

— Есть категория дам, которая меня предпочитает обычным мужчинам. Среди них немало красавиц! Например, фрау Шнель из Цюриха! У нас с ней было полное слияние! — просиял Карлик в артистическом задоре, — Теперь она замужем за богатым колбасником.

— Извращенка!

— Нет, она меня любила, — поправил Карлик, — Она искала единственного. И нашла. Скажу откровенно, — с непристойной жадностью продолжал он облизывать мороженое, — иногда мне кажется, если бы я был слепой и глухонемой, тогда от женщин отбою не было бы. Такой уж это странный народ. Им лишь бы машинка работала!

На это публика отреагировала самым бурным образом, и ее никак нельзя было успокоить. Староста капеллы подошла к микрофону:

— Негодяй! Мерзавец! Что он себе позволяет! Моя капелла — символ чистоты не только в искусстве, но и в жизни. Мы смываем с вас слой духовной грязи!

Но теперь за друга решил вступиться Гендель Второй.

— Откуда у вас столько ненависти к мужчинам, мисс Розалия? — обратился Гендель к старосте, — Хор из «Аскольдовой могилы» весь был просто пропитан ядом. Мужчины воспевают свои чувства к женщине — и во всем мире это находит отклик. А у вас только яд!

— Нет. Это неправда!

— Правда!

— Вы не знаете этой капеллы и не имеете права судить!

— Я не знаю?

— Вы!

Пауль Гендель Второй медленно приподнял свою шляпу. Певицы тут же впали в шоковое состояние. Все, кроме старосты.

— Ага! — крикнула она в микрофон, — Теперь все ясно с этим жучком. Это мерзавец Август Шубердт! Он уже пытался намутить в чистых водах нашей девственности. Но не вышло! Изгнали с позором!

— Пауль! Что за вздор она несет? — фамильярно вмешался Карлик, продолжая облизывать мороженое.

Гендель Второй и его дружок вновь оказались в центре внимания и были счастливы.

— Это не вздор, — ответил Пауль Гендель, — Я действительно когда-то был Шубердтом и имел несчастье основать эту капеллу.

— Нет! — возопила староста, — Молчать! Такого позора мы не заслужили. Полиция! Полиция! Сорвали выступление!

Явился сам полковник в сопровождении сержанта Вилли и еще одного полицейского.

— Ну, голубчики, я вас предупреждал, — не скрывал удовольствия полковник, — Я вас предупреждал. Берите их!

Полицейский взял под локоть Генделя, а сержант Вилли выбил из рук Карлика мороженое, свел его со ступенек и принялся щелкать замком наручников.

— Ты-ы-ы! — обидчиво протянул Карлик, — Почти целое мороженое. Покупай теперь!

Сержант Вилли вывернул ему руки назад и подтолкнул вперед, но Карлик ловко вывернулся. Все думали, что он бросится в бега, но Карлик поднял свое мороженое, начал пальцем счищать с него пыль, попробовал даже лизнуть, но подтаявшее мороженое представляло теперь собой липкую грязную жижу в мятом вафельном стаканчике, и Карлик отшвырнул его в сторону.

— Вот покупай теперь мне мороженое! — капризно потребовал он от сержанта, — Покупай!

— Ах ты, маленький потаскун, — продолжал играть наручниками Вилли, — Дай-ка свои ручонки.

Но пухленькие детские ручки Карлика выскальзывали из рассчитанных на взрослого громилу наручников. Публика хохотала, обрадовавшись новому развлечению.

Тут же возле эстрады закипал еще один скандальчик. Пауль Гендель Второй не мог понять, за что его собираются опять вести в отделение.

— За срыв концерта и оскорбление девственниц, — пояснял полковник.

Гендель пробовал доказать, что оскорблений с его стороны не было. Но полицейский бесцеремонно подталкивал музыканта и его пеликана по направлению к участку. Вышедший из себя Гендель кричал уже своим почитателям:

— Я скорее буду уважать последнюю шлюху, нежели эти создания с запечатанными утробами, в которых никогда не возникала и не возникнет жизнь! Зачем Господь создал женщину? Чтобы в муках рожала детей! Девственность — это преступление! Из-за таких, как вы, может прекратиться род человеческий! Нужно ввести в мировую Конституцию статью — после тридцати лет лишать девственности принудительно! Я, бродячий музыкант, призываю всех женщин жить полной жизнью — дарить любовь, быть матерью и хозяйкой дома!

— А ты что, был матерью? — выкрикнули из толпы.

— Я? — с надменным достоинством переспросил Гендель, — Я отец четырнадцати детей в четырнадцати странах мира. И горд этим! На следующий фестиваль в этом городе я их обязательно соберу, и они примут участие в моем концерте! Я уверен, что все мои дети — янтарные соловьи!

— А пеликан?

— Глашатай эпохи!

Гендель ораторствовал с таким натиском и упоением, что известный уже красный фонарь ночного кабаре, постепенно бледнея, сделался лимонного цвета.

Генделя с пеликаном повели. За ним тащили Карлика, который не мог простить обиды сержанту Вилли.

— Придешь в отделение — полистай полицейский устав, — громко поучал он, — Прав у вас немало. Можно арестовывать, надевать наручники, пугать дубинкой и стрелять в воздух. Но выбивать из рук мороженое — такого ни в одном уставе нет. Если оно ворованное — конфискуй.

— Шагай-шагай, Казанова, — подталкивал Вилли Карлика.

— Вот сейчас закроешь меня в полиции, побежишь на площадь и купишь. Не было у тебя права выбивать мороженое, не было! Я за него заплатил!

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 69
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ночь на площади искусств - Виктор Шепило бесплатно.

Оставить комментарий