Варшавка - Виталий Мелентьев

Глаза у Кости вспыхнули — он всегда умел радоваться чужим радостям, — и он подумал: вот и догнал Басин покойного Лысова. Наверное, какая-то тень проскользнула по его лицу и капитан понял Жилина, потому что, принимая поздравления, сказал вроде бы небрежно, но расчетливо:

— Это еще с курсов… за мной идет… Вот и пришло. — Он засмеялся. — А приятно!

Костя тоже засмеялся, кивнул и подумал: капитан помнит неточности статьи и подчеркивает, что не она повлияла на его повышение. Да так оно и есть, должно быть, миролюбиво решил Жилин и опять улыбнулся, разделяя радость комбата.

— Так вот, Жилин, снайперку, пока одну, нам дадут. Бинокль тоже пока один я для тебя выклянчил. У Колпакова был, ему много легче. Передачу отдал. — Комбат усмехнулся. — Там, говорят, за ним ухаживает одна. Так что все в порядке. А вот насчет водки…

Если бы Басин сказал, что водку он выпил с другими, поздравлявшими его с новым званием, Жилин не только бы не обиделся, а скорее пожалел бы, что передал не совсем полную фляжку. За такое дело сам бог велел опрокинуть, и не по единой. Но Басин сказал иное:

— А насчет водки все получилось не так. Оказывается, в медсанбате задержали всех раненых из нашего батальона. Ну и сам понимаешь — не могу же я у одного побывать, а к другим не зайти. Вот так и разошлось. Извиняешь?

Жилин не то что извинял. Он радовался. Радовался, что ему повезло на настоящего командира, — ведь капитан Басин по всем самым жестким довоенным приметам настоящий кадровый командир: умный, строгий, подтянутый и дело и людей знающий и любящий. Но есть в нем еще и нечто от той удивительной гражданки, на которой многое не так, как в армии (Жилин по молодости не знал армии тридцатых годов, когда жилось именно так, как ему теперь нравилось).

В той гражданке начальник цеха, не говоря уж о мастере, мог и потребовать и поручиться, но — на работе. А как только вышли за ворота цеха — там извините. Там иные обычаи и понятия. Там ты можешь десять раз быть начальником, а в товарищи тебя не возьмут. Но если ты человек, то и в цеху тебе и уважение и прощение твоих промашек — у кого их не бывает, и за цехом ты человек свой, хоть в трамвае, хоть в застолье. Вот таким казался Басин Косте Жилину. И он радовался этому.

И комбату нравился Жилин — насмешливый, независимый, ловкий и, кажется, бесстрашный. Расчетливо бесстрашный.

«Настоящий рабочий парень, мастеровщина. Не знает — выучится, не умеет — придумает. Даже на вид и то приятный».

— Ну вот, товарищ сержант, я тебе все и доложил. А ты мне что доложишь?

Костя рассказал о своих наблюдениях, и комбат посерьезнел.

— А что ты думаешь… вполне вероятно. — Прикинул что-то свое и решил:

— На охоту не выходить, опробуем маскировку вместе.

Когда Жилин ушел, Басин прилег и стал вспоминать вчерашний приятный день: поздравления, беседы с командиром полка, в отделе кадров дивизии и медсанбат. Правда, случилась и некоторая непредвиденная неувязка. Прощаясь с командиром медсанбата и его замполитом, он встретился с молодой и, кажется, красивой женщиной, которая приходила к Колпакову. Поглядывая на него весело и, пожалуй, кокетливо, женщина эта попросила Басина взять ее на передовую.

Комбат не слишком удивился этой просьбе — и раньше, особенно минувшей тяжкой зимой, женщины во множестве просились в строй. Призывали по санитарным, связистским и иным не вполне строевым специальностям. Эта сразу попросилась в повара.

— Готовить умею, а ваш наряд на кухню будет поменьше.

И это ее объяснение, да еще, конечно, белозубая (милая, но не робкая) улыбка расположили Басина. Когда из рот посылали наряд на кухню, намерзшиеся на передовой бойцы норовили прежде всего отоспаться и потому работали не слишком уж напряженно: и мерзлую картошку половинили, и дрова рубили кое-как, только-только на подтопку, и вообще… Не чувствовали себя хозяевами. И она знала это, а значит, знала и армию. Иметь же на кухне лишнего человека, болеющего за дело, с которого можно спросить за это дело, — очень и очень важно. Находясь в приподнятом и несколько расслабленном состоянии, Басин сразу пошел с женщиной в четвертый отдел штаба. Там пообещали провернуть ее призыв: люди понимали, что кухня — дело великое. Они знали, что там, где рядом с армейскими поварами орудовали и женщины, кормежка бывала и наваристей и, главное, вкусней.

Когда они расстались, Басин, как истый мужчина, поглядел ей вслед. Он не мог не отметить, что этот его возможный боец, кроме всего прочего, обладает еще и отличной фигурой. Припомнив ее веселый взгляд, сдержанную, чуть загадочную, даже, пожалуй, хитроватую улыбку, усмехнулся: а чем черт не шутит, когда начальство спит… Ведь хороша!

Басин не предполагал, что этот день на многие месяцы вперед в чем-то определял его судьбу…

То, что он, получив звание, пришел в медсанбат к бойцам своего батальона, принес фляжку и даже чуть пригубил с ними, стало для него лучшей характеристикой. И медсанбатовцы и раненые много и долго рассказывали об этом дне, вырисовывая для себя образ настоящего командира-единоначальника.

— Ведь что у нас получается, — убежденно говорил замполит медсанбата, — забота, внимание к подчиненным стали как бы обязанностью политработников, а командиры остались в стороне. — Замполит, видимо, тоже искал оправданий реформе — отмене института комиссаров. — И если бы все поступали так, как этот комбат, дело пошло бы много лучше.

Раненые рассуждали по-иному: поджал Верховный, вот и зашевелились. Может, и другие вспомнят, как должны жить настоящие командиры, и вспоминали Чапаева.

— Тот ведь как говорил? «Я тебе в бою командир, а после боя приходи, я обедаю — и ты садись, я чай пью — и ты со мной чай пей». И правильно! Потому что одно дело делаем.

О басинском поступке спорили, гадали, не подрывает ли такое поведение авторитет командира-единоначальника, нет ли в поступках комбата опасного панибратства, заигрывания с подчиненными. Но так или иначе, а дивизионная молва признала Басина самобытным и перспективным командиром.

Сам Басин ничего не знал об этой молве, о своей славе. Он думал только о своих батальонных делах. Поспав до восхода солнца, он вместе со снайперами вышел на занятия и проверил жилинское предложение: маскировочные халаты и каски спрыснули водой так, как спрыскивают хозяйки белье перед глажением, и вываляли в снегу. Снежинки быстро примерзли к мокрому и поблескивали весело и затаенно. Басин откровенно радовался.

— Ну молодцы, ну рабочий класс! И на войне рационализацию не забыли. — Он улыбался широко и торжествующе — умел радоваться чужим удачам, но вдруг посерьезнел и задумался. — А что ты думаешь, Жилин… Об этом стоит доложить — пусть и другие пользуются.

Жилин так и не узнал, докладывал ли Басин по команде или нет, на следующий день его неожиданно вызвали к замполиту.

В просторной, отрытой снайперами и обихоженной саперами землянке, пахло хвоей и красками — на длинном столе лежали полосы бумаги (в батальон часто наведывались журналисты из дивизионной и армейской редакций, и Кривоножко выклянчил у них типографской бумаги-срыва). Замполит смело, даже чуть небрежно работал кистью:

«Каждому взводу — кочующую точку».

— Садись, Жилин. Нужен твой совет. — Он отложил лозунг и взялся за второй. — Вот затеваем новое дело — кочующие огневые точки. Разумеешь?

— Смотря как понимать… — уклончиво ответил Костя, с легкой насмешливостью и недоумением поглядывая на Кривоножко, — таким он его не видел.

Ни былой обиды, ни тем более прежней суровой озабоченности, сочетавшейся с некоторой величественностью. Были деловитость и некоторая приподнятость духа: человек делал интересное дело.

— Система, Жилин, получилась такая: загнал нас противник в норки, мы и сидим, радуемся — не дует. А нужно сделать так, чтобы противник все время жил накаленным, чтобы он лишился своей спеси. Для этого нужно думать и думать. Мыслить! Где взять силы, чтобы прижать фрица? А разве у нас ее мало? Одних пулеметов сколько, но все сидят и молчат. Так вот эту политическую и психологическую задачу можно решить тактически: на каждый пулемет подготовить две, три, а то и четыре временных огневых позиции. Вышел, пострелял или ответил на вражеский огонь и — в укрытие. В дзот!

Понимаешь? Каждый пулемет должен кочевать с одной огневой на другую, чтобы противник не мог его засечь… как, например, во время разведки боем. Придавил он нас тогда. А почему? Да потому, что по норкам сидели. А снайперы кочевали! Верно ведь? Вы ведь каждый раз стреляете с новой позиции?

— Н-ну… почти всегда. Но дело — стоящее.

— Вот! На собраниях и так… в личных беседах все — то же говорят — стоящее дело, однако сами вылезать из-под накатов не спешат. Побаиваются. Просят, чтобы днем их прикрывали снайперы. Можно организовать взаимодействие? Как ты мыслишь? — Жилин не спешил с ответом, и Кривоножко выпрямился и многозначительно сказал: