Когда умирают боги - К. Харрис

С ближайшего поля взлетела ворона и хрипло закаркала, хлопая темными крыльями. Себастьян остановился, a потом свернул на Нью-роуд. Он никогда не считал свою мать несчастной, хотя теперь, оглядываясь в прошлое, он понял, что, скорее всего, именно отсутствие счастья не давало ей покоя, отчего ее улыбка была чаще всего грустна. Но неужели она так страдала, что взяла и просто уплыла в море, оставив всех их? Оставив его?

Виконт помнил боль потери, которую пережил в то лето. Он не поверил, когда ему сказали, какой трагедией закончилась прогулка графини. Он помнил, как проводил бесконечные часы под палящим солнцем, стоя на скале и глядя в море. День за днем он нес там вахту, до боли в глазах вглядываясь в освещенный солнцем горизонт, не появится ли парус. Но тот так и не появился. И теперь, предположив, что все это было ложью, Себастьян испытал всплеск горькой ярости и глубокую, непроходящую боль.

ГЛАВА 32

У графа Гендона и графини Софи родилось четверо детей, но в живых осталось только двое: младший и единственный сын и наследник, Себастьян, и старший ребенок, дочь Аманда.

Когда родился Себастьян, Аманде пошел двенадцатый год. В детских воспоминаниях виконта она сохранились как замкнутое, мрачное существо, вечно придиравшееся к нему и даже проявлявшее легкую враждебность. Аманда выросла в высокую надменную женщину, которая бесконечно кичилась благородным происхождением и не переставала злиться на суровую реальность древней традиции, по которой все титулы, поместья и богатства переходили к ее никчемному младшему брату.

В восемнадцать лет она вышла замуж за Мартина, лорда Уилкокса, человека степенного, респектабельного из родовитого и богатого семейства. Теперь она была вдовой, вполне обеспеченной по условиям брачного контракта, а также полностью управлявшей состояниями детей. Но обстоятельства смерти ее мужа в феврале прошлого года оставались туманными и лишь только усугубляли неприязнь между братом и сестрой.

В тот день он нашел Аманду в огороженном скверике перед ее домом: она прогуливалась по тропинкам, обсаженным самшитом. Вдова по-прежнему носила глубокий траур, который ее, безусловно, тяготил, как тяготили изоляция и безделье, только она виду не подавала. Аманда обернулась, услышав шаги. В свои сорок с хвостиком она сохранила стройность и элегантную осанку, унаследованную от матери. От отца ей достались грубоватые черты лица. При виде Себастьяна она прищурила свои голубые, как у всех Сен-Сиров, глазки.

— А-а. Дорогой братец. Чему я обязана этому неожиданному… — Она выдержала достаточно длинную паузу, превратившую следующее слово в ложь, — удовольствию?

Себастьян улыбнулся.

— Дорогая Аманда. Не согласишься ли ты пройтись со мной немного?

Она помедлила в нерешительности, но потом все-таки кивнула.

— Так и быть. У тебя ко мне дело?

Они направились к статуе в центре сквера.

— Я хотел задать тебе один вопрос. Как ты думаешь, возможно ли, что наша мать не погибла во время морской прогулки тем летом? Не был ли тот несчастный случай простой мистификацией, обманом?

Аманда продолжала молча идти несколько минут, и он уже подумал, что ему не дождаться ответа. Наконец она произнесла:

— Почему ты спрашиваешь?

Он внимательно посмотрел на ее напряженное лицо.

— У меня есть на то причины. Насколько я помню, никаких обломков лодки тогда не нашли, правда?

Она неожиданно улыбнулась.

— Что ты хочешь сказать? Что Гендон расправился с ней, а потом устроил несчастный случай на воде, чтобы замести следы?

— Нет. Я предполагаю, что Софи Гендон была невероятно несчастна в своем браке и что в нашем обществе другого способа избавиться от него у нее не было, как только разыграть собственную смерть.

Аманда повернулась и посмотрела ему в глаза.

— Значит, ты думаешь, будто она сбежала?

Он искал в ее лице хоть какой-то проблеск чувств, но гак ничего и не увидел.

— Могла она так поступить?

— Почему ты меня спрашиваешь? В то лето меня вообще не было в Брайтоне, забыл? К тому времени я уже вышла замуж, воспитывала собственных детей.

— Ты ведь ее дочь.

Она подняла взгляд на покрытую лишайником статую какого-то древнего короля из Тюдоров.

— А с Гендоном ты уже обсуждал этот вопрос?

— Да. Вероятно, он сам не знает правды.

— Всю правду никто не знает, дорогой братец, — сказала она, подбирая черные юбки. — А теперь тебе придется меня простить. Ко мне должна прийти леди Джерси. — И она торжественно удалилась с высоко поднятой головой и вымученной улыбкой на губах.

Оставшись один в саду Сен-Джеймсской площади, Себастьян принялся разглядывать, как молодая гувернантка вывела из роскошного особняка хохочущих подопечных, а потом они все вместе перешли через улицу. Он медленно обвел взглядом внушительные дома вокруг. Сколько женщин, подумал он, тихо страдают за этими великолепными фасадами? Какие истории скрывают эти мраморные и кирпичные стены, сколько разочарований и сердечной боли, страха и отчаяния?

Он задумчиво вынул из кармана трискелион и, перевернув, в который раз вгляделся в переплетенные инициалы еще одних несчастных возлюбленных «А. К.» и «Д. С.» Аддина Кадел и Джеймс Стюарт. Себастьян не знал, было ли старинное валлийское украшение, некогда принадлежавшее Софи Гендон, ключом к разгадке убийства Гиневры Англесси или просто отвлекающим фактором. Зачем Гиневра покинула величественный четырехэтажный особняк на Маунт-стрит, приказав кучеру наемного экипажа ехать в Смитфилд, после чего через восемь часов ее нашли мертвой в объятиях регента, да еще в Брайтоне? Кто-то за эти несколько часов отравил ее, переодел из простого прогулочного платья в зеленое вечернее, сшитое на женщину меньше ростом, и воспользовался трупом в сложной интриге, чтобы еще больше дискредитировать и без того непопулярного принца. Но зачем? Зачем?

Где-то среди полуправд и тонких нюансов того, что удалось узнать Себастьяну о жизни Гиневры, скрывалось объяснение ее смерти. И по какой-то не ясной ему самому причине он все время возвращался к детству Гиневры, мысленно представляя убитую горем, перепуганную девчушку, совсем одинокую после ранней смерти матери. Юная Гиневра не знала любви ни родного отца, ни старшей сестры, а гувернантка позволяла девочке носиться по окрестностям и пользоваться той свободой, которая обычно предоставляется лишь представителям мужского пола ее сословия.

Так и вышло, что скалы над диким валлийским побережьем стали для нее приютом, а открытые поля и леса отцовского поместья превратились в классную комнату. В каком-то смысле ей даже повезло. Детский опыт лишь упрочил врожденную независимость и жизнестойкость, а ту любовь, которой она лишилась дома, она вскоре обрела в старинных стенах замка Одли. Вначале у леди Одли, которая сама недавно понесла утрату, а затем и у ее сына, шевалье де Вардана, юноши с не менее трагичной судьбой, чем у Гиневры.

Что произошло бы, если бы для старого графа Ателстона собственная жадность и амбиции не были бы более важны, чем счастье дочери? Себастьян на миг представил себе женщину, которую в последний раз видел в Желтом кабинете в Брайтоне, только он вообразил, будто она жива: золотистые лучи валлийского солнца согревают ей лицо, пока она играет с детьми на холме, где дует ветер и открывается вид на пенистое море. Что, если?..

Бесполезные, хоть и привлекательные рассуждения, и Себастьян от них отказался.

Глядя, как гувернантка бежит за своими непослушными подопечными, Себастьян невольно вспомнил, что сказала Гиневра умиравшей от голода отчаявшейся женщине, которую сделала своей камеристкой. «Если нам выпадает в жизни трудный путь, то мы должны бороться и найти способ, как добиться своего, несмотря на невзгоды».

Столкнувшись с таким упорным неприятием со стороны родных, другая женщина на ее месте просто бы подчинилась желаниям своих сторожей и прожила бесцветную, несчастливую жизнь в смирении и согласии. Но только не Гиневра. Не имея другого выбора, она все-таки приехала в Лондон, но приехала, преисполненная решимости самой устроить свою жизнь так, как ей надо.

Она выбрала себе в мужья маркиза Англесси, мужчину не только богатого и доброго, но и достаточно старого, чтобы прожить недолго. Став состоятельной вдовой, Гиневра обрела бы свободу и могла бы выйти замуж за своего избранника. Такова ли была ее истинная цель? Только все вышло иначе — из двоих супругов молодая красавица жена умерла раньше старого маркиза.

Если бы убийство было обставлено так, чтобы тень подозрения пала на Бевана Эллсворта или неизвестного возлюбленного леди Англесси, то Себастьян поверил бы в виновность маркиза. Не в первый раз старого, бессильного мужа довела до убийства новость, что его красивая молодая жена дарит свою любовь молодому мужчине. Но убийца Гиневры Англесси и не думал бросать тень на Бевана Эллсворта. Его целью стал принц-регент. Почему?