Экзамен - Хулио Кортасар

КАК ВСХЛИПЫВАЛ, ЗАКРЫВ ЛИЦО РУКАМИ,

А МАССАЖИСТ СМОТРЕЛ НА НЕГО, —

итак, все выходы го зала —

к вашим услугам.

– Абелито? – переспросила Клара. – Значит, это правда.

– Что?

– Что он сумасшедший. – Она невольно оглянулась на темноту аванложи. – Уму непостижимо. А где Хуан, скажите, пожалуйста?

– В зале для прессы вместе с остальными.

– Пойдемте.

– Пойдемте, но спешить не будем. Пусть сначала выйдут все, смотрите, как они недовольны.

Господина в сером проводили тремя хлопками и чудовищным свистом с галерки; в ложах недовольная публика, полумертвая от жары, начала двигаться, громко переговариваясь через головы.

Значит, Абель —

но абсурд имеет свои пределы и для тех, кто исповедует африканский культ воду как на улице Диагональ, так и на улице Флорида. И надо было выбраться из ложи, этой крепостной башни (репортер, полный доброй воли, ждал, повернувшись спиной к аванложе – )

Ланселот, Галаад, Геррэт

СБЫВАЮТСЯ МРАЧНЫЕ ПРОРОЧЕСТВА

«Неверно», – подумала Клара, оглядываясь на себя с презрением (глаз, нос, половина рта, другой глаз, очечки, это отражение души, это вечное дробление целого на отдельные части —

и пусть твоя левая рука не знает того, что – но это так, это действительно так, она никогда этого не знает. Что знает мой язык о том, как живется моей ноге). «Какой ужас», – и уже нет мыслей, нет слов, чтобы выразить гнездящееся в сердцевине ее существа недовольство центробежными устремлениями, этим намерением бежать от себя самой, которые центр должен был бы предотвратить, упорядочить, упразднить. Теперь, когда Хуан, неделимая часть ее кожи, отделился куда-то —

найти его и —

однако куда же его увели. «Я ведь просила его прийти», —

и чувствовать, что Андрес ей нужен (потому что – куда же все-таки увели Хуана) —

бедняга репортер, бедняга —

«Я просила его прийти, а он не захотел. Наверное, пойдет…», —

и в последний раз бросила взгляд (невидящий) на сцену, где служащий в парике аккуратно запирал крышку рояля.

Присутствовали полицейский инспектор в штатском, полицейский, арестовавший их, и еще один полицейский. Снаружи доносился ропот тех, кто уходил из театра, так и не узнав ничего толком. Но родственники и друзья арестованных толпились у дверей и ждали.

– Встаньте в ряд, – сказал инспектор.

Он стоял позади стола, уверенный в твердости этого бастиона.

– Сделайте одолжение, не говорите все разом, – сказал он. – Кто начал драку?

Сеньор Фунес выступил вперед, но один из полицейских опустил ему руку на плечо.

– Дайте мне сказать, – пробормотал сеньор Фунес, чуть пошатнувшись. – Начал я, сеньор, но я действовал, защищая свои права.

– Вот как? – сказал инспектор вроде бы рассеянно.

– Этот сеньор – мой тесть, – выступил вперед Хуан, – и вы видите, что он пси-хо-ло-ги-чес-ки не в состоянии ничего объяснить.

– Вернитесь в строй, – сказал инспектор.

– Хорошо, но дайте мне объяснить.

– Ладно, говорите.

Хуан вдруг осознал, что он ничего не знает о случившемся. Что-то там происходило с расческой, из-за нее началась война, а потом в силу диковинной сублимации она превратилась в знамя битвы. Он улыбнулся, не желая того, инспектор смотрел на него, прищурившись.

– Я знаю, что произошло, – сказал Луисито Стеймберг. – Этот сеньор с челочкой отнял расческу у сеньора тестя этого сеньора.

– Вы это видели?

– Видеть не видел, потому что в этот момент…

– Совершенно точно, – сказал сеньор Фунес. – Как раз подошла моя очередь причесываться.

– Как сказать, – возразил сеньор с челочкой, выглядевший уязвленным. – Я увидел: расческа на полочке – и взял ее.

– Неправда, – сказал сеньор Фунес, делая попытку выйти из строя. – Вы не стояли в очереди, и схватились вы не за расческу, а за цепочку.

– Какая разница, – сказал сеньор с челкой. – Если к вам ближе цепочка, вы дергаете за нее и получаете расческу.

– Но очередь на расческу была моя. И я уже держал ее в руке. Только взял, как вы дернули за цепочку и вырвали ее у меня из рук.

– С серьезным риском для рук сеньора, – сказал Пинчо Лопес Моралес. – Посмотрите на мои пальцы: порезаны расческой, какой-то негодяй вырвал ее у меня из рук.

– Умерьте свой пыл, – сказал инспектор, – и не говорите, пока вас не спросят, к вам это тоже относится – и к вам.

– Из-за ничего такой шум поднимают, – сказал сеньор с челкой не слишком спокойно.

– Замолчите. Значит, имело место рукоприкладство?

– Совершенно верно, – сказал сеньор Фунес, немного успокаиваясь. – Он меня так толкнул, да, сеньор, толкнул – я чуть не упал на других сеньоров.

– Фигня, – сказал сеньор с челкой. – Видели бы, какого пинка отвалил он мне.

– А вы чего хотели? – закричал сеньор Фунес. – Чтобы я отвалил вам благодарность?

– Замолчите! – крикнул инспектор. – Что было потом?

– Видите ли, потом все перемешалось, – сказал Пинчо. – Я бы взял на себя смелость определить дальнейшее как стремление двадцати человек покончить с другими девятнадцатью с целью завладения расческой. С социологической точки зрения… – И он расхохотался, глядя на Хуана, которого мучило точно такое же желание. «Ну и псих, – подумал Хуан. – Называется, построил план на весь остаток дня».

– Вам, – инспектор выбросил вперед палец-телескоп, – вам не поздоровится, если будете так резвиться. Ну-ка, скажите, – он нацелил палец на парнишку с перепуганным лицом, который до сих пор не проронил ни слова, – что было потом?

– Страшная свалка, – ответил допрашиваемый. – Меня толкали со всех сторон.

– А вы, конечно, святой и пальцем не шевельнули.

– Сначала – нет, – неожиданно ответил вопрошаемый. – А потом сделал все возможное, чтобы расческа оказалась у меня.

– И вы – тоже.

– Но она переходила из рук в руки.

– Как фальшивая монета, – пробормотал Пинчо.

– Когда же драка закончилась?

– Когда вошел я, сеньор, – свирепо сказал полицейский. – И вот привел их всех сюда.

Инспектор поглядел на сеньора с челкой. Потом вытер лицо грязным платком. За дверями кто-то тревожно свистнул, и дверь немного приоткрылась. И осталась так, словно кто-то собирался войти.

– Давайте документы, – сказал инспектор, оглядев платок и снова вытирая им лицо. Никак не реагируя, он слушал бормотание: да, но у меня нет ничего с собой, кому же придет в голову идти в концерт со всеми своими бумагами, можете позвонить мне домой, вы не имеете права, я к этому абсолютно не причастен —

на улице меня ждет жена.

– Замолчите, – сказал инспектор, стукнув ладонью по столу. – Давайте имена, фамилии.

Он сел и раскрыл синюю тетрадку. Резко зазвонил телефон, полицейский посмотрел на инспектора, ожидая, что тот велит ему снять трубку. Сквозь приоткрытую дверь доносились разговоры ожидавших, пронзительный крик разносчика газет, снова свист.

– Возьмите трубку, Кампос, – сказал инспектор полицейскому, производившему арест. – Почему дверь открыта?

– Пришел офицер из Управления, сеньор, – сказал полицейский, стоявший у двери. – Хотел войти, но остановился с…

– Ну-ка, вы, – сказал инспектор сеньору Фунесу. – Документы.

– У меня их нет, – сказал сеньор Фунес, тяжело дыша, воротник его рубашки был мокрым от пота. – Может, вам сгодится мое пенсионное удостоверение?

– Ну да, ну да, – говорил полицейский в трубку. – Позвоните попозже, сейчас никого нет.

Инспектор посмотрел в удостоверение, потом на сеньора Фунеса, снова в удостоверение.

– Я целиком и полностью к вашим услугам, – сказал сеньор Фунес. – Я действовал в соответствии со своими обязанностями перед лицом невообразимого нарушения справедливости. И отдаю себя в распоряжение правосудия.

– Я уже понял, что вы отдаете себя в распоряжение, – сказал инспектор, – так что замолчите.

Хуан выскочил вперед, и теперь только стол отделял его от инспектора.

– Это вы замолчите, – сказал он. – Вы не имеете права так обращаться с этим сеньором.

– Иди сюда, – сказал за спиной Пинчо. – Не затевай скандала.

Инспектор встал. Полицейский, отвечавший по телефону, в мгновение ока оказался рядом с Хуаном, рука схватилась за пистолет. В приоткрытую дверь вошел офицер, чудовищно толстый мулат. За ним ворвался шум. «Кончайте там!…» – крикнул кто-то пронзительно, но дверь захлопнулась, оборвав фразу на половине.

– Подождите минуту, – сказал инспектор тихо, сверля глазами Хуана так, что тот почувствовал холод внизу живота. Инспектор вышел из-за стола и подошел к офицеру, остановившемуся у двери.

– Я все уже знаю, – сказал офицер. – Немедленно возвращайся в Морено. Там серьезно.

– А эти люди…

– По домам, сию же минуту. Тут ничего страшного. Отпускайте их.

– Видите ли…

– Приказ сверху, че.

Пинчо вышел первым, вежливо попрощавшись. Хуан забрал удостоверение дона Карлоса – тот оставил его на столе – и вышел вместе с тестем и со Стеймбергом. Инспектор повернулся к ним спиной, полицейский стоял у открытой двери, как тюремный надзиратель.