Загадочная Шмыга - Лада Акимова

Она уже с трудом сдерживала слезы. Женщины вообще эмоциональны, а уж актрисы — в кубе. И она очень боялась, что сил не хватит, они уже заканчивались, и она расплачется прямо здесь, в кабинете.

— Татьяна Ивановна, вы не расстраивайтесь. В самые ближайшие дни приемный сын приемного мужа будет на свободе.

Она улыбнулась сквозь слезы. Силы закончились.

— Вы можете так обещать?

— На девяносто пять процентов!

— Спасибо! — Она поднялась со стула.

— Татьяна Ивановна, голубушка! — произнес Найденов, целуя ей руку. — Вы такого обаяния человек, прекрасная актриса, красивая женщина… Слезы вам не идут. Вам лучше на сцене выступать, нежели ходить по прокуратурам. Я достаточно повидал на своем веку и могу сказать только одно: если раньше я восхищался вами как актрисой и как женщиной, то сейчас говорю, что восхищаюсь просто Татьяной Шмыгой и… искренне рад за вашего мужа — ему очень повезло с женой.

— Ну что вы, это мне с ним повезло! — Слезы высохли, и она звонко рассмеялась.

Прошло четыре дня.

В квартире раздался телефонный звонок.

— Татьяна Ивановна, здравствуйте! — прозвучало на том конце провода. — Вас беспокоят из Генеральной прокуратуры СССР.

— Да. Здравствуйте!

— Татьяна Ивановна, голубушка, здравствуйте! — услышала она голос Найденова. — Вы мне никакую новость не хотите сказать?

— Здравствуйте, Виктор Васильевич! Наоборот, хотела бы узнать, даже звонить вам собиралась.

— Новость приятная, Татьяна Ивановна! Ваш Игорь уже дома.

И только положила трубку, раздался звонок от Игоря.

— Меня вот что интересует, — через какое-то время она вернется к этой теме, — а что это за «толстая цепочка из желтого металла»?

«Толстой цепочкой» оказалась та, которую можно было найти в любой квартире — миллионы людей пользуются ею, когда хотят принять ванну.

Почему-то вспомнилась забавная история…

«Таня-Ваня», — услышала она шепот после окончания очередной сцены «Катрин». Теперь уж и не вспомнить, с чьей легкой руки ее так звали в театре, — это передавалось из поколения в поколение, и если раньше так называли ее только ровесники, то сегодня — и молодые актеры. Она не обижалась, наоборот, радовалась.

— Таня-Ваня! — шепот становился сильнее. — Мы что— то, наверное, не так сыграли.

Она удивленно посмотрела на шептавшего.

— Кремер-то разозлился, кулак показал.

— Я ему покажу! — ответила она.

В антракте набрала местный номер телефона дирижерской комнаты:

— Толюня, так ты придешь?

— А зачем? — услышала в ответ голос мужа. — Я здесь отдохну.

— Как — зачем? Ты же кулак показывал.

Спектакль, который уже много лет не сходит со сцены, имеет свойство «разбалтываться»: что-то обрастает штампами, иногда появляется отсебятина. Винить актеров в этом нельзя — они могут уже не замечать, играют по накатанной. Это вовсе не означает, что халтурят, просто со стороны себя не видят. Для этого есть режиссер, а в оперетте еще и дирижер. Малейшая неверная интонация, не характерный для героя или героини жест, поворот головы — казалось бы, мелочь, но именно из таких мелочей и складываются образы героев спектакля.

Кремер еще в классе обратил внимание на интонацию в одном из мест спектакля.

— Таня, — сказал он ей, — сделай, пожалуйста, вот так.

— Сделаю, сделаю.

— Не забудешь? Смотри в этой сцене на меня. Если я рукой покажу на себя, это только для тебя, а не для оркестра.

— Да, да.

— Танюля, даже если ты этого не сделаешь, спектакль все равно пройдет. Просто так будет лучше.

— Сделаю, сделаю.

На сцене же, увлекшись действием, она совершенно забыла и про то, что должна в определенной мизансцене посмотреть на дирижера, и про то, что обещала сделать. Поэтому и не увидела, как рука маэстро после жеста «на себя» сразу же превратилась в кулак.

Ее многие, наверное, не понимали. Казалось бы, только что вместе из одного дома приехали на одной машине — она и ее муж, он ушел к себе в дирижерскую, она в гримерную. За пять минут до начала спектакля в дирижерской комнате раздавался звонок местного телефона.

— Толюня, ну как ты?

— А ты как?

— Я первая спросила. Чувствуешь себя хорошо?

— Хорошо, хорошо. Ты как?

— Все нормально.

Она любит, когда спектаклем дирижирует ее муж, — чувствует себя защищенной Кремером. Знает, что, если что-то случится, он обязательно поможет. Они понимают друг друга с полувзгляда, полужеста. И это отнюдь не красивая метафора.

Во время репетиций он никогда не делал ей замечаний при всех. Она не обижалась, наоборот, была благодарна ему за это. Мог сделать замечание актрисе, а она при этом стояла рядом и наматывала на ус. И уже позже, в машине, говорила ему:

— Как хорошо, что ты это ей сказал. Если бы ты мне сделал замечание, это был бы ужас — ведь я-то делаю еще хуже, чем ты просишь.

Кремер часто шутит над ней и с восхищением говорит, что ее выдержке мог бы позавидовать не один мужик.

Летом 2003 года они уехали в санаторий. Недели через две ему позвонили на мобильный.

— Анатолий Львович, — услышал он в трубке испуганный голос домработницы, — вам надо срочно приезжать, квартиру соседи залили. Ее нельзя как следует запереть. Входная дверь рассохлась.

— Танюль! — Она только что вернулась с процедур. — Квартиру залили, я мало что понял из услышанного, но вроде дверь входную нельзя закрыть, фотографии, партитуры, некоторые вещи чуть ли не в воде плавали. Надо ехать.

— Никуда я не поеду, пока курс лечения не закончу. Ничего, приедем через две недели.

Их уютная квартира, которую они от и до сделали «под себя» напоминала декорацию, специально выстроенную в одном из павильонов киностудии для съемок фильма о войне. Паркет вздулся и напоминал противотанковые ежи, со стен клочьями свисали обои, везде грязные потеки и запах жуткой сырости.

Больше всего досталось коридору, кабинету Кремера и гостиной. Мебель, телевизор, пианино, рояль на протяжении четырнадцати часов «принимали горячий душ» — в квартире этажом выше шел ремонт, и рабочие то ли что-то не то сделали, то ли недосмотрели.

Сколько сил сюда было вложено, а главное — души. Ее души, ее вкуса. Она наконец-то осуществила свою давнюю мечту — жить в квартире, которая была бы похожа на старую московскую. На дом ее детства, где она так долго и счастливо прожила с родителями. Чтобы можно было поставить нормальную мебель, а не такие модные тогда «стенки», и большой стол, круглый или овальный — не так уж и важно. Главное, чтобы он стоял в одной из комнат. И за ним собирались друзья. Это — традиция ее родительского дома. Когда за ужином, а в выходные дни и за завтраком, и за обедом, собиралась бы вся семья. А в праздники — гости. Стол ведь обладает магической силой объединять людей. Чтобы на окна можно было повесить портьеры — тяжелые, бархатные, чтобы высота потолка позволила повесить большую хрустальную люстру с подвесками, чтобы была «игра света и тени».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});