Преторианец - Валерий Большаков

Это была давняя и проверенная практика. Вот кто сторожит родовой дом Нигринов в Риме? Германец Малфой по кличке Киклоп. Киклоп верен, как пес, он придушит любого, на кого укажет хозяин, а на Авидию чуть ли не молится. А почему? А потому, что помнит добро! Правда, Киклоп честен, а Мир-Арзал подл, как хорек… Вот и пусть всю эту шушеру строит и школит Радамист! На кого будет зуб точить Мир-Арзал? На Радамиста! А у кого станет справедливости искать? Верно, у хозяина! Вот вам и баланс…

…Солнце еще не встало над горами, скалистые вершины на востоке чернели, а снега отливали розовым, в долинах стаивал туман.

Легионы перевалили горушку и спустились в мрачное ущелье, сырое и узкое. Тропа была набита давно, еще отрядами Гнея Помпея. Ущелье раздвинулось и вывело в самшитник. С веток деревьев, обвитых лианами, свисал мох-бородач, похожий на водоросли, и доставал до самой воды, журчащей в каменном ложе ручейка.

А потом римляне зашагали по настоящему храму природы – вокруг вздымались громадные тисы и буки, забираясь кронами куда выше десятого этажа. В лесу царил особый зеленоватый полумрак, а под деревьями уживались только папоротники и зеленчук.

– И все равно, – сказала Авидия Нигрина, покачиваясь рядом с отцом, в дорогом седле, – я рада, что ты взял меня в поход! Я столько всего увидела!

Нигрин хмыкнул только. Попробовал бы он не взять… Консуляр поморщился. Как же его измучила эта дорога! Подъемы, спуски, подъемы, спуски… Бесконечной чередой. С сырого донышка долин на солнечные склоны. По каменному крошеву осыпи – в «пьяный лес». Деревья, пробыв зиму под тяжестью привалившего их снега, так и не выпрямились, росли вкривь и вкось, гнулись дугою и утыкались в землю верхушками.

– Все! – крикнул Радамист, взявший на себя функции проводника, хотя никто его об этом и не просил. – Это последний переход!

Нигрин кивнул только. Говорить не хотелось, да и окружающий пейзаж не настраивал на праздную болтовню. Горы волнами уходили вдаль – лесистые склоны прикрывали скалистый хребет, а из-за каменистых кряжей выглядывали вечные снега. Море отсюда тоже было видно – тонкая синяя ленточка, прерывистая там, где выступали особенно высокие пики.

Лес тянулся и тянулся, взбираясь на склоны и спускаясь в долины. Широколистые вязы возносились в небо, от них не отставали высокоствольные буки, могучие тисы и клены, даже каштаны и те были в обхват.

«Возраст дает о себе знать… – подумал Нигрин и вяло рассердился: – Рано тебе еще с палочкой шаркать!»

Лес бурлил жизнью. Еще на опушке Нигрин приметил двух барсов, игравших как домашние кошки, – бивших пушистыми хвостами по пятнистым бокам, скаливших зубастые пасти и шипевших. А на берегу ручья здоровущий черный медведь ловил форель – цап рыбину когтями, и на бережок. И ну лакомиться!

Лес гремел и звенел птичьими голосами, взревывал и подвывал.

Внезапно все стрекоты и взвизги перебил громкий рыкающий звук, похожий на хриплое, харкающее «А-у-ум!».

Нигрин замер. Что за зверь? Медведь? Да какой там медведь… Впереди, на прогалине, заросшей высокой травой, замелькало гибкое тело, желто-оранжевое в черную полоску. Тигр?!

Тигр остановил свое бесшумное стекание по склону и поднял усатую морду, обнажил клыки.

– А-у-умм!

– Ки-иса… – прошептала Авидия Нигрина и нервно хихикнула. – Ки-исонька…

– Как даст такая «кисонька» лапкой, – проворчал Нигрин, – голову махом оторвет…

Но, видать, усатый-полосатый был сыт и доволен жизнью. Зверь зевнул, ощеривая пасть, тряхнул головой и потек дальше, змеясь по траве.

За прогалиной лес поредел, рос отдельными чащами, предоставляя травоядным обширные луговины. Шумно сопя и косясь круглыми коровьими глазами, прошествовала семейка зубров. Зубры окунали косматые слюнявые морды в густую траву, срывали ее пучками и громко хрупали, задумчиво глядя вдаль. Поодаль паслись олени, бдительно посматривая вокруг. Щипанут травы и вскидывают головы, вертят рогами – все чисто? Сжуют в спешке, и опять – нырь в траву. Мимо пугливых оленей, даже не глядя в их сторону, пробрел давешний тигр. А может, это другой был.

– Счастливой охоты! – шепнул Нигрин и шлепнул коня, понукая.

Богатая, нерастраченная природа этих мест подействовала на него как легкое вино. Все путем!

И вот последний склон. По правую руку, за зеленевшими макушками гор невозмутимо белела вершина Стробил,[71] а впереди во всю ширь открывалось море.

– Понт! – прошумело по рядам и шеренгам. – К Понту вышли!

– Как тут красиво! – воскликнула Авидия Нигрина.

– А воздух какой, чуешь? – с гордостью спросил Нигрин, будто он хозяин тому воздуху. Питиунтские сосны наполняли воздух дивным ароматом, и Авидия глубоко вдохнула дурманящий хвойный дух.

– Да-а… – признала она, и отец довольно хмыкнул.

Питиунт поднимался от гавани вверх, террасами по склону. Белые и желтые домики с красными черепичными крышами тонули в зеленых садах. На берегу видна была строящаяся кастелла – квадратная крепость с башнями прямоугольными и шестигранными по углам и у ворот. На валу плавно кланялись стрелы подъемных машин и суетились мураши-строители, облицовывая плитняком закругленный массивный фасад. Но одно большое каменное здание было уже «сдано в эксплуатацию» – это была претория, где разместилось центральное командование группы гарнизонов Северной Колхиды и Южной Сарматии.

– Метелл! – кликнул Нигрин. – Разместишь легионы, накормишь, потом доложишься… Кто там сейчас в командирах?

– Фавст Медуллий! – подсказал трибун.

– Вот ему… И свободен. Да! Узнаешь еще, какие корабли стоят в порту и какие ожидаются.

– Все исполню, сиятельный!

– Я буду в городе, в доме Леонтиска, что напротив фонтана Нимф!

– Я понял, сиятельный!

– Исполняй…

Леонтиск Афинянин был легионером-ветераном, прошедшим с Нигрином все Дакийские войны. И сирийцев бивший, и парфян гонявший, и германцам внушавший страх и уважение к римскому орлу. Выйдя в отставку, Леонтиск удалился в Питиунт. Прикупил домик с садиком, обжился, женился, а на следующий год собирался выдвигать свою кандидатуру в городские магистраты.

– Командир! – просиял он, выйдя на порог. – Клянусь Белой Собакой Геракла! Сам Гай Нигрин!

– Сальве, сальве, старый мошенник! – добродушно бурчал консуляр. – Эк тебя разнесло!

– Зато ты, сиятельный, никак жирком не обрастешь!

Нигрин захохотал.

– Познакомься, Леонтиск, – сказал он, – дочь моя, Авидия Нигрина! Таскалась со мной на войну, представляешь?

– Ай-ай-ай… – с укором покачал головою Леонтиск. – Война не для женских глаз и не для женского сердца… Проходи, Авидия, в гинекеум, отдохни хоть… Таис! – трубно взревел он. – Приветь гостью!

Полная эллинка выплыла из дверей, позыркала на гостей, на галлов, набранных в охрану, и подбоченилась.

– И что теперь? – спросила она прохладным голосом. – Мне кормить всю эту ораву? Может, у тебя в Афинах твоих так принято – кормить стольких проглотов, а у нас для этих делов харчевни имеются!

– Таис, успокойся! – побагровел Леонтиск. – Не позорь меня перед гостями!

Женщина даже обрадовалась, получив отпор.

– Ах, гостями… – протянула она. – А я лично никого не звала! Ты их пригласил? Вот сам и готовь для них! Убирай потом за ними! Вонь разгоняй! О, боги! Кого вы послали мне в мужья?! Чем я заслужила это наказание?! Пойдем, девочка!

Таис гордо удалилась, ведя за собою растерянную и смущенную Авидию. Авидий Нигрин едва сдерживал смех.

– Да, Леонтиск, – выговорил он, – попал ты в окружение!

– А-а! – сморщился Афинянин и сказал таинственно: – У меня в доме и другие гости… Думаю, сиятельный, ты рад будешь встрече…

– Попробовал бы он не обрадоваться! – донесся до Нигрина знакомый голос, и из вестибула шагнул темнокожий человек, покрытый татуировкой, невысокий и сухопарый, в роскошном белом хитоне, перехваченном золотым шнуром.

– Лузий?! – воскликнул Нигрин. – И ты здесь?!

– Как видишь! – ухмыльнулся темнокожий.

Да, это был Лузий Квиет, неподражаемый Квиет, вождь мавров, герой Дакийской войны, один из любимчиков императора Траяна. Великий варвар, выбившийся в сенаторы и даже добившийся консульского звания! Жестокий варвар! «Палач Кирены»! Его нумидийские эскадроны всюду сеяли смерть, а когда Траян велел примерно наказать восставших жителей Кирены, Эдессы и Селевкии, черные всадники стали карателями, и даже видавшие виды содрогнулись, став свидетелями их злодеяний.

– Это случайная встреча? – сощурился Нигрин. – Или?..

– Или! Мы ждали тебя!

– Мы?

Квиет улыбнулся так, как мог лишь он один, – зловеще.

– Со мною Пальма и Цельс! – сообщил Лузий.

– О-о! – только и смог вымолвить Нигрин. – Верно, сами боги свели нас! Как тебе наш новый принцепс?

Черное лицо Луция посерело от ненависти.