Королевская кровь. Проклятый трон - Ирина Котова

Безумие показывало будоражащие жестокие картины, вызывавшие в нем отвращение и возбуждение одновременно, шептало: «Ты будешь жнецом этого мира и самым неумолимым судьей». Где-то там, в болезненном сне, Мастер уже видел себя будто со стороны идущим по Иоаннесбургу под низким красным солнцем, с дымящимися от крови клинками. За ним оставались улицы, полные теплых искромсанных тел, и крови было так много, что она разливалась рекой, хлюпала под ногами, покрывала светлые стены высоких домов бурыми брызгами, липла к рукам и ощущалась на языке сладким железистым привкусом, и люди, еще живые, пытались убежать от него и не успевали. Он – другой, страшный, с лицом-маской, со слипшимися от человеческой крови волосами – колол, резал и рубил, как мясник на скотобойне, и воздух был наполнен криками и хрипами умирающих.

«Смотри, – говорило безумие, – как хорошо, как спокойно. Ты же хочешь покоя? Покой найдешь в истреблении…»

Впереди молодая темноволосая женщина судорожно дергала какие-то завязки на детской коляске, пытаясь вытащить пристегнутого ребенка, и ему сразу вспомнился плач детей в толще горы.

«Смерть за смерть. Убей», – шепнул голос, и он очутился в размеренно шагающем в потоке крови теле с лицом-маской и дрожащими от нетерпения клинками.

«Убей!» – ликовало безумие, уже уверившееся, что победило.

Четери поднял клинки, глядя на застывшую женщину с таким знакомым лицом, прижимающую к себе ребенка, оскалился, зарычал тоскливо и надломно и вонзил лезвия наискосок себе в грудь. Так, чтобы наверняка распороть ребра, разрезать сердце на неровные куски – убить зверя в себе, чтобы не было никогда кровавых рек и липких от человеческой смерти рук.

Безумие растаяло разочарованной дымкой, оставив вокруг лишь темноту, и гадливое ощущение реальности произошедшего, и трясущиеся руки, и колотящееся сердце – целое, живое. Чет хватал ртом воздух и думал о том, что есть выход, что он опасен и что, возможно, когда-нибудь у него не хватит сил остановить страшный морок. И он сойдет с ума и пойдет убивать.

«Сны – зеркало, в котором отражается истина о нас, – говорил учитель. – Если ты украл во сне, значит, ты можешь сделать это наяву. Если взял женщину без ее согласия – то в тебе дремлет насильник. Если убил невинного – то ты не воин, а убийца. Блюди чистоту даже во снах, Четери-эн. Спишь ты или нет – сознание все воспринимает реальностью, а значит, это и есть реальность».

Сегодня он смог остановиться. Сможет и впредь.

Дракон вышел из дома, не останавливаясь спустился в озеро, снова поплыл, и голубоватый свет полной луны развеивал кошмар, а Мать-Вода охлаждала тело, качала его в своих объятьях, утешала, лаская мягкими струями скользящее вперед тело.

«Ты хороший мальчик, Четери. Сильный».

Он зажмурился – так легко ему было и спокойно.

«Как мне избавиться от боли, Великая?»

Озеро игриво плеснуло брызгами, начало подниматься тонкими перьями тумана.

«Только любовью, мальчик».

Он плыл сквозь водяную дымку, сверкающую голубоватыми искорками в свете небесной царицы-луны.

«Почему ты говоришь со мной? Я же не Владыка».

Четери нырнул в темную глубину и надолго завис в толще воды, словно на руках у матери, пока его не подтолкнули наверх, мягко, бережно, но с некоторой укоризной.

«Ты самый старший из всех живущих на Туре моих детей, малыш. И на тебе благословение сразу двух моих братьев».

Чет выбрался на берег, и туман скользнул по его лицу, словно поцеловав перед сном. И заснул дракон легко, и не было больше страха и крови.

…Он целует женщину в шею, щекочет языком впадину над ключицей, фыркает – и она смеется и просыпается.

Гостиничный номер в Иоаннесбурге освещен лишь отблесками огней уличных фонарей, но ему больше и не надо – за несколько дней он изучил ее тело. Податливое, мягкое, как раз по нему – от крупной груди, на которую хочется смотреть бесконечно, трогать, гладить, играть, просто лежать и расслабленно держать губами сосок, когда она еще подрагивает от прошедшей любви, – до тонких красивых щиколоток, которые так смотрятся на его плечах, что он сходит с ума.

Живот у нее упругий, и под ребрами есть местечко, от прикосновений к которому она мгновенно заводится, но скользнешь чуть ниже к бокам – смеется и отбивается. Ужасно боится щекотки. И пахнет нежностью. И бедра круглые, налитые, не боятся мужских крепких рук. И она сама – вся по нему, покорная, отзывчивая, признающая его силу и превосходство.

Жаль, что он понял все так поздно.

– Жди меня, – говорит он жестко, двигаясь в ней, и женщина дрожит, выгибается, хватается руками за изголовье кровати и стонет.

Тепло, нет, жарко, как же жарко и хорошо.

– Жди, – рычит он ей в губы и держит ее за волосы – чтобы не отворачивала голову, а он мог видеть, что поняла, услышала и знает: теперь уже никуда не денется от него. А она не боится – приподнимается и целует его, и глаза ее – как темная вода озера, и кожа светлая, прохладная.

– Жди, Светлана! – мир содрогается от удовольствия, и он просыпается и долго лежит, улыбаясь и хмурясь одновременно. За окнами рассвет, от озера тянет свежестью, а ему хорошо, и ночной кошмар кажется пустым и глупым.

Светлана Никольская

Светлана открыла глаза и еще долго приходила в себя, остывая после сна, в который, по своему обыкновению, безапелляционно ворвался Чет и утащил ее в постель. Что во сне, что наяву – резкий, мгновенно переходящий от шутливой возни к тяжелой и жесткой страсти, где вел и командовал только он, и такой нежный, раскрывшийся, совершенно по-мальчишески напрашивающийся на тихую женскую ласку после – когда сон позволял это «после», а не прерывался на пике удовольствия.

Последнюю неделю Свете начало казаться, что она сходит с ума. Днями она работала в школе, преподавала историю, общалась с коллегами, проверяла контрольные и готовилась к урокам. Это была одна жизнь.

Ночами наступала вторая жизнь, и она была не менее реальна, чем первая. Света бродила по городу на берегу высохшей, засыпанной песком реки и видела свои – вчерашние – следы на улицах. Луна двигалась по небосклону, дул ветерок, шурша песчинками, и в тишине огромной пустыни этот звук казался очень громким и тревожным. Ей могло быть прохладно – если она долго стояла на одном месте, или жарко – если взбиралась на очередной бархан или крышу дворца. Но одновременно состояние ее нельзя было назвать вполне материальным: физиологических потребностей Света не испытывала, усталости почти не чувствовала – только раздражение и уныние от безрезультатных поисков решения задачи, обозначенной маленькой богиней. У Светланы менялся рост – от человеческого до огромного, выше крыш, – она могла мгновенно оказаться в той части города, о которой думала, и в темноте ночи видела не хуже, чем днем.

Песок не был безжизнен, как казалось на первый взгляд: ночью выбирались на поверхность длинные и противные многоножки, большие жуки с черными блестящими панцирями, огромные скорпионы и тарантулы с многочисленными мерцающими зеленым глазами. Стелились шелестящими лентами, оставляя извилистый след, тонкие пестрые змейки, даже внешне казавшиеся жутко ядовитыми, пробегали какие-то истеричные ящерицы – размером с две ладони, но они так воинственно и оглушительно верещали, что хотелось схватить хотя бы одну и постучать ею о стену дома в назидание остальным.

Один раз Света чуть не наступила на флегматичную черепаху, притворившуюся камнем; видела она и каких-то маленьких ушастых зверят, похожих на лисичек, и смешных пугливых и шустрых тушканчиков, на которых эти самые лисички охотились. Но Светлане нужно было не за жизнью местной фауны наблюдать, пусть увлекательной и жестокой, а думать, как оживить город и заполнить реку.

Она ломала голову уже больше недели. И чувствовала себя ужасно глупой. Богиня могла бы выбрать и кого-то посообразительнее.

Света обследовала дворец, разбросав большими ладонями песок от входных резных дверей – но они были закрыты, пришлось лезть в окно. Бродила по прекрасно сохранившимся залам – великолепным в своей архитектурной восточной выразительности, с обилием синего и белого, со всеми этими арками, светлыми, возносящимися в небо куполами, сухими фонтанами, мозаиками и роскошными мраморными полами. Искала двери, примерялась к замочным скважинам ключом, подаренным богиней. Ведь если есть ключ, то где-то должен быть к нему замок? Может, задача проста, и надо найти подходящий, провернуть, и всё?

Дворец стоял огромный, тихий и темный, ночью там было страшно и неприятно. Света утешалась тем, что это ее сон, и до сих пор он был довольно-таки скучным: живность ее не видела и не чувствовала, опасностей не наблюдалось. И она упорно ходила от двери к двери, пытаясь найти ту самую, волшебную.

Во дворце подходящей двери не нашлось, и сновидица печально посидела на прохладном сухом бортике широкой и высокой террасы, с которой, видимо, ранее открывался прекрасный вид на реку. Подумала и решила пройтись по храмам города: вдруг нужная дверь найдется там? Или, может, нужно просто приложить ключ к чаше Синей Богини? Света терялась в догадках и расстраивалась. Ну хоть какую-то подсказку можно было дать? Великая, помоги, пожалуйста!