Россия, которой не было — 2. Русская Атлантида - Александр Бушков

По крайней мере, с конца все того же XVIII века. В Турции, между прочим, даже выпускаются карты, на которых все Закавказье и вся Турция — Европа. Вопрос только в том, как скоро это новшество признают остальные европейцы.

Но что признают, я не сомневаюсь.

А кроме того, с 60-х годов XX века произошло странное и до конца необъяснимое событие: граница Европы удивительным образом переместилась на восток и на Урале. Мне не удалось найти автора этого открытия, но теперь уже весь Уральский хребет оказался в Европе, а южнее граница проходит по речке Эмбе, отдавая Европе еще двести километров.

В 90-е годы XX века встал вопрос и о статусе Сибири.

Раньше это особого значения не имело, но в эпоху ослабления национальных границ, «парада суверенитетов» и «построения европейского дома» имеет. С одной стороны, Сибирь — это никак не часть Европы, даже если границу проводить и по Эмбе… А с другой, ну какой же Новосибирск — азиатский город, скажите на милость?! И не один Новосибирск. Мой родной Красноярск — экологически грязный, населенный в значительной части бывшими уголовниками, создававшийся как город большого машиностроения, через который можно качать богатства Сибири, но никак не в качестве форпоста культуры. И тем не менее — не азиатский это город. Испанцы в Америке тоже строили города с одной целью — извлекать и вывозить в Испанию золото и серебро, какао и хлопок. Но это ведь не делает «индейскими городами» ни Рио-де-Жанейро, ни Мехико, ни Буэнос-Айрес.

Сказанное, конечно же, относится и к Иркутску, и к Чите, и к Хабаровску, и к Владивостоку. Относилось бы и к Харбину, но его русское население уничтожено и разогнано коммунистами в 1945 году. Относилось бы и к Дальнему, и к Порт-Артуру, но их Никита Сергеевич изволил подарить Китаю.

Путешествие Европы через территорию Российской империи завершается тем, что в документах СБСЕ появляется формула: Европа и Сибирь. Раз уж нельзя пока что считать Сибирь частью Европы, пусть будет чем-то расположенным неподалеку. Уверен, что даже люди моего поколения доживут до того, как формула «и Сибирь» окажется устаревшей, и Сибирь (и русский Дальний Восток) будут молча признавать Европой. А там и на картах покажут.

Разумеется, на этом приключения Европы далеко не исчерпываются: и обе Америки, и Австралия, и Южная Африка относятся к Европе точно так же, как Сибирь, и по той же самой причине. Но эта тема далеко выходит за рамки нашей книги, и развивать ее я пока не буду.

Для нашей темы важнее другое: Европа оказалась способной пройти ряд изменений, стадий развития, которых не было нигде и которые изменяли саму Европу. Во многих странах сменялись целые эпохи в культуре, менялся политический строй. Иногда — в сторону большей свободы, иногда — меньшей. Но нигде изменения не происходили постоянно, все время, сплошным потоком. И нигде эти изменения не означали все большего нарастания личной свободы и рационализации всей жизни в целом.

Боюсь, тут невозможно обойтись без зубодробительных терминов, да уж ничего не поделаешь. Только в Европе аграрно-патриархальное общество постепенно превращалось в урбано-сциентистское.

Аграрно-традиционное общество — это общество людей, живущих общинами и стремящихся поступать так, как делали мудрые предки. Самостоятельная личность у них не в чести, а создавать новые знания о мире они считают не очень нужным. У них уже есть священные предания. Библия, Коран или сочинения Карла Маркса. В них уже содержится все нужное. Остается только правильно прочитать, чем и занимаются специальные жрецы: священники, жрецы бога Тота, муллы или сотрудники кафедры истории КПСС.

Урбано-сциентистское общество — это общество, в котором главной единицей становится не община и не группа, а личность. И традиция в нем менее важна, чем знание. Сциенсис по-латыни — знание. Общество индивидуальных людей, для которых важна не традиция, а их личный успех.

И которые знания о внешнем мире черпают из науки, наблюдения, исследования, а не из опыта мудрых предков, которые и так все знают.

В разных концах мира возникали общества, к какой-то степени похожие на европейские, но только в Европе общество прошло несколько стадий развития от аграрно-традиционного к урбано-сциентистскому обществу.

Средневековое европейское общество было аграрно-традиционным. Не в такой степени, как средневековое общество мусульман или китайцев, но все-таки. Если бы китаец или индус в X, XII, даже в XIII веке попал в Европу, он нашел бы там много знакомого. Те же крестьянские общины внизу, те же корпорации воинов, жрецов, администраторов наверху. И каждый из них, и европеец, и китаец, могли бы понимающе кивнуть: да, называется все по-другому, и обычаи другие, но суть одинакова, везде одно и то же. Разве что горожане уже и тогда жили не совсем так.

Но в XIV веке китаец уже не совсем узнал бы европейское общество. В нем уже было то, чего нет в Китае, — огромное внимание к личности человека, к его способности творить, создавая произведения искусства, вторую природу, уподобляясь Богу в этом творчестве. А европеец счел бы Китай несколько пресным и скучным, не придающим должного значения творческой личности.

В XVI веке разрыв оказался бы еще больше, в XVII он стал таким огромным, что трудно стало понимать друг друга.

Чаще всего в развитии Европы выделяют давно и хорошо известные этапы Возрождение — XIV—XVI века. Реформация — XVI—XVII. Просвещение — XVII—XVIII. Индустриализм — самый конец XVIII, весь XIX, самое начало XX века. Но все это деление очень условно, крайне относительно. В действительности идет единый поток событий, стремительные изменения и культуры общества, и внешних форм общежития.

Европа постоянно изменялась, и изменялась вся, полностью, от крестьянских изб до королевских дворцов. С каждым годом жить в ней становилось все удобнее и безопаснее, потому что законы и обычаи придавали все большее значение личности каждого человека. Все важнее становилось соблюсти интересы не только правителя и его окружения, не только верхушки общества, но каждого или почти каждого человека.

Изысканная прелесть безопасности

Боюсь, что эту главу кто-то может принять за некий панегирик, прославление европейского пути развития. Наши люди до такой степени идеологизированы, так привыкли, что всякая информация обязательно должна нести в себе пропаганду, что непременно пытаются ее искать даже там, где ее нет и в помине. Так вот: речь идет не об агитации и не о пропаганде.

И для содержания книги не имеет никакого значения, кто выступает за что или против чего. В том числе не имеет никакого значения, за кого или за что ратует автор этой книги. Имеют значение факты.

Что же касается моего предпочтения свободы холопству и прав гражданина включению в общины, казачьи курени и комсомольские организации, то позволю себе сравнить судьбы двух людей XVIII столетия, двух современников. Опять же не в порядке пропаганды, а в порядке информирования читателя.

…Они жили в одну историческую эпоху, почти что в одно и то же время и были людьми одного общественного слоя: Дарья Николаевна Салтыкова и маркиз де Сад. При стечении обстоятельств они вполне могли бы познакомиться. Роман все-таки маловероятен, потому что маркиз был младше Салтыковой на 10 лет, но знакомство вполне могло быть.

Помещица Дарья Николаевна Салтыкова родилась в марте 1730 года и вошла в историю, как страшная Салтычиха. Больная женщина, Салтыкова убила по меньшей мере 157 человек, в основном своих крепостных девок. По меньшей мере потому, что, вполне возможно, не стали известны многие, как говорят юристы, «эпизоды» ее преступлений.

Ну, а число тех, кто лишился по вине Салтыковой здоровья — и физического, и психического, — нам и вовсе неизвестно. Никто никогда не считал.

В 1768 году все-таки состоялся процесс. Салтычиху приговорили к смертной казни, но добрая царица Екатерина II не велела казнить смертию, заменила казнь на пожизненное заключение. До самой смерти, до 1800, а по другим данным до 1801 года, Дарья Николаевна Салтыкова находилась в одиночном заключении, на цепи, в полном мраке. Свечу приносили вместе с едой, уносили, когда поест.

Маркиз де Сад попал в заключение по поводу, который может показаться смешным после истории Дарьи Салтыковой: маркиз, написавший к тому времени несколько статей и книг, решил, так сказать, перейти от теории к практике и выпорол бродячую торговку. Всего-то?! Да, всего-то. За совершенное преступление маркиз де Сад был арестован, осужден и попал в тюрьму. Там он провел несколько лет; еще до окончания срока был обследован врачами и переведен в сумасшедший дом. В те времена разница между тюрьмой и сумасшедшим домом была не очень велика, но тем не менее.

Никто не лишал де Сада титула, он и умер маркизом.

Никто не лишал его богатства, он и умер состоятельным человеком. Более того, и в тюрьме, и в сумасшедшем доме он писал книги. Эти книги находили своих издателей и читателей, казна маркиза прибывала.