Хмель - Алексей Черкасов

Тишина. Слышно, как пощелкивают дрова в печке и как тяжко сопят взмокшие апостолы.

Голос Ефимии прозвучал, как гроза с чистого неба:

– Говорила так.

У Калистратушки будто оборвалось сердце, и он едва не потерял сознание.

– Слава Исусе Христе! – воспрял Филарет: Ефимия разомкнула уста.

– Говорила так, – повторила Ефимия. – Потому: крепость твоя чуждая, не божеская, а сатанинская. От гордыни то, от злого сердца то, а не от бога. Господь не заповедовал терзать людей – жечь огнем, рвать тело железом. Господь заповедовал милосердие и любовь. Где оно, милосердие? Нету. Крепость одна лютая. От такой крепости дух каменеет.

– Молчи, тварь! – подскочил Филарет и ударил тупым концом посоха Ефимию по голове. – Крепость наша на веки вечные, ехидна. Не разумеешь то: сатано кругом рыщет, погибели нашей ищет. Не будет крепости старой веры – сгинем, яко твари ползучие. Али не говорил Спаситель: «Если рука или нога твоя соблазняет тя – отсеки и брось. Лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, чем в два – в геенну огненну».

– Такоже! – откликнулись апостолы. Ефимия не удержалась, напомнила:

– «И любите врагов наших; благословляйте проклинающих вас!»

– Тварь, тварь! Писание толкуешь, а ересь хвостом покрываешь. Али не говорил апостол Петр: «Как Христос пострадал за нас плотью, то и вы вооружитесь тою же мыслью, терзайте плоть свою и спасены будете». Али не говорил Спаситель: «Всякое древо, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь»?

– Не принимаю то, батюшка. Не принимаю. В Писании апостолов блуда много, скверны много.

Филарет испуганно попятился: еретичка!

– Замкни уши мои, Исусе Христе, чтоб не слышать скверны еретички. Господи!

– Ведьма, ведьма! – трясся Ксенофонт.

Филарет перевел дух, выпил кружку воды и опять приступил к Ефимии:

– Глагол твой, паскудница, в землю шел. Праведников с веры не совратишь! Не богохульствуй боле. Оглаголь апостола, и я повелю, чтоб развязали тебя.

Ефимия молчала. Назвать апостола – укрепить крепость Филарета. Крепость мучителя. Пусть не она, другие будут мучиться.

– Не оглаголю, батюшка. Крепость твою отринула. Людей жалко, каких ты мучаешь.

– Праведник Андрей, сунь клюшкой в титьку! Андрей схватился было за железную рукоятку клюшки и тут же отдернул руку – обжегся. Прихватил тряпку и вынул раскаленную клюшку из печки.

– Матерь божья, спаси мя! – успела крикнуть Ефимия, как праведник Андрей сунул клюшкой в грудь…

Тело Ефимии передернулось, вырвался тяжкий стон, и голова свесилась к плечу – сознания лишилась.

– Вопи, вопи, ведьма! – прицыкнул Филарет. Он терпеть не мог, когда – пытаемый не вопил бы во всю глотку, не извивался бы, как веревка, кинутая на быстрое течение воды. – Вопи, вопи, ехидна! Андрей, плесни воды в лицо.

От кружки холодной воды Ефимия очнулась.

– Батюшка… батюшка… – прерывисто заговорила она. – Твой сын… Мокей… муж мой… пять годов…

– Не муж, не муж! Опеленала ты его, ведьма, сатанинскими чарами, да и в искус ввела. Грех свой Мокей искупит, бог даст. Покаяньем, раденьем.

– Искупит, искупит! – отозвались Ксенофонт, Тимофей и Андрей.

Калистрат по-прежнему молчал.

– Оглаголь апостола, ехидна! – требовал Филарет. – На судное моленье выставим. Оглаголь!

Ефимия глубоко вздохнула.

– Не будет того, не будет! Судные моленья – сатанинский вертеп, не божеский. И ты… ты – сатано!

– Жги ее, жги, Андрей.

Клюшка прильнула ко второй груди Ефимии…

– Вопи, вопи!..

– Сатано ты, сатано!.. Сынок у меня… Веденей… Я его народила. Я ему все поведала про твою любовь, сатано!.. Как вырастет, проклянет кости твои сатанинские!.. Не будет тебе спасения и на том свете!.. Черви тебя будут точить!.. Проклинать тебя будут живые и мертвые!.. Сатано-о-о! Веденейка, сынок мой, прокляни его до седьмого колена!..

Филарет подскочил на чурке, сел, опять вскочил и посох выронил из рук. Сам о том не раз думал! Изничтожишь еретичку, а Змей Горыныч под боком силу наберет, а потом ядовитое жало пустит в крепость старой веры.

Мысли ворочались злые, беспощадные, жесточайшие.

– Праведники! – Филарет глянул на апостолов. – Али не слышите вопль ведьмы? Змеищу изничтожим, сиречь еретичку, а змей подрастать будет, когти точить будет. Каково житие будет для всех праведников? Спомните, как змееныши Кондратия плевались на судном спросе! Пожгли тех змеенышей. Каково – змей вырастет? Каково?!

– Погибель, погибель будет!

– Сказывайте волю Исусову. – Филарет поднял крест. Ксенофонт поцеловал крест.

– Удушить змееныша, покуда не вырос змей.

– Исус глаголет твоими устами, благостный Ксенофонт, – помолился Филарет. – Ступай ты, Тимофей, и… – Филарет запнулся, обвел взглядом апостолов и остановился на пунцовом, потном лице Калистрата. – И ты, Калистратушка. Несите парнишку ведьмы. Да тихо штоб. Марфу Ларивонову со чадами не пугайте. Тихо штоб. Благостью чадо возьмите. У избы моей чадо крепше повяжите и уста такоже, чтоб не испускал вопля. Пусть душа чада в рай господний уйдет без вопля, а не в геенну со еретичкой. Аминь.

Ефимия слушала и плохо соображала. Рассудок будто отшибло. Наконец дошло до ее сознания:

– Ба-а-тюшка-а-а!.. Сыно-о-очка-а-а… помилуйте!.. Филарет обрадовался:

– Вопль, вопль исторгся! Слышите, праведники, как сатано из чрева еретички возопил? Жутко ему, сатане, в тело нечестивки. Ужо не так возопит. Не так!

Калистрат вынул перекладину из скоб, открыл дверь и первым вышел через маленькие сенцы на улицу. Хватанул воздуха, как манны небесной. В ушах звенело, будто пели купеческие колокольцы на Невском проспекте.

Первая мысль – бежать, бежать к Юсковым. Поднять посконников да накинуться на верижников. И тут же опомнился: у верижников, охраняющих храм Филаретов, сорок ружей! Не одолеть такую ораву. Может, удастся бежать из общины? Куда? Хоть на край света. На покаяние в православную церковь! Хоть к черту на рога, только бы не испытывать раскаленной клюшки!..

Марфа Ларивонова не спала. Стояла на коленях перед иконами и молилась, отбивая поклоны.

На широченной лежанке из досок почивали меньшие сыновья Ларивона. Одному – тринадцатый миновал, другому – седьмой. Пятилетний Веденейка, курчавый, синеглазый, стоял на коленях возле Марфы и до того уморился на молитве, что крест накладывал от подбородка до живота.

Апостол Тимофей ласково обратился к Веденейке:

– Батюшка Филарет зовет тя, чадо. Подем. Подем.

Марфа глянула на апостола, догадалась, вскрикнула и, как сноп, упала лицом в земляной пол.

Веденейка заревел…

Калистрат схватился за ведро на дощатом столе и тут заметил нож. Поморский нож Ларивона с острым лезвием, чуть гнутый, как шашка. Дрожащей рукою схватил нож и сунул под подол рубахи, под ремень, а тогда уже зачерпнул ковшиком воды, выпил ее в три глотка, опять зачерпнул и вылил на голову Марфы.

Апостол Тимофей возился с Веденейкой.

Проснулись дети Ларивона и – в голос. Марфа тоже ревет. Где уж тут вязать парнишку!

XII

В сенцах Тимофей спохватился:

– Чем повязать-то чадо, не взяли? Дай твой чресельник.

У Калистрата под ремнем-чресельником – нож…

– Тако неси! – И распахнул дверь. Ударило жаром и запахом подгорелого мяса.

На грудях я на животе Ефимии углились отметины от клюшки.

Филарет не глянул на внука – нельзя показать робость и жалость, когда вершишь волю господа бога.

– Чадо – на лежанку! Подушкой, подушкой. Живо! Ксенофоб, помоги Тимофею.

Ефимия напряглась всем телом. Тянулась к сыну. Крепкие костыли в стене. И пеньковые веревки не порвать. Заревела в голос…

– Такоже! Такоже! Сатаво дух испускает, – хрипел Филарет.

– Веденейка! Сыночек мой! Веденейка!

– Похвалялась: змееныша оставишь в общине? Зри, зри, ведьма!.. Душа Веденейки возрадуется на небеси, на небеси, не в преисподней!..

Ефимия в третий раз лишилась сознания… Филарет выждал, покуда удушили Веденейку, а тогда уже затянул поминальный псалом. Ефимия не очнулась. Филарет пристально воззрился на Калистрата.

– А ведь ты, Калистратушка, ведьму и словом не чернил будто?

У Калистрата задергалась верхняя губа и усы задвигались, как у тюленя.

– Подойди ко мне, Калистратушка. Праведники умучились, а ты отдыхал. Богу, поди, молился. Праведной ладонью, не кукишем. Академию духовну одолел – вера у те превеликая. Куда мне из холопьей упряжи. Потому и посох отдам тебе, и крест золотой. Духовником будешь, Калистратушка. Скоро будешь. Может, нонешним утром, а? Вот сейчас позовем верижника Луку, блудливца бабьего, спрос учиним еретику, а там и благодать будет.