Если небо молчит - Дмитрий Герасимов

– Ну что же, – смиренно развел руками тот. – Значицца, так и запишем, – он словно цитировал капитана Жеглова из популярного фильма, – что правды мы говорить не захотели.

Утром следующего дня Танкована осмотрел врач – пожилой хирург с густыми бровями, красными, слезящимися от недосыпа глазами и буйной растительностью в носу. Он пребольно потыкал Максиму в межреберье сухим, узловатым пальцем, ощупал плечи и затылок, посветил в зрачки тонким, похожим на авторучку фонариком, заставил дотронуться до кончика носа попеременно обеими руками и отрывисто бросил, обращаясь к медсестре:

– На выписку.

В полдень, забрав у кастелянши вещи и расписавшись на мятой, едва читаемой квитанции, Танкован спустился в холл приемного покоя. Остановившись перед зеркалом, он удрученно уставился на свою небритую физиономию, провел пальцами по разлившемуся на полщеки лилово-желтому синяку, поморгал припухшим веком, коснулся пластыря, оседлавшего переносицу, и вздохнул. Меньше всего ему хотелось показываться сейчас кому-нибудь на глаза. В особенности – Лиснянской. С другой стороны, подранок может вызвать у женщины жалость, а женская жалость – великое, еще не изученное наукой откровение. Оно – как острый козырек крыши, на котором можно балансировать достаточно долго, а потом скатиться либо в ту сторону, где тебя ждет женская любовь, либо – в другую, где можно больно удариться об ее же презрение.

Максим поморщился. Мысль о женском презрении потянула за собой тонкие нити воспоминаний. На мгновение ему показалось, что он видит в зеркале Маргариту. Она окинула его печальным, немного уставшим взглядом, потом легким движением руки освободила от резинки волосы, и они пролились ей на плечи темным шелковистым водопадом. Танкован открыл рот. С зеркальной глади на него смотрели выразительные синие глаза. Тонкие черные брови, густые ресницы, аккуратный носик, едва заметная, милая родинка над верхней губой, белая, мраморная кожа – образ, вызывающий в Максиме странное, неприятное чувство, сродни досаде шахматиста, потерявшего проходную пешку, или раздражению курортника, у которого пятый раз сдуло ветром приклеенную к носу бумажку. Любые воспоминания о Марго были ненужными, неуместными, лишними, подобно хвори, подскочившей температуре в разгар жаркого лета на пляже.

Маргариту в зеркале кто-то окликнул, и она растаяла, уступив место трехдневной небритости и помятости Максимова отражения.

Он нахмурился, опустил голову, пытаясь настигнуть мысль, которая ускользнула далеко вперед, и шагнул к выходу. За его спиной в стеклянном квадрате зеркала отразился холл приемного покоя, но какой-то другой, не здешний, провинциальный – с пузырящейся на стенах зеленоватой краской, серым потолком и протертым, залатанным линолеумом – отразился на миг и исчез.

Больничный двор утопал в пыльной зелени тополей и грубовато подстриженных кустарников. Свежевымытый подъездной пандус искрился подсыхающими на солнце лужами. Теплый сыроватый ветерок, пропитанный запахами цветов, бензина и подгоревшей пищи, лениво таскал за собой по асфальту газетный лист с прилипшими к нему ошметками яичной скорлупы. Огромный худой пес спал на боку, вытянув лапы, прямо под дверью с темно-синей табличкой «Родильное отделение». Водитель красно-белого РАФа покуривал в открытое окно своей машины, задумчиво наблюдая за нервно совокупляющимися воробьями на скамейке у самого пандуса.

Танкован остановился на крыльце, пошарил в карманах и извлек бумажку с адресом площадки ДПС, на которую эвакуировали его мотоцикл. Путано соображая, в какой последовательности ему нужно сейчас решать проблемы, он сошел по ступенькам и плюхнулся на скамейку. Возмущенные воробьи затрепетали крыльями, скатились на землю, но друг друга не бросили.

Максим осторожно потрогал пластырь на носу и закрыл глаза. Свалившиеся на него задачи следовало решать быстро и четко, как и положено физику. Для начала нужно понять условие, вычленить главное и выстроить приоритеты. Родители… несостоявшийся разговор… тайна… убийство… он – главный подозреваемый… Светка… шантаж… десять тысяч долларов… авария… мотоцикл… Татьяна Михеева… заявление… работа… Лиснянская.

Потревоженный пес у дверей в родильный блок залился обиженным лаем.

Максим открыл глаза и достал из кармана мобильник. Прямоугольный значок зарядки в верхнем углу дисплея был пуст, и телефон грозил вот-вот уснуть голодным сном. Выругавшись, Танкован спешно поискал в книжке абонентов нужный номер и нажал вызов.

– Анна Ильинична, – проворковал он через секунду, – это я. Меня выписали. Я немного подранен, но готов к труду и обороне… Что?.. Не делайте этого, Анна Ильинична!.. Вы еще не знаете, на что я способен!.. Что?.. Нет, что вы, я не угрожаю, я наоборот… В хорошем, в созидательном смысле!.. Я говорю, вы еще не знаете, на что я способен в хорошем, созидательном смысле!.. Не принимайте поспешных решений, дайте мне шанс. – Он в раздражении нажал «отбой» и прошипел: – С-с-сука!..

Эта мстительная стерва заявила, что подыскивает на место Максима «другого молодого специалиста»! Она собирается выбросить его, как ненужную вещь, порвать на ветошь. Ей глубоко плевать, что Танкован – самый способный, одаренный и трудолюбивый сотрудник. Она использовала его вынужденный прогул как повод к расправе, и формально никто не сможет ей помешать. Справка из больницы – чушь. В суде лишь сочувственно пожмут плечами. Кабальный, циничный договор, собственноручно им подписанный при поступлении на работу, лишал его любой защиты, делал бесправным и уязвимым. Согласно этому документу руководство фирмы имеет право в любое время уволить Танкована без объяснения причин, без содержания и компенсации, может снизить зарплату или вообще не заплатить ее. Возмутительный договор. И тем не менее Максим подписал его. Выбора не было. Зато была уверенность в том, что уж с кем с кем, а с ним ничего подобного произойти не может, потому что уж кто-кто, а он – лучший работник и незаменимый специалист.

Максим скрипнул зубами. Он побежден, отставлен и смят. Одним росчерком пера похотливая баба лишила его средств к существованию, честолюбивых мужских амбиций и надежд на карьерный взлет. Лишила многого, но только не главной силы физика – расчетливого ума. Внутреннее чутье подсказывало Максиму, что демонстративное увольнение – не конец схватки, а только вызов к ней. И он примет вызов, сыграет в эту игру по правилам Лиснянской, а потом разделается с ней. Чем сложнее партия, тем слаще победа. Сегодня вечером Танкован возьмет реванш. Он разыграет классический дебют и сломает кнопку на шахматных часах соперника.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});