Оно - Стивен Кинг

Он положил трубку и схватил ингалятор, лежавший на их дорогом проигрывателе компакт-дисков «Сони». «Я потратил полторы тысячи баксов на первоклассную стереосистему, чтобы Майра не упустила ни одной золотой ноты, слушая свои записи Барри Манилоу и “Величайшие хиты “Супримс””», — подумал он и тут же почувствовал укол совести. Жену он обвинял напрасно — он чертовски хорошо знал, что Майра слушала старые поцарапанные пластинки с тем же удовольствием, что и новые, размером с сорокапятку,[52] лазерные диски, точно так же, как с радостью жила бы в Куинсе, в их маленьком четырехкомнатном домике, пока оба не состарились бы и не поседели (и, по правде говоря, на горе Эдди Каспбрэка уже появился снежок). Он купил стереосистему класса «люкс» по той же причине, что и дом из плитняка на Лонг-Айленде, где они вдвоем напоминали две последние горошины в консервной банке, — потому что мог себе это позволить и потому что этим он ублажал мягкий, испуганный, часто недоумевающий, но всегда безжалостный голос матери; этим он говорил: «Я это сделал, мамуля! Посмотри! Я это сделал! А теперь будь так любезна, ради бога, хоть на время заткнись!»

Эдди сунул ингалятор в рот, как человек, имитирующий самоубийство, и нажал на клапан. Облако отвратительно лакричного вкуса заклубилось и устремилось в горло. Эдди глубоко вдохнул. Почувствовал, как освобождаются почти полностью перекрытые дыхательные пути. Сдавленность уходила из груди, но внезапно он услышал в голове голоса, голоса-призраки.

«Разве вы не получили записку, которую я вам посылала?»

«Получил, миссис Каспбрэк, но…»

«Что ж, на случай, если вы ее не прочитали, тренер Блэк, позвольте мне озвучить ее лично. Вы готовы?»

«Миссис Каспбрэк…»

«Хорошо. Тогда слушайте. С моих губ да в ваши уши. Готовы? Мой Эдди не может заниматься физкультурой. Повторяю: он не МОЖЕТ заниматься физкультурой. Эдди очень слабенький, и если он побежит… если он прыгнет…»

«Миссис Каспбрэк, у меня в кабинете лежат результаты последнего медосмотра Эдди. Это требование департамента образования штата. Там указано, что рост Эдди чуть меньше нормы для его возраста, но в остальном он в полном здравии. Я позвонил вашему семейному врачу, чтобы развеять последние сомнения, и он подтвердил…»

«Вы говорите, что я лгунья, тренер Блэк? Это так? Что ж, вот он, Эдди, стоит рядом со мной! Вы слышите, как он дышит? СЛЫШИТЕ?»

«Мама… пожалуйста… все у меня хорошо…»

«Эдди, ты лучше помолчи. Или ты забыл, чему я тебя учила? Не перебивай старших».

«Я слышу, миссис Каспбрэк, но…»

«Слышите? Это хорошо! Я думала, может, вы оглохли! Он дышит, как грузовик, поднимающийся в гору на низкой передаче, так? И если это не астма…»

«Мама, я не…»

«Успокойся, Эдди, не перебивай меня. Если это не астма, тренер Блэк, тогда я королева Елизавета!»

«Миссис Каспбрэк, Эдди нравится заниматься физкультурой. Он любит игры и бегает очень даже быстро. В моем разговоре с доктором Бейнсом упоминался термин “психосоматический”. Я думаю, вы не рассматривали вероятность того…»

«…что мой сын — сумасшедший? Вы это пытаетесь мне сказать? ВЫ ПЫТАЕТЕСЬ СКАЗАТЬ, ЧТО МОЙ СЫН — СУМАСШЕДШИЙ?»

«Нет, но…»

«Он слабенький».

«Миссис Каспбрэк…»

«Мой сын очень слабенький».

«Миссис Каспбрэк, доктор Бейнс подтвердил, что физически Эдди…»

— …совершенно здоров, — закончил Эдди. Этот унизительный эпизод (его мать кричала на тренера Блэка в спортивном зале начальной школы Дерри, когда он стоял рядом с ней, сжавшись в комок, а другие дети собрались под одним из баскетбольных колец и наблюдали) вспомнился ему впервые за долгие годы. И он знал — это не единственное воспоминание, которое разбудил телефонный звонок Майка Хэнлона. Уже чувствовал, как многие другие, такие же плохие или еще хуже, толкутся у входа в его сознание, совсем как толпа рвущихся на распродажу покупателей, штурмующая узкое горлышко — двери универмага. Но горлышко не могло их сдержать. Он в этом не сомневался. И что они найдут на этой распродаже? Его рассудок? Возможно. За полцены. С повреждениями от дыма и воды. Все должно уйти.

— Физически совершенно здоров, — повторил он, глубоко, со всхлипами вдохнул и сунул ингалятор в карман.

— Эдди, — взмолилась Майра, — пожалуйста, скажи, что все это значит?

Дорожки от слез заблестели на пухлых щеках. Руки, сведенные вместе, пребывали в непрерывном мельтешении, пара играющих безволосых, розовых зверьков. Однажды, буквально перед тем, как предложить Майре выйти за него замуж, он взял ее фотографию, которую она ему подарила, и поставил рядом с фотографией матери, скончавшейся от острой сердечной недостаточности в шестьдесят четыре года. Ко дню смерти мать Эдди весила больше четырехсот фунтов — если точно, четыреста шесть. Выглядела она тогда чудовищно, не тело, а раздувшиеся грудь, зад и живот, и поверх этого — одутловатое, постоянно испуганное лицо. Но фотографию, рядом с которой он поставил фотографию Майры, сделали в 1944 году, за два года до его рождения («Младенцем ты постоянно болел, — прошептал в ухо голос призрака матери. — Мы постоянно дрожали за твою жизнь…»). В 1944 году мать была вполне стройной женщиной и весила всего лишь сто восемьдесят фунтов.

Это сравнение он провел, вероятно, в последней отчаянной попытке остановить себя от психологического инцеста. Он переводил взгляд с матери на Майру и обратно.

Они могли бы быть сестрами — так походили друг на друга.

Эдди смотрел на две практически идентичные фотографии и говорил себе, что никогда не совершит такого безумства. Он знал, что парни на работе уже отпускали шуточки насчет Джека Спрата и его жены,[53] но они ничего не знали о его матери. Шутки и насмешки он еще мог снести, но действительно ли хотел стать клоуном в этом фрейдистском цирке? Нет. Не хотел. Он решил, что порвет с Майрой. Сделает это мягко, не травмируя ее нежную душу, потому что опыта по части мужчин у нее было даже меньше, чем у него — по части женщин. А потом, после того как она уплыла бы с горизонта его жизни, он мог бы начать брать уроки тенниса, о чем давно мечтал (Эдди нравится заниматься физкультурой), или купить абонемент в бассейн отеля «Плаза» (он любит игры), не говоря уже о клубе здоровья, который открылся на Третьей авеню напротив гаража…

(Эдди бегает очень даже быстро когда рядом нет никого кто мог бы напомнить ему какой он слабенький и я вижу по его лицу миссис Каспбрэк что даже в девятилетнем возрасте он знает что самый лучший подарок который он может сделать себе в этом мире убежать в любом направлении в котором вы миссис Каспбрэк не разрешаете ему убежать).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});