Испанский гамбит - Стивен Хантер

Флорри миновал дом, затем прошел расположенным за ним садом и почти милю брел по лугу. Тут он наткнулся на сурового вида невысокого рыжеволосого мужчину, который, усевшись на экспроприированный из какой-то гостиной и поставленный прямо посередине поля стул и зажав в зубах трубку, ковырялся в механизме очень древнего кольта.

– Скажите, – обратился к нему Флорри, – вы не видели парня, которого зовут Джулиан Рейнс? Такой высокий, худощавый. Блондин.

На него даже не подняли глаз.

Обождав некоторое время, Флорри сказал:

– Э, я к вам обращаюсь, сэр.

Мужчина наконец поднял голову, и Флорри встретил проницательный взгляд серых глаз.

– Приятель, у тебя с собой картофелекопалки, случайно, не имеется? Эта совсем развалилась.

– Полагаю, картофелекопалкой вы называете огнестрельное оружие?

– Точно, приятель. Обещали прислать одну.

– Нет, ничего не говорили об этом.

– Мальчик из частной школы, да?

– Да. Мой акцент выдал? Боюсь, с ним ничего не поделаешь.

– Твой дружок там наверху, на холме. А холм прямо перед тобой.

– О, спасибо. Большое вам спасибо.

– Да чего там, приятель.

Флорри принялся карабкаться вверх, волоча за собой ружье. Добравшись до гребня, он увидел широкую коричневую равнину, а за ней – величественные белые горы. На полпути между ним и горами расположился маленький городок с домами, приютившимися позади городской стены. Из труб некоторых из них лениво вились столбики дыма. Уэска, догадался он. Этот кукольный городок был оплотом врага.

Флорри опустил взгляд. Ниже по склону холма вокруг костра сгрудилась группа людей позади небрежно вырытого окопа. Он уже поднес сложенные ладони ко рту, чтобы закричать, как…

Странный толчок – и вот он уже со страшной скоростью катится вниз, задевая кусты, натыкаясь на камни, царапаясь о ветви. Флорри с трудом сумел уцепиться за чахлое деревце, получив, пока падал, не меньше дюжины порезов и синяков. Ему казалось, что стая птиц свистит крыльями и кричит прямо над деревцем.

– Эй, чертов ты идиот! – Этот крик явно относился к нему.

Флорри обиженно замигал:

– Что вы себе позволяете?

– По тебе же стреляют, дубина, – продолжал кричать откуда-то снизу холма его оскорбитель, которым оказался тот самый рыжий угрюмый парень, что возился с оружием. – Он даже шуток не понимает, чтоб мне провалиться. Тебя в твоей дерьмовой школе этому не научили? Господи, дубина какая, залез наверх и стоит на самом гребне!

– А?

– Да ну тебя.

Флорри, сконфуженный и донельзя смущенный, заметил, что выше по склону стоят и смотрят на него несколько человек.

– Билли, жаба ты несчастная, что ты шутки шутишь над невинным младенцем? – Голос был до боли знакомым. – Парень, не лежи ты там, как Христос в Гефсиманском саду. Бросай сюда свои кости и расскажи нам хоть немножко о себе.

Перед ним возникло неотразимое, хотя и перепачканное грязью видение со светлой бородкой, в непромокаемом плаще с множеством пряжек и небольшим револьвером на поясе. Оно скорее походило на авиатора Первой мировой – воплощение пижонства и безумной отваги, – чем на пехотинца. Шарф на шее, разумеется настоящий шелк, обмотки на ногах, худое лицо, покрытое равномерным загаром. Волосы от жизни под открытым небом выгорели почти добела, глаза сохранили прежний сказочно-синий цвет.

– Привет, Джулиан, – Флорри не мог подавить внутреннего волнения. Как ни странно, довольно сильного.

– Боже правый, да это же Вонючка Флорри из нашего класса! Вонючка, это в самом деле ты?

– Он и сказал, что вроде приятель тебе, – объявил подошедший к ним рыжий. – Знай я это, я бы уж сбил его с ног, пока Боб-Глазок не начал по нему стрелять.

– Да если бы Боб-Глазок догадался, что это парень из Итона, уверен, он бы встретил его повежливее, – парировал Джулиан с новой, чуть насмешливой ноткой пижонской задиристости, которая, как догадался Флорри, была его здешним стилем. – Роберт, ты уже познакомился с Билли Моури, который называет себя нашим комиссаром? Он единственный человек из всех, кого я знаю, кто на самом деле прочел «Капитал». А это еще более странно, чем кажется, потому что это единственная книга, которую он читал. Во всяком случае, мою книгу он не читал. Собственно, он даже не слышал обо мне, по крайней мере он так утверждает.

– Комрад, – обратился к Флорри сам Билли, – если ты найдешь способ унять болтовню твоего приятеля, то окажешь революции огромную услугу. Как бы то ни было, рад тебя видеть. Мы здесь рады любому бойцу, к какому бы классу он ни принадлежал. Думаю, что кровь у тебя такая же красная, как у любого из нас. Я – здешний комиссар, во всяком случае, так меня называют. Только не спрашивай, почему эти ребята выбрали именно меня.

В его голосе прозвучала довольно ощутимая нотка тепла. Но не слишком сильная.

– Можешь не сомневаться, выбрали только для того, чтоб ты заткнулся со своим Карлом, как его там, Марксом, твоим небесным патроном. Пойдем, дружище, ко мне. С остальными ребятами ты можешь познакомиться позже. Они первые скажут, что не такие уж они важные персоны, чтоб отнимать у нас время.

В ответ на незамысловатую шутку грянул смех, и Флорри понял, что Джулиан взял на себя задачу веселить аудиторию.

– Слушай, – заговорил тот, когда они отошли подальше, – объясни, пожалуйста, своему Джулиану, зачем ты проехал половину Европы и явился сюда умирать в грязи среди окопных блох и вшей? Я бы подумал, что одного дурака на наш класс вполне достаточно. Ох, Вонючка, не стал ли ты сам коммунистом? Ты же, надеюсь, не веришь во всю эту идиотскую болтовню?

– Джулиан, до чего же я рад тебя видеть!

Флорри самого поразила собственная горячность. Обаяние Джулиана волной заливало его душу.

«Ты же ненавидишь его. Тебе предстоит расправиться с ним», – напомнил он себе.

– Посмотри лучше на меня, Вонючка. Да, боже правый, это и вправду ты. Твое появление здесь прямо как подарок небес. Позволь мне сказать тебе, старик, что возложение жертв на алтарь революции – занятие довольно скучное. Все равно что пикник с питекантропом. Эти парни даже о Хаусмане[44] не слыхивали. А со свойственной тебе склонностью к драматизации ты ухитрился попасть на самое уникальное событие в истории человечества: в первый раз город осаждает армию, а не наоборот. В общем, это…

– Джулиан, прежде всего я должен сообщить тебе что-то очень важное, – перебил его Флорри.

– До чего я не переношу, когда мне собираются сообщать что-то важное. По твоему лицу можно подумать, что ты собираешься рассказать мне о том, что моя мамочка переписала завещание в твою пользу. Я мог бы простить тебе что угодно, Вонючка, только не это. Пока о здешней жизни. Правило первое – никогда не стоять на гребне холма. Пиф-паф, и Боб-Глазок тебя подстрелит. Скажи, а то, что ты мне собирался рассказать, не может немного подождать?

– Пожалуй, нет. Я должен сделать это сейчас. Тебе необходимо знать все.

– Боже, я надеюсь, ты не о том свинстве, которое я подстроил в выпускной день? Вонючка, я тогда как раз получил самую мерзкую отставку от одной чертовой девахи – сестры Джека Тэнтиви, насколько я помню, жуткой страшилы, – был в стельку пьян и только искал, на кого бы наброситься. Вонючка, поверь, я ужасно сожалею об этом. Но не явился ли ты для мщения, увы, спустя так много долгих лет? На, возьми.

Он отстегнул от пояса свой маленький револьвер, щелчком снял с предохранителя и протянул Флорри.

– Что ж, сделай это, – театрально произнес Джулиан и закрыл глаза. – Соверши подвиг. Мне это будет по заслугам. Я так часто бываю настоящей скотиной. Вонючка, я все время обижаю людей. Нажми на спусковой крючок и избавь мир от подлеца Джулиана.

– Что ты несешь, дурак несчастный.

– Вонючка, в этом же самое захватывающее. Самое веселое в жизни – это риск.

Флорри взглянул на револьвер, который дал ему Джулиан. Это был небольшой «уэбли».

– Забери свою игрушку. У меня у самого такой же. Только побольше. Когда дело дойдет до стрельбы, я могу луну с неба сбить.

– Какого калибра? Неужели сорок пятого? О, высший класс! Вот теперь я тебе завидую. Настоящий сорок пятый! Господи, как бы я хотел испробовать его на каком-нибудь мавританском сержанте. Или на фрице. Или попался бы мне наш Боб-Глазок. Что за жизнь! Война – это так забавно, Вонючка! Веселее, чем было в школе. Даже лучше, чем поэзия.

Флорри взорвался.

– Я ненавижу твои стихи, Джулиан! И больше всего ненавижу твою знаменитую поэму «Ахилл, глупец». Ты погубил свой талант идиотскими гулянками и ленью. За все эти годы ты не написал ни одного стоящего стихотворения.

Голубые глаза Джулиана впились в зрачки собеседника и долго держали их под прицелом. Затем он медленно отвел взгляд и улыбнулся.

– Хорошо сказано, Вонючка. Я и сам ее ненавижу. Совсем оказалось не до игры, когда твоя задница целыми днями у кого-то на мушке. Да, как поэт, я погиб, согласен. Последнее время я начал писать новую поэму, называется «Pons».[45] Мне не кончить ее. Ни за что. Навсегда останется в отрывках. Пойдем пропустим по рюмочке, и я тебе ее прочту. Будет над чем посмеяться. Между прочим, на днях нас отправляют обратно в Барбастрос, и мы с тобой махнем в публичный дом. Та-а-кое удовольствие, я тебе скажу. Тебе и не снилось. Эти потаскушки, Вонючка, от своей революционности на все способны. Они даже в рот взять могут, представляешь? Что-то необыкновенное!