О, Иерусалим! - Ларри Коллинз

Результаты поездки Глабба в Лондон сказались через три месяца, в момент полного вывода британских войск из Палестины: благодаря троекратному увеличению британских субсидий на оснащение Арабского легиона Глабб мог теперь решать судьбу Иерусалима.

Готовясь к намеченной интернационализации Иерусалима, Организация Объединенных Наций послала туда своего представителя испанского дипломата Пабло де Азкарате. Его ждал в Иерусалиме нарочито небрежный и даже унизительный прием. Кроме нижних чинов полиции, его никто не встретил.

Предназначенная ему резиденция была обставлена ветхой и шаткой мебелью, электричество не работало. Высокого визитера некому было обслуживать, так что ему пришлось самому мыть тарелки после обеда и стелить себе постель. Все это было явной демонстрацией того неудовольствия, с которым Великобритания смотрела на присутствие представителя ООН в Палестине. Этими действиями официальные лица в правительстве Его Величества ясно давали понять, что вплоть до истечения срока мандата британская корона не намерена делить свою власть в Палестине с Организацией Объединенных Наций иди кем-либо иным.

В довершение всего сеньору де Азкарате пришлось пережить еще один весьма неприятный момент. Не успел он вывесить на своей резиденции гордый флаг ООН, как со всех сторон раздались оглушительные винтовочные залпы. Бело-голубой флаг ООН напоминал по цветам и рисунку флаг сионистов, и иерусалимские арабы вообразили, что незадачливый дипломат украсил свой дом проклятым еврейским знаменем.

6 марта 1948 года в Палестину въехал представитель другого объединения наций. На своем джипе Фаузи эль Каукджи во главе автоколонны из двадцати пяти грузовиков пересек Иордан по мосту Алленби, не встретив ни малейшего противодействия со стороны охранявших мост британских подразделений. Сэр Гордон Макмиллан, главнокомандующий британскими вооруженными силами в Палестине, был в ярости. Он не мог позволить арабскому военачальнику открыто и нагло разъезжать по стране, в которой Британия все еще правила, Однако, с другой стороны, сэр Гордон не желал, чтобы английские солдаты гибли ради изгнания Каукджи из страны, которую им так или иначе предстояло покинуть. И поэтому сэр Гордон позволил Каукджи остаться в Палестине, взяв с него обещание "соблюдать закон и порядок".

Каукджи охотно дал такое обещание. Он и без того не торопился разворачивать военные действия. Он накапливал силы. В последние два месяца в Палестину регулярно прибывали люди из соседних арабских стран, и в распоряжении Каукджи уже было четыре тысячи солдат под ружьем — четыре полка, расквартированных в Галилее и в районе Наблуса.

— Я явился в Палестину, чтобы остаться здесь и сражаться до тех пор, пока она не станет свободным и единым арабским государством! — поклялся Каукджи. Подобно другим арабским лидерам, Каукджи заявил, что его цель — "сбросить евреев в море".

— Все готово! объявил он. — Борьба начнется, когда я дам сигнал.

Прибытие Каукджи в Палестину сразу же вызвало соответствующий отклик в Иерусалиме. До тех пор, пока евреям не довелось помериться с арабами силами в открытом бою, командиры Хаганы не решались перебросить часть людей из Галилеи на помощь Иерусалиму. Однако новый командующий иерусалимским гарнизоном Давид Шалтиэль пришел к выводу, что если он не получит подкреплений, ему неизбежно придется сократить зону, которую он в состоянии оборонять. По его мнению, трех тысяч человек, находившихся в его распоряжении, было явно недостаточно, чтобы защищать город. Многие командиры Хаганы казались ему людьми недостаточно подготовленными и неподходящими для выполнения своих обязанностей. Шалтиэль попросил разрешения заменить их другими. Оружия в Иерусалиме было в обрез. Расквартированные в городе подразделения Эцеля и Лехи отказывались подчиняться командованию Хаганы. Взаимоотношения Хаганы с многочисленными религиозными общинами Иерусалима также оставляли желать лучшего. Благочестивые раввины были убеждены, что тысячи молодых евреев гораздо лучше послужат защите города, сидя в ешивах и молясь за победу, чем если возьмут в руки оружие или пойдут копать траншеи. Давид Шалтиэль поручил молодому дипломату Яакову Цуру переубедить раввинов. Казуистический диспут продолжался несколько часов.

В конце концов раввины согласились позволить своим подопечным проводить по четыре дня в неделю на строительстве фортификаций, остальные же три дня им надлежало читать псалмы и молить Бога даровать евреям победу[6].

Однако все эти трудности бледнели по сравнению с проблемой организации обороны, во-первых, еврейских поселений вокруг Иерусалима, во-вторых, осажденного Еврейского квартала Старого города и, в-третьих, поташного завода на Мертвом море, в сорока километрах от города (того самого завода, на территории которого Бен-Гурион узнал о результатах голосования в ООН). Почти треть людей Шалтиэля либо находилась на всех этих постах, либо осуществляла связь между ними. Шалтиэль решил убедить свое командование в Тель-Авиве отдать приказ, противоречивший указанию Бен-Гуриона, требовавшего ни в коем случае не оставлять ни пяди еврейской земли. Шалтиэль просил разрешения эвакуировать поселения с тем, чтобы перебросить оттуда освободившиеся части и сконцентрировать их в Иерусалиме.

"С нами, а не с арабами он имеет дело только потому, что мы, по его мнению, более надежные клиенты", — сказал себе Нахум Стави, наблюдая, как сидящий перед ним британский майор нервно протирает очки. Подразделение этого майора было расквартировано в северо-восточной части еврейского Иерусалима, в комплексе зданий школы имени Шнеллера (сиротский приют, существовавший на немецкие пожертвования и конфискованный англичанами). Нахум Стави, один из офицеров Шалтиэля, только что объяснил майору, почему Хагане так важно обосноваться в этих зданиях и не дать им попасть в руки арабов.

— Можно будет, пожалуй, — сказал майор, не поднимая глаз, — уступить вам помещение школы. Однако, — добавил он, — это потребует некоторых расходов.

Стави был к этому готов.

— Мы согласны, — сказал он англичанину, — оплатить все расходы наличными в разумных пределах.

Майор назвал сумму в две тысячи долларов. Стави кивнул в знак согласия.

Сделка с майором была первой победой Шалтиэля над арабами. В этой войне хитрость была важнее силы, а виски — эффективнее снарядов. Решающее сражение должно было произойти в течение самых критических суток за весь срок командования Шалтиэля — тех суток, когда британские войска покинут Иерусалим. В этот день англичане оставляли комплекс строений и укрепленных пунктов, откуда Великобритания много лет управляла Иерусалимом и всей Палестиной и которые, благодаря своему стратегическому расположению, были ключом к контролю над центром города.

Что касается школы имени Шнеллера, то, поскольку она находилась на отшибе, британское командование решило оставить ее за два месяца до окончательного ухода из Иерусалима. Однажды мартовским утром британский майор, выполняя свое обещание, позвонил Стави и сказал:

— Мы уходим. Будьте около ворот ровно в десять и принесите деньги.

Стави появился на месте встречи в десять ноль-ноль. Вместе с майором он обошел школу. Затем майор вынул из кармана ключи и протянул Стави, а тот передал майору конверт, в котором лежали две тысячи долларов. Незадолго перед тем адъютант Шалтиэля, вручая Стави деньги, посоветовал взять у британского майора расписку.

— Выдача расписок — очаровательная административная процедура, — сказал, улыбнувшись, майор. — Однако, по-моему, в данных обстоятельствах она не совсем уместна. — Желаю удачи! — добавил он и, помахав рукой, пошел прочь.

Машина майора не успела еще скрыться из виду, как бойцы Хаганы заняли все корпуса школы. Через четверть часа разъяренные арабы, сообразив, что произошло, атаковали школу, но было уже поздно. Школе имени Шнеллера предстояло сделаться основной базой Хаганы в Иерусалиме.

16. Галантерейщик из Канзас-Сити

Однако судьба Иерусалима решалась не только в его стенах, но и далеко за их пределами. На расстоянии многих тысяч километров от Святого города, в Вашингтоне, 13 марта встретились два человека. Владелец галантерейной фирмы из Канзас-Сити был совершенно выбит из колеи. Ни разу еще за многие годы Эдди Джекобсон не слышал, чтобы его друг Гарри С. Трумэн говорил с ним так резко и с такой горечью. Может быть, впервые бывший компаньон Джекобсона отказывал ему в личной просьбе.

— Я не собираюсь, — сказал президент, — встречаться ни с Хаимом Вейцманом, ни с каким-либо другим сионистским лидером.

А необходимость такой встречи была очевидна. За несколько дней до того Трумэн одобрил в принципе предложение Государственного департамента отказаться от плана раздела и взамен выдвинуть предложение об учреждении опеки ООН над Палестиной. Сотрудники Государственного департамента уже работали над составлением текста меморандума, посвященного этому предложению.