Красная Страна - Джо Аберкромби

Маджуд поднял глаза на Ламба, и Ламб посмотрел в ответ, тихо и спокойно. Похоже, он оставил свою слабость в Сквердиле. Подумав несколько мгновений, Маджуд увидел, что хотел. — Тогда мастер Ламб поедет бесплатно. Две остальные доли…

Свит морщась, почесал шею. — Я заключил сделку с Шай, что они трое едут бесплатно.

Взгляд Маджуда сместился на нее, и в нем было что-то, что можно назвать злобным уважением.

— Похоже, она получила больше от этих переговоров.

— Я разведчик, а не торговец.

— Возможно, тебе следует оставить торговлю торговцам.

— Судя по всему, я торговался чертовски лучше, чем ты разведывал.

Маджуд потряс своей красивой головой.

— Понятия не имею, как объясню это моему партнеру Карнсбику. — Он отошел, подняв палец. — Карнсбик это не тот человек, который будет шутить с расходами!

— Черт возьми, — проворчал Свит, — вы слышали когда-нибудь такое брюзжание? Кто угодно подумал бы, что мы отправляемся на прогулку с бабами.

— Похоже, вы и отправились, — сказала Шай. Один из ярчайших фургонов — алый с позолоченными креплениями — грохотал мимо с двумя женщинами на сиденьях. Одна была в наряде шлюхи, одной рукой держала шляпу, и улыбка блуждала по ее раскрашенному лицу. Предположительно, рекламируя ее доступность для секса за деньги назло продолжающемуся путешествию. Другая была одета более скромно для путешествия, спокойно держала поводья, как кучер. Между ними сидел мужчина в куртке в цвет фургона, с бородой и тяжелым взглядом. Шай решила, что это сутенер. Он без сомнения имел сутенерский вид. Она наклонилась и сплюнула через щель между зубами.

Идея заниматься этим в трясущемся фургоне, наполовину забитом грохочущей посудой и другими, занимающимися этим же, не сильно разжигала в Шай огни страсти. Но конкретно эти угольки тлели так давно, что у нее было мнение, от них остался только дым. Работа на ферме с двумя детьми и двумя стариками, конечно, может иссушить романтику.

Свит махнул дамам и приподнял поля шляпы шишковатыми пальцами, и едва слышно сказал:

— Черт возьми, все уже не так как раньше. Бабы и щегольские одежды, и плуги, и портативные кузницы, и кто знает, какие ужасы будут дальше. Было время, когда здесь ничего не было, только земля и небо, звери и Духи, и далекое дикое пространство, где можно дышать. Черт, я проводил двенадцать месяцев в году в компании с одной лишь лошадью.

Шай снова сплюнула.

— Никогда в своей жизни не жалела о лошади. Полагаю, я прокачусь вокруг и поприветствую Сообщество. Посмотрю, не слышал ли кто-нибудь шепоток о детях.

— Или о Греге Кантлиссе. — Ламб нахмурился, сказав это имя.

— Хорошо, — сказал Свит. — Хотя, ты поосторожней, слышишь?

— Я могу о себе позаботиться, — сказала Шай.

Обветренное лицо старого скаута сморщилось, когда он улыбнулся.

— Я волновался за остальных.

Ближайший фургон принадлежал человеку по имени Джентили, древнему Стирийцу с четырьмя кузенами, которых он звал мальчиками, хотя они не были сильно его моложе, и на вид между ними не было ничего общего. Он был упрямо настроен на выкапывание новой жизни из гор и, должно быть, был оптимистом, раз он с трудом мог стоять на сухом месте, не говоря уже о стоянии по пояс в ледяном потоке. Он не слышал об украденных детях. Она не была уверена, что он слышал вопросы. В качестве прощального слова, он попросил Шай, если он ей нравится, разделить с ним его новую жизнь в качестве его пятой жены. Она вежливо отказалась.

Лорда Ингельштада, очевидно, преследовали неудачи. Когда он использовал это слово, леди Ингельштад — женщина, не рожденная для трудностей, но, несмотря на это, решительно настроенная растоптать их — сердито смотрела на него, словно ее преследовали все его неудачи плюс еще одна, и это был выбор мужа. По мнению Шай, его неудачи пахли как кости и долги, но так как ее курс по жизни вряд ли можно было назвать ровным, она подумала, что ей стоит поумерить критику и оставить неудачи в покое. О бандитах, среди прочего крадущих детей, он совершенно ничего не знал. В качестве прощального слова он пригласил ее и Ламба сыграть вечером в карты. Он пообещал, что ставки будут маленькими, хотя по опыту Шай, они всегда начинаются с малого и им не нужно расти слишком высоко, чтобы у всех начались неприятности. Она вежливо отклонила и это, намекнув, что человек, потерпевший столько неудач, не должен стремиться привлечь новые. Он намек благодушно понял, покраснев, и предложил то же самое Джентили и мальчикам. Леди Ингельштад выглядела так, будто загрызла бы большинство из них, прежде чем увидела протянутую руку.

Следующий фургон был, должно быть, самым большим в Сообществе, со стеклянным окном и надписью «Знаменитый Иосиф Лестек», написанной на боку уже облезающей пурпурной краской. По мнению Шай, если человек столь знаменит, ему не нужно писать свое имя на фургоне, но раз ее слава была связана только с плакатами об ее аресте, она едва ли считала себя экспертом.

Парень с всклокоченными волосами рулил, и большой человек сидел, качаясь, рядом с ним; старый, сухопарый, бесцветный, закутанный в изношенное одеяло Духов. Он оживился при возможности похвастать, когда Шай и Ламб подъехали.

— Я… Иосиф Лестек. — Королевский рокот из этой иссохшей головы производил впечатление, властный, глубокий и смачный, как сливовый соус. — Полагаю, имя вам знакомо.

— Извините, мы не часто ходим в театр, — сказал Ламб.

— Что ведет вас в Далекую Страну? — спросила Шай.

— Я был вынужден отказаться от роли в Доме Драмы Адуи по причине болезни. Труппа, конечно, сокрушалась от этой потери, сильно сокрушалась, но я полностью восстановился.

— Это хорошо. — Страшно было представить его до восстановления. Сейчас он выглядел как труп, поднятый колдовством.

— Я еду в Криз, чтобы принять ведущее участие в культурной феерии!

— Культурной? — Шай приподняла поля шляпы, чтобы взглянуть на пустую местность впереди, серую траву, больной кустарник и опаленные бока печеных коричневых булыжников, без признаков жизни, кроме пары надеющихся ястребов, кружащих в высоте. — Там?

— Даже ничтожнейшие сердца жаждут отблесков возвышенного, — сообщил он.

— Поверю вам на слово, — сказал Ламб.

Лестек улыбался краснеющему горизонту, прижав к груди бледную, почти прозрачную руку. У нее было чувство, что он был одним из тех, кому не нужны два человека для беседы. — Мое величайшее представление еще впереди, вот что я точно знаю.

— Есть чего предвкушать, — пробормотала Шай, поворачивая лошадь.

Дюжина или около того Сулджиков наблюдали за обменом, толпясь вокруг выглядевшего прогнившим фургона. Они не разговаривали на общем, а Шай едва могла узнать и понять отдельное слово, так что она просто кивнула им, подъехав, они кивнули в ответ, приятно непостижимые друг другу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});