Алмазная колесница. Том 1 - Борис Акунин

Товарищи-то товарищи, но сам ящиков не таскаешь, мимоходом подумал Василий Александрович, прикидывая, когда лучше завести разговор о главном — о сроках восстания.

Дрозд не спеша двинулся в сторону склада. Рыбников за ним.

— А московскую когда? — спросил он про главную баржу.

— Завтра речники перегонят в Фили. Оттуда ещё куда-нибудь. Так и будем перемещать с места на место, чтоб глаза не мозолила. Ну, а маленькая прямо сейчас пойдёт в Сормово, вниз по Москве-реке, потом по Оке.

Ящиков на складе уже почти не осталось, лишь плоские коробки с проводами и дистанционными механизмами.

— Как по-вашему «мерси»? — ухмыльнулся Дрозд.

— Аригато.

— Ну, стало быть, пролетарское аригато вам, господин самурай. Вы своё дело сделали, теперь обойдёмся без вас.

Рыбников веско заговорил о самом важном:

— Итак. Забастовка должна начаться не позднее, чем через три недели. Восстание — самое позднее через полтора месяца…

— Не командуйте, маршал Ояма. Как-нибудь без вас сообразим, — перебил эсэр. — По вашим нотам играть не станем. Думаю, ударим осенью. — Он осклабился. — До тех пор пощипите с Николашки ещё пуха-перьев. Пускай он перед народом совсем голеньким предстанет. Вот тогда и вмажем.

Василий Александрович ответил на улыбку улыбкой. Дрозд даже не догадывался, что в эту секунду его жизнь, как и жизнь его восьми товарищей, висела на волоске.

— Право, нехорошо. Мы же договорились, — укоризненно развёл руками Рыбников.

Глаза революционного вождя вспыхнули озорными искорками.

— Держать слово, данное представителю империалистической державы, — буржуазный предрассудок. — Попыхтел трубкой. — А как по-вашему будет «покеда»?

Подошедший рабочий вскинул на спину последнюю коробку и удивился:

— Чего-то больно лёгок. Не пустой ли?

Поставил обратно на землю.

— Нет, — объяснил Василий Александрович, открывая крышку. — Это набор проводов для разных нужд. Вот этот бикфордов, этот камуфляжный, а этот, в резиновой оболочке, для подводного минирования.

Дрозд заинтересовался. Вынул ярко-красный моток, рассмотрел. Подцепил двумя пальцами металлический сердечник — тот легко вылез из водонепроницаемого покрытия.

— Ловко придумано. Подводное минирование? Может, грохнем царскую яхту? Есть у меня там в команде свой человечек, отчаянная голова… Надо будет подумать.

Грузчик поднял коробку, побежал на пристань.

Тем временем Рыбников принял решение.

— Что ж, осенью так осенью. Лучше поздно, чем никогда, — сказал он. — А забастовку через три недели. Мы на вас надеемся.

— Что вам ещё остаётся? — бросил Дрозд через плечо. — Всё, самурай, мы расстаёмся. Катитесь к вашей японской матери.

— Я сирота, — улыбнулся одними губами Василий Александрович и снова подумал, как хорошо было бы переломить этому человеку шею — чтоб посмотреть, как перед смертью выпучатся и остекленеют его глаза.

В этот миг тишина кончилась.

* * *

— Господин инженер, похоже, всё. Закончили, — шепнул Смуров.

Фандорин и сам видел, что погрузка завершена. Баржа осела чуть не до самой ватерлинии. Была она хоть и небольшая, но, похоже, вместительная — шутка ли, принять на борт тысячу ящиков с оружием.

Вот по трапу поднялась последняя фигура — судя по походке, с совсем не тяжёлой ношей, и на барже одна за другой загорелись семь, нет, восемь цигарок.

— Пошабашили. Сейчас покурят и уплывут, — дышал в ухо филёр.

Крошкин побежал за подмогой без четверти три, прикидывал инженер. Предположим, в три он добрался до телефона. Минут пять, а то и десять у него уйдёт на то, чтоб втолковать Данилову или дежурному офицеру, в чем дело. Эх, надо было послать Смурова — он поречистей. Положим, в десять, нет в пятнадцать минут четвёртого поднимут караул. Прежде половины четвёртого не тронутся. А ехать от Каланчевки до Кожуховского моста на дрезине не менее получаса. Раньше четырех жандармов ждать нечего. А сейчас три двадцать пять…

— Доставайте оружие, — приказал Фандорин, беря в левую руку свой «браунинг», в правую крошкинский «наган». — На три-четыре палите в сторону баржи.

— Зачем? — всполошился Смуров. — Их вон сколько! Куда они с реки денутся? Придёт подмога — берегом догоним!

— Откуда вы знаете, что они не отгонят баржу за город, где безлюдно, да не перегрузят оружие на подводы, пока не рассвело? Нет, их надо з-задержать. У вас сколько патронов?

— Семь в барабане, да семь запасных, и всё. Мы же филёры, а не башибузуки какие…

— У К-Крошкина тоже четырнадцать. У меня только семь, запасной обоймы не ношу. Я, увы, тоже не янычар. Тридцать пять выстрелов — для получаса маловато. Ну, да делать нечего. Действуем так. Первый барабан высаживаете подряд, чтоб произвести впечатление. Но потом каждую пулю расчётливо, со смыслом.

— Далековато, — прикинул Смуров. — Их борт наполовину прикрывает. По поясной фигуре с такой дали и днём-то попасть непросто.

— Вы в людей-то не цельте, все-таки соотечественники. Стреляйте так, чтоб никто с баржи на буксир не перелез. Ну, три-четыре!

Эраст Петрович поднял свой пистолет кверху (все равно от него, короткоствольного, на таком расстоянии проку было мало) и семь раз подряд нажал на спуск.

* * *

— Вот тебе на, — протянул Дрозд, услышав частую пальбу.

Осторожно высунулся из дверей. Рыбников тоже.

Огоньки выстрелов вспыхивали над грудой рельсов, сваленных в полусотне шагов от пристани.

С баржи ответили беспорядочной пальбой в восемь стволов.

— Шпики. Выследили, — хладнокровно оценил ситуацию Дрозд. — Только их мало. Трое-четверо, навряд ли больше. Сейчас мы эту закавыку решим. Крикну ребятам, чтобы обошли слева и справа…

— Стойте! — схватил его за локоть Василий Александрович и заговорил быстро-быстро. — Нельзя ввязываться в бой, они именно этого от вас и хотят. Их немного, но они наверняка послали за подмогой. Перехватить баржи на реке нетрудно. Скажите, на буксире кто-то есть?

— Нет, все были на погрузке.

— Полицейские появились недавно, — уверенно сказал Рыбников. — Иначе здесь уже была бы целая рота жандармов. Значит, погрузку главной баржи они не застали, мы чуть не час провозились с сормовской. Вот что, Дрозд. Сормовским грузом можно пожертвовать. Спасайте большую баржу. Уходите отсюда, вернётесь завтра. Идите, идите. Я уведу полицию за собой.

Он взял у эсэра моток красного провода, сунул в карман и, двигаясь зигзагами, выбежал наружу.

* * *

Чёрные силуэты на барже как ветром сдуло, исчезли и алые огоньки. Но вместо них секунду спустя над бортом заполыхали белые вспышки выстрелов.

Из склада к судну, петляя, пронеслась ещё одна фигура — её инженер проводил особенно внимательным взглядом.

Сначала пули свистели высоко над головой, потом боевики пристрелялись. От рельсов, рассыпая искры и издавая противный визг, зарикошетили кусочки свинца.

— Господи, смерть моя пришла! — ойкал Смуров, то и дело ныряя с головой за штабель.

Фандорин не сводил глаз с баржи, готовый стрелять, как только кто-нибудь попробует сунуться на буксир.

— Не робейте, — сказал инженер. — Чего её бояться? Столько уже народу на том свете, нас с вами дожидаются. Встретят как родного. И ведь какие люди, не ч-чета нынешним.

Удивительно, но выдвинутый Фандориным аргумент подействовал.

Филёр приподнялся:

— И Наполеон дожидается?

— И Наполеон. Любите Наполеона? — рассеянно пробормотал инженер, щуря левый глаз. Один из боевиков, посообразительней других, полез с баржи на буксир.

Эраст Петрович всадил пулю в обшивку — прямо перед носом у умника. Тот юркнул обратно под прикрытие борта.

— Внимательней, не зевайте, — сказал Фандорин напарнику. — Теперь они поняли, что им пора уходить, и полезут один за другим. Не пускать, отсекать огнём.

Смуров не ответил.

Инженер коротко взглянул на него и чертыхнулся.

Филёр привалился щекой к рельсам, волосы на макушке блестели от крови, открытый глаз заворожённо смотрел в сторону. Убит…

Встретится ли с Наполеоном, мелькнуло в голове у инженера, которому в этот миг было не до сантиментов.

— Товарищ рулевой, в рубку! — донёсся с баржи звонкий голос. — Скорее!

Фигура, спрятавшаяся на носу снова полезла на буксир. С тяжёлым вздохом Фандорин выстрелил на поражение — тело с плеском упало в воду.

Почти сразу же сунулся ещё один, но его было хорошо видно на фоне белой палубной надстройки, и Эраст Петрович сумел попасть ему в ногу. Во всяком случае, подстреленный заорал — значит, жив.

Патроны, доставшиеся Эрасту Петровичу от Крошкина, кончились. Фандорин взял револьвер мертвеца, но и у того в барабане было всего три пули. А до четырех часов оставалось ещё целых восемнадцать минут.