Время прощать - Миа Марч

– Отец выжил, но я волнуюсь за него каждый день. Поэтому и надеялся поступить в ординатуру сюда. Мне повезло, что у нас прекрасная учебная больница прямо в Бутбее.

– Вы кажетесь таким сосредоточенным и спокойным. Судя по вашему виду вы даже простудой никогда не болели.

Он улыбнулся.

– Таковы люди, да? Прячутся за фасадами или профессиональными манерами. Никогда не знаешь, что творится внутри у человека.

Кэт кивнула.

– Я поняла это по своим кузинам. Вы видели тогда одну из них, Изабел. Я абсолютно неправильно их воспринимала.

– Это-то и здорово – какими удивительными бывают люди. Хорошими и плохими.

– Я предпочитаю хороших.

– Я тоже, – улыбнулся Маттео.

– Так что вы делали со всеми своими тревогами, когда вашему отцу поставили диагноз?

– Я напомнил себе, что он здесь. Рядом. Живой. Что я должен сосредоточиться на этом. И на лечении. А не на том, что может быть, или на страхе. Я сконцентрировался на том, что он со мной. И постарался извлечь из этого максимум возможного. Мы купили сезонные билеты на игры «Ред соке». Совершали долгие поездки на автомобиле. Вместе с моей маленькой племянницей мы соорудили ходунок. Я не хочу, чтобы мои слова звучали, словно взятые из поздравительной открытки, но мы радовались жизни вместо того, чтобы проклинать ее. Это хорошо не только для вас и ваших двоюродных сестер, но и для вашей матери.

Кэт глубоко вздохнула, пропуская через себя его слова как теплый, свежий воздух. Она могла бы сидеть так целый день. Беседуя с Маттео. Ощущая ветерок в волосах. Когда он наклонился назад, опираясь на руки, их ладони соприкоснулись, и несколько мгновений никто из них не двигался, пока оба одновременно не убрали руки.

– Мне пора, – сказала Кэт.

«Пока я не села на тебя верхом и не принялась целовать, как показывают в кино», – подумала она.

– Спасибо за разговор. Он очень помог, – быстро проговорила Кэт.

– Я рад. И если вам еще понадобится поговорить, просто позвоните. В любое время.

Она улыбнулась и пошла по причалу, а когда обернулась, увидела, что Маттео смотрит ей вслед.

Кэт лежала на груди Оливера в ванне. Горячая вода с пеной расслабляюще действовала на усталые мышцы. После двух часов, проведенных за выпечкой и доставкой торта, она помогла Изабел с генеральной уборкой, включая нанесенный песок (обе возлагали ответственность за это на одну конкретную четырнадцатилетнюю гостью) и влажные грязные следы ног. Гостиница была заполнена на выходные, что означало для бедной Изабел почасовую уборку номеров, коридоров и общих помещений.

Влажные отпечатки обуви, крошки от кексов-блонди, оставшиеся после завтрака, разбросанные по всем углам бумажные носовые платки – обо всем этом нужно было позаботиться с помощью «зеленых» моющих средств и моющего пылесоса. И так весь день.

Изабел произвела впечатление на Кэт. Двоюродная сестра целый день либо занималась с постояльцами, либо убирала, а когда у нее наконец появилась возможность отдохнуть, приготовила свежий лимонад и подала его гостям на заднем дворе.

Оливер забрал Кэт в семь часов и повез в коттедж, который снимал на Таунсенде. Каретный сарай был отгорожен от основного дома каменной стеной и вечнозелеными растениями, и каждый раз, когда Кэт приезжала сюда, ей казалось, будто она входит в сказочный домик в лесу. Она любила это место.

В сказочном домике ее ждал гриль, заряженный для приготовления бифштексов со спаржей и печеным сладким картофелем – ее любимое блюдо. За ужином Оливер немного давил на нее по поводу аренды торгового помещения. Кэт объяснила, что замораживает идею об открытии собственной пекарни, пока Лолли проходит курс лечения, и он, похоже, понял и отступил. Оливер повел ее наверх, в спальню, уложил на огромную кровать с мягкими пуховыми подушками, снял с Кэт одежду и промассировал каждую клеточку ее уставшего тела, а потом занимался с ней любовью именно так, как надо.

Но пока они лежали в постели, Кэт совершала нечто ужасное, нечто заставившее ее устыдиться.

Она думала о Маттео. О его темных глазах. О его твердом, как камень, брюшном прессе. О немного сползших на бедра зеленых брюках. О его лице, таком красивом, экзотическом. Он вызывал у нее мысли об Италии, Европе, о девичьих мечтах поступить в ученики пекаря в Риме или в Париже. О развозе своих пирогов в корзинке «Веспы».

Она попыталась сосредоточиться на красивом, милом лице Оливера. Но снова и снова думала о лице Маттео, о теле Маттео.

– Как думаешь, пора уже сообщить твоей семье нашу новость? – спросил Оливер, положив свои сильные влажные руки ей на грудь.

– Я… – Я просто не могу. – Мне кажется, не стоит привлекать внимание моей матери… или двоюродных сестер… к событию такой значимости, – пробормотала Кэт. – Вчера вечером мама устала всего лишь от просмотра фильма. Она так волнуется, Оливер. Если я обрушу на нее известие о помолвке, мама посчитает, что должна быть веселой и счастливой и даже планировать свадьбу, не говоря о том, чтобы ее оплатить. Разве это по-человечески? Все внимание должно быть сосредоточено на заботе о ней, а не на мне и нашей свадьбе.

Оливер массировал ей плечи, его скользкие от масла руки разминали уставшее тело.

– Я понимаю твои чувства, но, по-моему, новость подействовала бы на нее чудесным образом. Подбодрила бы. Она была бы счастлива, узнав, что ты устраиваешь свою жизнь, что о тебе заботятся.

Заботятся. Кэт не хотела, чтобы о ней заботились. И слова «устраиваешь свою жизнь» напугали ее. Когда-то она страстно желала Оливера. Но затем годы подавления этого желания (как утверждал жених ее лучшей подруги – терапевт) проделали злую шутку с ее головой. У нее был шанс с Оливером много лет назад, но она им не воспользовалась. Теперь же ей предлагалось навсегда связать с ним жизнь, а ей было слишком страшно это сделать. (Во всяком случае, такого мнения придерживался врач.)

– Ты просто не хочешь принадлежать к сообществам похожих на тебя людей, – заявила однажды Лиззи. Поэтому будешь встречаться с разными парнями и крутить бурные, не на один месяц, романы, которые будут оканчиваться неудачей или взрывом. Потому что ты боишься себя такой, какая ты есть, боишься того, чего на самом деле хочешь.

– И чего же я хочу? – спросила она тогда.

– Может, остаться там, где находишься. Возможно, ты не покинула Бутбей-Харбор, гостиницу не потому, что твоя мать осталась бы в одиночестве. Не потому, что ты чувствовала острую необходимость отблагодарить ее. А потому, что здесь тебе нравится. Ты любишь гостиницу. Любишь свою мать. И Оливера. Но сказав «да» ему, этой жизни здесь, ты осмелишься признать то, что больше всего любишь в жизни, и тебе до смерти страшно это потерять.

Кэт списала это на психологический бред. Мало ли что врач наговорит. Но в ее словах было столько зерен правды, что Кэт старалась не слишком над этим задумываться.

– Кэт… – Оливер захватил в ладони пахнущую лавандой пену и ласкал груди Кэт, ее живот, внутреннюю сторону бедер, – пока ты не скажешь своим, я тоже никому не могу сказать. А мне хочется кричать об этом с крыш домов.

– Знаю. – Она пыталась отдаться ощущению, ритму его ладоней. – Я просто хочу дать всем привыкнуть к новости, связанной с Лолли, прежде чем выдам что-то радостное.

– Ты сказала Лиззи, что мы обручились?

– Нет, – прошептала она.

– Так может, ты не говоришь своей семье и лучшей подруге потому, что не уверена… – В его голосе послышалась злость. Или разочарование. – Может, поэтому ты всю неделю меня избегала, Кэт.

Она уставилась на пену.

– Я не уверена, уверена я или нет, Оливер. – Она покачала головой. – Боже, ты только послушай меня. Смех да и только: я не уверена, уверена я или нет.

Он взял ее за руки.

– Знаю, сейчас тяжелое время, Кэт. Для твоей мамы и твоих двоюродных сестер… И это одна из причин, почему я сделал тебе предложение теперь, а не стал ждать. Чтобы поддержать тебя, чтобы ты твердо знала: есть человек, который серьезно защищает твой тыл.

«Я ценю это, – хотелось крикнуть Кэт. – Но… но, но… Что же стоит за этим „но“? Что мне не нужен человек, защищающий мой тыл? Что я должна выбраться из этого самостоятельно и испытать что-то еще, прежде чем навсегда осесть на одном месте? Теперь, когда мать… Это означало, что забота о гостинице упадет на меня. Изабел и Джун со временем вернутся к своим делам. Гостиница и Оливер станут моей жизнью, как это, впрочем, всегда было».

– Кэт, я хочу быть здесь ради тебя. Хочу прожить свою жизнь с тобой. Но если ты дала согласие в минуту слабости и это означало «я не знаю» или если ты отказываешь, так и скажи. Не играй со мной. – В его голосе зазвучали жесткие нотки.

– Просто я… просто сейчас я точно не знаю, – забормотала Кэт.

– Ты хочешь выйти за меня замуж или нет? – Он повернул Кэт за плечи, чтобы видеть ее лицо.

– Не знаю, – честно ответила она. – Ты можешь дать мне еще немного времени, чтобы все обдумать?