По ту сторону зимы - Альенде Исабель

Ричард с безумной настойчивостью ухаживал за ней, что было неожиданно для такого рассудительного человека, как он, и в результате они поженились, после того как его приняли все тридцать семь членов семьи Фаринья. Для этого ему пришлось нанести бессчетное количество визитов вежливости, не высказывая напрямую своих истинных намерений — так было принято, — в сопровождении своего отца, который приехал в Бразилию специально для этого; его бы не одобрили, если бы он являлся один. Джозеф Боумастер был в глубоком трауре из-за недавней смерти Хлои, жены, которую он так любил, однако в честь помолвки сына вдевал красный цветок в петлицу на лацкане пиджака. Ричард предпочел бы скромную свадьбу, однако только родственники и близкие друзья Аниты составили более двухсот приглашенных. Со стороны Ричарда были только его отец, его друг Орасио Амадо-Кастро, неожиданно приехавший из Соединенных Штатов, и Мария-Тереза Гуларт, которая испытывала к симпатичному американскому студенту что-то вроде материнских чувств.

Вдова президента, все еще молодая и красивая — она была на двадцать один год моложе своего мужа, — перетянула все внимание на себя, а Ричард очень сильно вырос в глазах всего неумолчного клана Аниты. Именно она заставила его увидеть очевидное: женившись на Аните, он женился на всей ее семье. Свадьбу устраивали не жених с невестой, а мать, сестры и золовки Аниты, женщины говорливые и общительные, которые жили, постоянно переговариваясь друг с другом, и каждая знала жизнь остальных до самых последних мелочей. Они принимали решение по всем вопросам, от меню свадебного банкета до кружевной мантильи цвета слоновой кости, которую должна была надеть Анита, поскольку она принадлежала покойной прабабушке. Мужчины семьи выполняли скорее декоративную функцию, если они обладали какой-то властью, то лишь вне дома. Все обращались с Ричардом так сердечно, что он далеко не сразу осознал: члены семьи Фаринья ему не доверяют. Его это не особенно задевало, ведь единственное, что было для него действительно важно, — это их с Анитой любовь. Он не мог предвидеть, какую власть будет иметь клан Фаринья над его семейной жизнью.

Пара стала еще счастливее с рождением Биби. Дочка появилась на второй год супружества, как и предрекла Йемайя через buzios, ракушки для гадания, и это был такой прекрасный подарок, что Анита тревожилась, какую же цену придется заплатить богине за такую чудесную девочку. Ричард посмеивался над браслетами из прозрачного кварца, якобы защищающими от сглаза, и другими предосторожностями, предпринимаемыми женой. Анита запрещала ему хвастаться семейным счастьем, поскольку это могло навлечь зависть.

Лучшие моменты этого периода жизни, которые годы спустя заставляли учащенно биться сердце, наступали, когда они лежали в постели и Анита, похожая на ласковую кошечку, клала голову ему на грудь, или когда она садилась к нему на колени и утыкалась носом в его шею, или когда Биби, грациозная, как ее мать, делала первые шаги и смеялась, показывая молочные зубки. Анита летом в переднике нарезает фруктовый салат; Анита в танцзале академии извивается, словно угорь, под звуки гитары; Анита бормочет во сне, лежа в его объятиях после любви; Анита беременная, с животом, похожим на арбуз, опирается на его руку, поднимаясь по лестнице, Анита в кресле-качалке кормит Биби грудью и тихо напевает ей в оранжевом свете сумерек.

Он не позволял себе усомниться в том, что и для Аниты те годы тоже были лучшими.

ЛУСИЯ И РИЧАРД

К северу от Нью-Йорка

Первую остановку они сделали у заправки, через полчаса после того, как выехали из Бруклина, чтобы купить шипованные цепи на колеса «лексуса». Ричард Боумастер сменил шины «субару» на зимнюю резину, еще когда они с Орасио ездили на озеро на подледную рыбалку. Он предупредил Лусию о том, как опасен черный снег на мостовой, этот виновник большинства тяжелых аварий зимой. «Еще одна причина, чтобы сохранять спокойствие. Да расслабься ты, наконец», — ответила она ему, повторив, сама не зная того, совет Орасио. Она получила инструкции ждать его в полукилометре от бензоколонки, на проселочной дороге, пока он будет покупать цепи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В магазине Ричарда встретила пожилая женщина с седыми волосами и красными, как у дровосека, руками — единственное живое существо на заправке, — оказавшаяся куда более ловкой и сильной, чем можно было представить себе на первый взгляд. Меньше чем за двадцать минут она сама приладила цепи, не обращая внимания на холод, и по ходу дела громким голосом рассказала, что она вдова и сама ведет бизнес, работая по шестнадцать часов в сутки семь дней в неделю, даже по воскресеньям, вот как сегодня, когда на улицу никто носа не высунет. Запасной задней фары у нее не было.

— Куда это вы в такую погоду? — спросила бабушка, получая деньги.

— На похороны, — ответил он, вздрогнув.

Вскоре обе машины свернули с автобана на проселочную дорогу, но, проехав пару километров, вынуждены были вернуться, поскольку снег там не убирали уже пару дней и проехать было невозможно. Им навстречу редко попадались машины, причем только легковые, никаких фур или пассажирских автобусов, курсирующих между Нью-Йорком и Канадой, поскольку вышло распоряжение воздержаться от поездок до понедельника, когда движение нормализуется. Заиндевевшие сосновые леса терялись в бесконечной белизне небес, а дорога была похожа на сероватую линию, прочерченную карандашом между сугробами. Через каждые несколько километров они останавливались, чтобы счищать лед с дворников ветрового стекла; температура была на несколько градусов ниже нуля и продолжала понижаться. Ричард завидовал женщинам и собаке, которые ехали на «субару» с отоплением, включенным на полную мощность. Он надел лыжный шлем и закутался так, что едва мог согнуть руки и ноги.

Прошло время, и зеленые таблетки стали действовать: тревога, обуревавшая Ричарда перед поездкой, отступила. Вопросы, связанные с Кэтрин Браун, потеряли остроту, происходящее казалось событиями из кем-то написанного романа о других людях. Ему было любопытно, что же будет дальше, хотелось знать, чем закончится книга, однако она никак не соотносилась с его собственной судьбой. Рано или поздно все завершится, и он выполнит свою миссию. Лучше сказать, миссию, порученную ему Лусией. Она это все затеяла, он был вынужден подчиниться. Просто плыл по течению.

Окружающий пейзаж не менялся. Стрелки часов двигались по кругу, наматывались километры, но он не продвигался вперед, был все на том же месте, погруженный в белое пространство, загипнотизированный его монотонностью. Ему никогда еще не приходилось вести машину такой суровой зимой. Он сознавал, что среди подстерегавших на дороге опасностей, о которых он предупреждал Лусию, самая непосредственная — это одолевающий его сон, от которого уже смыкались веки. Он включил радио, но плохая настройка и постоянные помехи раздражали; он решил продолжить путь в тишине и усилием воли вернулся в реальность — к машине, к дороге, к поездке. Он сделал несколько глотков теплого кофе из термоса и подумал, что в ближайшем поселке надо бы сходить в туалет и выпить горячий черный кофе с двумя таблетками аспирина.

В зеркало заднего вида он различал вдалеке фары «субару», которые исчезали за поворотами, но скоро появлялись снова, и забеспокоился: вдруг Лусия устала так же, как он. Ему стоило труда сосредоточиться на настоящем моменте, мысли путались, вызывая в памяти образы прошлого.

В «субару» Эвелин шепотом молилась за упокой Кэтрин Браун, как делали в ее деревне, когда кто-нибудь умирал. Душа молодой женщины не могла улететь на небеса, смерть застигла ее врасплох, когда она меньше всего этого ждала, и забрала на полпути. И ее душа наверняка все еще заперта в багажнике. Это кощунство, грех, непростительное отсутствие уважения. Кто простится с Кэтрин, исполнив положенные ритуалы? Самое прискорбное на свете — это страждущая душа. Эвелин чувствовала свою ответственность за все, что произошло; если бы она не взяла машину, чтобы ехать в аптеку, то никогда не узнала бы о судьбе Кэтрин Браун, но раз она это сделала, то теперь они обе крепко связаны. Множество молитв надо вознести, чтобы освободить ее душу, и еще соблюсти девять дней траура. Бедная Кэтрин, никто не будет оплакивать ее, никто не придет проститься с нею. В деревне Эвелин приносили в жертву петуха, чтобы тот сопровождал покойника в потусторонний мир, и пили ром, чтобы пожелать удачи в путешествии на небеса.