Последнее дело «ВАЛЕТОВ» - Александр Прилепский

Ах, мой милый Августин

Всё пропало, всё…

— Нашли голубчика, — обрадовался Карасёв, увидев их. — А я, грешным делом, думать стал, что вы его и в живых не застанете…. Присаживайся, Карл Карлович, к столу. Чайком побалуемся. Да заодно уж потолкуем, как дальше быть.

— Без толку с ним толковать, — вздохнул Алексей.

— Это почему? Гордый очень? Ну так мы ему объясним — с нами лучше дружить.

— Он с ума сошёл, — объяснил Соколов.

— Ох, не верю, — покачал головой старый полицейский. — Может, Ваня, он тебя за нос водит? Мошенники, они ведь, такие — на всякие выдумки горазды.

— Не исключено, — согласился Соболев. — В конце концов я не врач, а ветеринар. Но скажу вам, Аристарх Матвеевич, что на Кавказе дважды наблюдал случаи, когда люди сходили с ума по причине длительного пребывания в состоянии страха.

— Из-за страха? — задумался Карасёв. — На правду похоже. Ему бедолаге много чего пережить пришлось. Сперва дрожал, что игроки обманутые найдут и карачун сделают. Потом вы, как снег на голову, свалились. Лёша, небось, для начала о дружках его убиенных рассказал. А ты, Ваня, поди сразу за револьвер хвататься начал — знаю я твою манеру.

— Да один раз только и ткнул, — смутился Соболев.

— Так, что нам теперь с ним делать? — спросил Алексей.

— Ничего! Мы своё дело уже выполнили — преступника поймали. Пусть теперь им полиция и судейские занимаются. А насчёт того, сумасшедший он или нет докторам решать… Вот как мы поступим. Отведите-ка вы его в Тверской полицейский дом. Объясните смотрителю и доктору: на улице увидели и сразу поняли — не в себе человек. Только не забудьте сказать, что это тот самый Карл Карлович Гехт, которого московская полиция, по представлению судебного следователя Кайзера, вчера в розыск объявила.

Лавровский и Соболев, взяв Гехта под руки, направились к двери. Немец шёл понуро, тихо напевая:

Денег нет, счастья нет,

Всё пропало Августин!

Ах, мой милый Августин

Всё пропало, всё…

— Лёша, задержись-ка малость, — велел Карасёв. Когда они остались одни сказал — Надо посмотреть, что у него в саквояже.

В саквояже оказались несессер с туалетными принадлежностями, аккуратно упакованное бельё и одежда, несколько толстых пачек ассигнаций — на глаз тысяч на тридцать, кожаный бювар и две книги.

— Описи конных заводов Голицына и Воейкова, — сказал Алексей, прочитав их названия. — Наверняка, поддельные. Полагаю, эти книги, бесценные улики для следствия.

Карасёв, усмехаясь в густые усы, подошёл к комоду и достал из него книгу в зелёном переплёте с золотым тиснением:

— Положи и третью, для компании. Это опись меншиковского конного завода. Мне её с утра Пашка Баяновский принёс.

На Тверской площади, напротив генерал-губернаторского дворца, стоял двухэтажный дом с колоннадой у входа и высокой пожарной каланчёй. Это был Тверской полицейский дом. Сюда и привели Лавровский с Соболевым немца. Смотритель, выслушав их, пригласил маленького толстого человечка — полицейского врача. Тот долго осматривал Гехта — глядел в зрачки, постукивал по колену, щупал пульс, задавал всевозможные вопросы. Но Карл Карлович только растерянно, непонимающе смотрел на него и сетовал:

— Не помню… Забыл… Голова очень болит…

Врач, сокрушенно, развел руками:

— Не знаю, право, не знаю. С одной стороны, он, действительно, не в себе. Но с другой стороны, наша медицинская литература до сих пор не дает точного описания внешних признаков внезапного умопомрачения. Вопрос архисложный! Не случайно, же судебные власти, дабы избежать ошибок, для признания человека умалишённым назначают комиссию не менее чем из трёх сведущих врачей, — сказал он. И посоветовал смотрителю. — Сообщите незамедлительно судебному следователю, который его разыскивает, пусть у него голова болит, что дальше делать. А этого бедолагу, заприте пока в отдельную камеру.

Гехта обыскали и увели на второй этаж, где находилась небольшая, так называемая «секретная» тюрьма, для политических и особо важных уголовных арестантов.

— А вы знаете, чем достопримечательна моя тюрьма? — поинтересовался смотритель. — Нет? А ещё репортёр называется… Здесь содержался Александр Васильевич Сухово-Кобылин, подозревавшийся в убийстве своей любовницы-француженки.

— Тот, который «Свадьбу Кречинского» написал? — удивился Алексей.

— Тот самый. Он её именно здесь и написал.

Лавровский достал записную книжку. Но не только для того, чтобы записать примечательный факт. В списке неотложных дел пометил: «Встретиться с Поповым». При этом мысленно себя выругал, что не сообразил раньше. Его давний знакомый Николай Васильевич Попов. известный среди московских игроков под кличкой «Кречинский», был большим знатоком уголовного мира. Правда, жил он по правилу «Нашёл — молчи, потерял — молчи, украл — молчи». Но считая себя должником Алексея, он иногда мог поделиться важными сведениями.

Много времени заняла опись изъятого у Гехта. В бюваре обнаружилась целая пачка аттестатов на рысаков Меншикова, Голицына, Воейкова, Колюбакина. В такую удачу трудно было поверить!

— Спасибо, Ваня, за помощь, — поблагодарил Лавровский на прощанье Соболева.

— Это тебе спасибо, — ответил тот. — Интересный день выдался, молодость вспомнил… А то у нас во врачебном управлении такая тоска. Просьба у меня к тебе. Если потребуется ещё какая помощь — зови. Я квартирую недалеко. Запомни — Брюсов переулок, дом Касаурова.

Глава 25. СЛЕДЫ ВЕДУТ НА ГРАЧЁВКУ

А я ведь, с утра ничего не ел, вспомнилось Алексею, когда у него засосало «под ложечкой». Сразу представился «низок» — нижний зал трактира Егорова в Охотном ряду. И знаменитые на всю Москву толстые, румяные со всевозможными начинками «егоровские» блины, которые пекли прямо при тебе. До трактира было недалеко.

Плотно перекусив, вышел на улицу и достал сигару — старообрядец Егоров в трактире курить не позволял. В это время на «лихачах» подкатила компания беговых знакомых — Бутович, Сахновский, Живаго. Среди них Алексей увидел и Лансиньяка.

— Пойдём с нами, Лёша, — предложил Бутович. — Мы нашего французского гостя угощаем. Представляешь, он оказывается «егоровских» блинов ещё не пробовал.

— Благодарю, но только что из-за стола, — отказался Лаваровский. — Да и спешу.

— Понятно, — кивнул Бутович. И тихо спросил. — Разведал, что?

Алексей задумался. Целая папка фальшивых аттестатов, явно поддельные описи трёх конных заводов, пойманный посредник… Всё это, разумеется, замечательно. Но пока не найден тот, кто непосредственно продавал «братьев» Красивого-Молодца хвастаться преждевременно.

— Кое-что, но мало.

— Ты уж постарайся, — попросил Бутович. — Видел а вчера герцога Лейхтенбергского. Торопит. На расходы, говорит, не скупитесь. Очень ему неймётся с обидчиком поквитаться.

Коннозаводчики пошли в трактир. Лансиньяк, сославшись на то, что не докурил, задержался.

— Ваше вчегашнее послание я получил, — тихо сказал он. — Вегсия пго газговог гимназистов о камине пгевосходна. Но как вы газведали на самом деле?

— Ничего я не разведал. Просто пересказал случайно услышанный разговор.

— Не вегю, — усмехнулся француз. — Пусть это останется вашим секретом. Я написал стгашно интегесную статью в двести стгок. Получите ваш гоногаг — двадцать гублей… Какие у вас ещё новости о кгаже?

— Пока никаких. А у вас? Не беспокоят больше мошенники?

— Нет.

Из трактира вышел мужчина средних лет. По виду, слегка загулявший купчик средней руки. Алексей насторожился. Он узнал Ювелира — одного из лучших московских карманников.

Пьяно пошатываясь, Ювелир направился к ним. И вдруг, радостно всплеснув руками, кинулся обнимать француза.

— Вася! Друг ты мой милый! Где тебя черти носили? — пьяно орал он, норовя расцеловать Лансиньяка.

— Позвольте, судагь… Мы с вами, пгаво, не знакомы…

— Как это не знакомы? Да я же тебе, ещё в Нижнем, четвертную должен остался!

— Я никогда не был в Нижнем Новгогоде. И ничего вы мне не должны!

— О господи. Видать обознался, — Ювелир, в знак извинения, прижал руки к сердцу. — Ошибочка вышла.

Алексей знал, после таких «ошибочек» всегда исчезают карманные часы, бумажник, дорогая булавка галстука. Он крепко схватил карманника за кисть руки и процедил сквозь зубы:

— Живо верни бумажник и часы.

Только теперь Лансиньяк понял, что случилось.

— Ах, ты тварь! Измордую! — побагровел от ярости француз и, разразившись отборным матом, которому мог позавидовать любой извозчик, принялся избивать неудачливого вора. — Курва подзаборная! Мать твою через перила. Городовой! Городовой!

Алексей с трудом вырвал карманника из его рук.