По ту сторону экрана - Татьяна Миненкова

тоже не хотелось и я долго лежала, вглядывалась в темноту. Наверняка Денис вчера знал о том, что его отец доживал последние часы, возможно, даже торопился в больницу именно к нему, но почему-то предпочел ни слова об этом не сказать мне. И понимала, что не должен был. Но ведь мог бы. Знал ведь, что мне эта информация далеко не безразлична.

По потолку блуждали тени и блики от фар проезжающих внизу машин, а по стеклам вскоре забарабанили редкие дождевые капли, словно природа решила выплакать да меня сдерживаемые слезы. Через пару часов город затих и замер, а я так и не смогла уснуть.

Снова открыла ноутбук, щурясь от голубоватого света. И обнаружила, что Денис всё-таки написал Яне то самое жутко-банальное «как дела», несколько минут назад и все еще оставался в сети.

Понимала, что кто-кто, а Лазарев точно мог посоревноваться со мной в паршивости собственных дел, честно ответила: «скверно».

Но, вместо того, чтобы поделиться с Яной безрадостными новостями или переживаниями по этому поводу, Денис написал: «Американцы в таких случаях говорят «Shit happens», признавая, что жизнь полна несовершенства, однако другой у нас всё равно не будет. Нужно смириться, пережить и жить дальше, до следующего «Shit happens», потому что в эти периоды между ними происходит много интересного. Того, ради чего жить всё-таки стоит».

«Логично. Но что делать, если смириться не получается?» — спросила я от имени Яны.

«Задать себе вопрос: могу ли я изменить ситуацию?» Если да — менять. Если нет, то вернуться к варианту со смирением, потому что иных в этом случае не предусмотрено»

«Как у тебя все легко».

«Программисты часто умеют мыслить алгоритмами, но, юристы, наверное, тоже».

Скорее всего. Особенно, когда ты и тот и другой.

«Спасибо за совет» — напечатала я, не понимая, как так произошло, что в момент, когда поддержка нужна ему самому, он пытается поддержать меня.

Но для того, чтобы получить сочувствие, нужно признать, что оно тебе необходимо. Выказать слабость и уязвимость. А Денис, вероятно не из тех, кто может позволить себе проявить малодушие.

И всё же, пусть он и не упомянул о том, что ему тоже плохо, я-то это знала. Поэтому следующий час Яна рассказывала ему веселые истории из времен собственной учебы и начала работы в одной крупной юридической компании, не указывая её названия. Отвлекала его как могла, пыталась рассмешить и развлечь.

Я не знала точно, удалось ли мне хоть что-то из перечисленного, но надеялась, что от этого незамысловатого трюка на душе Лазарева стало чуточку светлее.

Лишь в третьем часу ночи мы оба вспомнили о том, что с утра нас ждет сложный день и, пожелав ему доброй ночи, я все-таки уснула и проспала до самого утра.

Была суббота и на работу было не нужно. Мы с коллегами должны были встретиться сразу на прощании со Станиславом Викторовичем, назначенном на одиннадцать.

Аппетита так и не появилось, внутри застыл неприятный комок, поэтому завтракать я не стала, лишь выпила кофе. Горький и непривычно крепкий, чтобы заглушить подступающую тошноту.

К моменту выхода из дома настроение стало крайне подавленным. В голове крутились мысли о том, что вся жизнь — одно сплошное разочарование, которое все равно закончится поздно или рано. Алгоритм Дениса не помогал: я прекрасно понимала, что изменить что-то не в моих силах, но и смириться тоже оказалось непросто.

В простом черном платье до середины икр, обув лодочки и накинув жакет, я вышла из дома, заглянула в цветочный на углу, чтобы купить там четыре розы и отправилась к залу прощаний, располагавшемуся всего в двух остановках.

Быстро добралась по нужному адресу и поняла, что людей, желающих проститься с Лазаревым-старшим прибыло столько, что церемония точно затянется надолго. Большинство из них были мне незнакомы, но всех их объединяло общее горе. Одинаково опущенные плечи и поникшие головы, слезы на бледных лицах и всхлипы — все это делало больше сотни абсолютно разных людей похожими.

— Ясень! — шепнула Зеленая, возникшая из самой гущи толпы. — Ты чего здесь? Коллеги все там.

Она потянула меня за рукав туда, где расположились сотрудники бюро во главе с Сушковым. Я поздоровалась с ними молчаливым кивком, а сама неосознанно искала глазами Дениса.

Его не было с теми, кто, как и я работал в S, и не было рядом с гробом, где тихо, ссутулившись плакала невысокая ухоженная блондинка — вдова Станислава Викторовича. Я не встречала её раньше, только знала, что она лет на десять моложе своего мужа. Тем не менее, ее горе казалось искренним, и я неосознанно поежилась, поняв, что ей, пожалуй, больнее остальных.

Неожиданно взгляд, брошенный в толпу, остановился на знакомой фигуре Дениса, одетого в черные брюки и такого же цвета свитер с высоким горлом.

И даже находясь среди скопища людей, он казался очень одиноким. Лицо было сосредоточенным и бесстрастным, словно его происходящее совершенно не касалось. И все же, я понимала, что эта невозмутимость и холодность — лишь маска, за которой прячутся настоящие эмоции, показывать которые кому-либо он просто был не намерен.

На короткое мгновение мы встретились взглядами, но вскоре я первой отвела взгляд, решив, что на младшем Лазареве сегодня и без меня сконцентрировано достаточно внимания. Не стоит делать его долю еще тяжелее.

Когда я следующей после Зеленой оказалась у гроба, поняла, что все слова, которые я намеревалась произнести и которые так старательно подготовила в собственной голове неожиданно оттуда исчезли. И я лишь быстрым, еле слышным шепотом произнесла:

— Я помню о своем обещании. И обязательно его выполню.

И отошла назад, снова не сумев сдержать слезы. Так бывает: если уже начала плакать, потом слишком тяжело остановиться. Любая печальная мысль заставляет глаза покрываться соленой влагой. А призывы успокоиться только усугубляют ситуацию до крайности.

Поэтому остаток прощания прошел скомкано. Последующая поездка на кладбище тоже отпечаталась в сознании лишь трудноразличимым смазанным пятном. Память выхватывала какие-то яркие фрагменты вроде каблуков туфель, вязнущих в пыльной гранитной крошке, занудную речь Сушкова о том, каким хорошим человеком, прекрасным специалистом и отличным коллегой был Станислав Викторович, комья сырой земли, с грохотом сыпящейся на лакированную крышку гроба. А еще серый памятник рядом со свежей могилой.

Изображенная на нем девушка в круглых роговых очках, со снисходительной улыбкой глядящая на посетителей, судя по выгравированным датам, погибла много лет назад. Надпись на глянцевой плите гласила «Лазарева Ирина Васильевна. Любимая, дочь, жена и мать».

Надеюсь, выражение про «все там будем» возникло все же