Рождение Дестроера - Уоррен Мерфи

– Нет, они, насколько я помню, были и до этого. Но он и раньше был такой чувствительный, а после этой истории… Не думай о нем плохо. Я его очень люблю.

– Я полон уважения к такому человеку, – ответил Римо, а затем буднично добавил ровным, очень спокойным тоном: – Максвелл.

– Что?

– Максвелл.

– Что? – озадаченно переспросила Цинтия.

– Ты сказала «Максвелл», разве нет?

– Нет, конечно. Мне показалось, что это ты сказал.

– Что сказал?

– Максвелл.

– Никогда не слышал ни о каком Максвелле, а ты?

Цинтия отрицательно покачала головой и улыбнулась.

– Есть такой сорт кофе и, по-моему, марка автомобиля. С чего это мы об этом заговорили?

– Понятия не имею, – сказал, пожав плечами, Римо. Гамбит удался, но ничего не принес.

На занятиях в Фолкрофте инструктор заставлял его учиться произносить в конце любой фразы какое-нибудь имя или ключевое слово. Римо тогда отвечал инструктору, что это глупейший из приемов, о которых он когда-либо слышал. Проще спросить человека напрямик, не шпион ли он.

Последовало разъяснение, что иногда бывает полезно проделывать этот трюк, главное – говорить спокойным будничным тоном, как будто просишь у человека спичку. «В этот момент внимательно следи за глазами оппонента».

Римо внимательно следил за выражением глаз Цинтии, но они остались синими, ясными и невинными.

Двери лифта открылись, на этот раз опустившись вниз. Цинтия пожала плечами, иллюстрируя мысль «Ну-что-спапочкой-поделаешь?» Они очутились в просторной, обставленной дубовой мебелью библиотеке. С лоджии-патио со стоящей в кадке пальмой открывалась панорама Нью-Йорка.

– Вот мы и дома, – обрадовалась Цинтия. – Правда, здесь красиво?

Римо внимательно вглядывался в стены. Глаза искали либо щелку, либо разные оттенки краски, может быть, висящую не на месте книжную полку. Должно же что-то указывать на то, куда и как сдвигаются эти стены! Нет, ничего.

– Да, – ответил Римо, – очень красиво.

– Папочка! – крикнула Цинтия. – Мы приехали!

Римо постарался занять позицию в центре комнаты, чтобы спина находилась на равном расстоянии от трех стен и подумал, что напрасно он не захватил с собой оружие.

Дверь лифта бесшумно поднялась вверх, и вход полностью слился с белой стеной – единственной свободной от книжных полок. Если бы Римо не знал, что там вход в лифт, он бы об этом в жизни не догадался. Вот что имел в виду Макклири, когда говорил о движущихся стенах… Рядом с невидимым входом в лифт была настоящая дверь, скорее всего ведущая в основной лифт. Выходящий из нее оказывался целиком в руках тех, кто пользуется потайным лифтом.

Так что стены действительно движутся.

– Мы в библиотеке, папа! Мы поднялись на специальном лифте! – снова крикнула Цинтия.

– Иду, дорогая! – отвечал громкий сильный голос.

Фелтон вошел через обычную дверь. Римо немедленно окинул его оценивающим взглядом. Средний рост, но крепко скроен, с массивной шеей. Одет в серый костюм. Под мышкой спрятана кобура. Спрятана весьма удачно. Плечи пиджака были подложены, позволяя ткани свисать достаточно свободно для того, чтобы не выпячивалась кобура.

Римо так увлекся изучением Фелтона, что не заметил, как у того от изумления отвисла челюсть.

– Что это такое?! – заорал Фелтон.

Римо от неожиданности вздрогнул и автоматически принял оборонительную стойку, перенеся вес тела на носки. Но Фелтон, как оказалось, кричал не на Римо, а, побагровев от гнева, орал на свою дочь.

– Что ты с собой сделала? Что ты сделала с собой?!

– Но, папа, – промурлыкала Цинтия, подбежала к нему и обняла за сильные плечи, – так я выгляжу красивее…

– Ты выглядишь как уличная девка! Ты хороша и без этой дряни на губах.

– Я вовсе не похожа на уличную девку, я, папочка, прекрасно знаю, как они выглядят.

– Что?! – взревел Фелтон и замахнулся.

Цинтия закрыла лицо руками. Римо с трудом подавил желание вмешаться и стал внимательно наблюдать за Фелтоном. Это был прекрасный момент для оценки противника, для того чтобы определить, какими характерными особенностями движений человек выдает свои намерения.

Была такая особенность и у Фелтона. Перед тем, как повысить голос во второй раз, он нервным движением правой руки провел по затылку, будто приглаживая непокорную прядь. Может быть, этот жест был вызван волнением, но по всем признакам такое движение и было той самой «прелюдией», которая могла в будущем оказать Римо добрую услугу. Что ж, запомним.

Фелтон неожиданно замер с поднятой рукой. Цинтия трепетала. И гораздо сильнее, чем должна была бы, отметил Римо.

Фелтон опустил руку.

– Ну что ты, дорогая, неужели ты думаешь, что я мог бы ударить тебя?

Цинтия продолжала дрожать, и Римо понял, что она старается максимально использовать свое преимущество в этой ситуации, что она сознательно поставила отца в такое вот положение и теперь не отпустит его с крючка, пока не получит то, что ей нужно.

– Я не хотел тебя ударить, – повторил Фелтон, – я ведь никогда не поднимал на тебя руку, только однажды, когда ты была еще маленькой и убежала из дома.

– Ударь меня, ударь! Если тебе станет от этого легче, ударь свою единственную дочь!

– Дорогая, ну прости же меня!

Цинтия выпрямилась и опустила руки.

– И это при первой встрече с моим женихом! Что он о нас подумает!

– Простите, – произнес Фелтон, поворачиваясь к Римо.

Взгляд вдруг наполнился дикой ненавистью, взгляд человека, который не только опасался своего противника, но и был выставлен перед ним на посмешище.

Их глаза встретились, и Римо понял, что тела в «кадиллаке» найдены. Фелтон знал все.

– Рад вас видеть, – по возможности ровно постарался сказать Фелтон, подавляя дрожь ненависти в голосе. – Дочь сказала, что вас зовут Римо Кэбелл?

– Да, сэр. Я тоже рад встретиться с вами, я много слышал о вас.

Римо решил не подходить к Фелтону даже для того, чтобы пожать руку.

– Могу себе представить. Я прошу вас извинить меня за эту сцену, но я не выношу губную помаду, испытываю к ней крайнее отвращение. Я слышал о многих женщинах, которые пользуются ею…

– О, папа, ты такой благоразумный.

– Буду тебе весьма признателен, моя дорогая, если ты все же уберешь с губ эту гадость.

Тон Фелтона представлял яркий пример голоса человека, который изо всех сил сдерживает желание заорать.

– Но Римо так больше нравится, папочка.

– Я уверен, что мистеру Кэбеллу безразлично, покрашены твои губы или нет. Более того, я убежден, что без помады ты понравишься ему гораздо больше, разве не так, мистер Кэбелл?

Римо ощутил острое желание поиздеваться над Фелтоном и попросить Цинтию еще ярче накрасить губы и загримироваться, но благоразумно подавил его.

– По-моему, Цинти хороша и с помадой, и без нее.

Цинтия покраснела. Она просияла, излучая счастье, как всякая женщина, принимающая всерьез комплимент.

– Ладно, лапа, я смою помаду, но ты тогда снимешь вот это.

Фелтон потупился, отступил на шаг и, как невинный ягненок, удивленно спросил:

– Что «это»?

– Ты опять носишь его!

– Прошу тебя…

– Зачем он тебе нужен здесь, дома? – Цинтия обернулась к Римо. – Папа иногда имеет дело с большими суммами наличных денег и поэтому носит пистолет, у него есть разрешение. Но причина вовсе не в деньгах…

– Не в деньгах?

– Дело в том, что… Просто он читает слишком много дешевых детективов.

– Но я не носил пистолет почти десять лет, дорогая! – возразил Фелтон.

– А сейчас, наверное, опять взялся за это чтиво, хотя я надеялась, что твои литературные вкусы наконец улучшились.

Цинтия произнесла эти слова с напускной суровостью и, подойдя к Фелтону, быстрым движением засунула руку ему за пазуху и вытащила вороненый пистолет. Она держала его в далеко отставленной руке двумя пальцами, как женщины обычно держат дохлую мышь.

– Пойду и отдам это Джимми, чтобы он спрятал его в надежное место! – авторитетно заявила Цинтия, протискиваясь мимо Фелтона в дверь. Не успел Римо позвать ее, как остался со своим будущим тестем один на один. Вероятно, у Фелтона не было больше оружия, но на его стороне были движущиеся стены, в любой момент готовые извергнуть подкрепление.

Прохладный вечерний ветерок дул с патио в спину Римо. Он попытался вежливо улыбнуться Фелтону, неожиданно получившему прекрасный шанс расправиться с Римо.

Отрывисто кивнув, Фелтон собирался что-то сказать, но тут из глубины апартаментов прозвенел голос Цинтии:

– Дядя Марвин. Дядя Марвин, а вы что здесь делаете?

– Мне надо сказать твоему отцу пару слов, и я сразу убегаю – дела!

Фелтон – голова втянута в плечи, крупные ладони вцепились в край дубового стола за спиной – взглянул на Римо.

– Это Марвин Мошер, он не совсем дядя, он работает на меня, но они с Цинтией настоящие друзья, – сообщил Фелтон почти заговорщицким тоном.

– А чем вы занимаетесь? – невинно поинтересовался Римо.