Колыбель колдуньи - Лариса Черногорец

— Задабриваю водяного.

— Кого?

— Водяного.

— Ну, уж это совсем чушь. Водяных просто не бывает.

— Ты даже не представляешь, как тесен невидимый мир вокруг нас.

— Я надеюсь, теперь водяной меня не съест. — Я рассмеялся.

— Тебе надо выпить это — она протягивала мне флягу, с какой — то жидкостью.

— Зачем?

— Ты не будешь чувствовать холода.

— Так не бывает.

— Попробуй.

— Ну, давай. — Я вылил в рот сладковато-горькую тягучую жидкость, которая, словно огнем, обожгла меня изнутри. Мне показалось, что я выпил расплавленный свинец. Я не мог промолвить ни слова, мне стало невыносимо жарко.

— Прыгай, прыгай в воду. — Она почти вытолкнула меня из лодки. Я, словно в замедленном кино, погружался в реку, едва успев глотнуть воздуха. Было ощущение, что ледяная вода реки вскипала от температуры моего тела. Я действительно не чувствовал холода — распиравший меня жар мгновенно прошел и я, словно купался в парном молоке. Я принялся обшаривать дно в поисках камня. Несколько раз мне пришлось всплывать, чтобы глотнуть воздуха. Я находил глазами лодку, в которой сидела Ксана, видел, что она рядом, пристально наблюдает за гладью воды, и снова нырял к самому дну. Было плохо видно — вода была очень мутной. Я обшаривал сантиметр за сантиметром вокруг, но все было безуспешно — дно было илистым и почти ровным. Я в очередной раз поднялся глотнуть воздуха.

— Лодку! Ищи лодку — Ксана указывала мне прямо на середину реки. Я вновь ринулся в мутную пучину к указанному Ксаной месту. Практически сразу, на обшаренном мною несколько, казалось бы, раз месте я нащупал остов разбитой лодки. Медленно и осторожно разрывая ил руками, я искал — сам не знал что — что-то в чем мог быть камень, — сундук, истлевший узелок с одеждой — что угодно. Внезапно я нащупал что-то округлое и плотное. Я поднял это из ила и от ужаса и отвращения чуть не захлебнулся — на меня пустыми глазницами смотрел полуистлевший череп. Видимо это и была утонувшая дочь Любавы. Из черепа выплыла и ушла, извиваясь, к поверхности маленькая змейка. Камень. Где же камень? Я вновь, то всплывал к поверхности за воздухом, то нырял ко дну, разгребая ил и камни вокруг лодки. Действие снадобья, которым поила меня Ксана, заканчивалось, и я стал отчетливо чувствовать ледяные струи. Я коченел, пальцы не слушались. Я уже отчаялся и собирался всплыть — умереть от переохлаждения совсем мне не улыбалось, как вдруг моя рука нащупала очередные останки — это была кисть скелета, сжатая в кулак. Остатки ткани, завязанные в узел, говорили о том, что в руке девушка сжимала какую-то котомку или узел с вещами. Из последних сил я впился руками в ил под останками. С кучей истлевших тряпок в воду взметнулись, песок, камушки и нечто большое и сияющее. Это нечто светилось в мутной непрозрачной воде, так же как и те первые два камня. Я, почти теряя сознание от холода и нехватки воздуха, вцепился в него и взметнулся к поверхности. Навстречу мне устремилось что-то большое, зеленовато-серое, пучеглазое, страшное. Мгновение мы смотрели друг на друга, потом нечто кивнуло мне, перед лицом мелькнул то ли хвост, то ли плавник. Я медленно, как во сне, поднимался к верху, забыв о холоде и нехватке воздуха. Зато я смогу рассказать коллегам, если конечно выживу, как выглядит водяной на самом деле. Как будто по волшебству, лодка с Ксаной оказалась рядом с тем местом, где я вынырнул. Я бросил камень в лодку и, подтянувшись на руках, рухнул через борт на дно. Все тело леденело — я бы даже не смог шевельнуть рукой. Как сквозь туман, я почувствовал, что Ксана вливает мне в рот несколько капель огненного зелья и укрывает полушубком. Стало тепло, и я расслабленно задремал, В то время как Ксана правила лодку к берегу. На самом дне нашего суденышка сияли тремя огнями камни — огненный рубин, горящий изнутри странным неярким светом черный турмалин и ослепительный, чистейший огромный алмаз — яйцо птицы Гамаюн.

* * *

Русская свадьба — раздольная, щедрая. Не знающая преград, начала и конца. Знаете ли вы, мои современники, жители кварталов под колпаками огромного мегаполиса, празднующие свое бракосочетание в ресторанах, а медовый месяц проводящие на лунных колониях, как на самом деле проходили свадьбы в русских деревнях? Внимайте же тому, чему я оказался свидетелем: вначале было сватовство. Сватали отец, мать, зять, жених порой невесту и не знал совсем. Обоих не спрашивали, хотят ли они жениться. Это было скорей взаимовыгодной хозяйственной сделкой между родителями. Приходят сваты в дом, садятся под матку (икону пресвятой богородицы, висевшую, как правило, в «красном» углу избы) — ясно, за чем пришли. Девушка в это время в чулане. Если родители согласны, то она выходит из чулана, ей говорят о решении. «Кладку» клали деньгами, шубой. Вечером «запой». Ставят вино с той и другой стороны. Жених ведёт на «запой» своих друзей, девушка своих подружек. Полная изба набирается. Девушки собирают невесту в хорошую обряду. За столом сидят жених, мать, отец, все родные и друзья. Подруги выводят невесту, она всем кланяется, потом подаёт жениху подарок (перчатки, платочек). Их сажают рядом. Девушки поют величальные песни. Величают гостей: сваху, родных, молодого гостя (жениху, невесте и родителям величальные петь не положено). Гости посидят и уходят, — остаётся одна молодёжь. Всю ночь пляски, танцы.

Перед свадьбой сговор (сколько гостей будет, чего ставят на стол и т. д.). До свадьбы каждый вечер жених с друзьями у невесты. Пляшут, поют, а невеста с подругами приданое готовит.

Накануне свадьбы невеста идёт в баню. Причем париться она должна веником, взятым у жениха. За веником к жениху девушки и молодые женщины ходят с розаном — сосновой веточкой, наряженной бумажками, тряпочками, который, собственно, потом на веник и меняют. Идёт из бани невеста — чистая, розовая, как поросенок и вопит:

Вы цветы ли, мои цветики,Цветы алые, лазоревы,Вас малёхонько посеяна,Очень много уродилося.Вас три поля, вас три чистыя,Три раздольица широкия.

Придёт невеста, подружки ей косу плетут, невеста опять воет:

Заплетите мне русу косу,Русу косу во последний раз,Во последний раз да в остаточек.

В эту последнюю ночь девушки ночуют у невесты. Часа в 2–3 она их будит плачем:

Вы воспойте, ранни кочетыПо утру ранёшенько.Разбудите-ка, ранни кочеты,Родимого тятеньку,А ещё разбудите-ка,Сударыню матушку,А ещё-то вы разбудитеБратца милого.Ах, вставай-ка ты, братец миленький,По утру ранёшенько.Умывайся ты, братец миленький,Ключевой водой белёшенько.Скоро придут к нам, братец миленький,Злы разлучники.Закрывай-ка ты, братец миленький,Дубовые воротушки.Вставайте-ка, милые подруженьки,Я расскажу сновидение,Какой мне приснился сон.Ходила я, милые подруженьки,По темному лесику.Потеряла я троя ключиков.Как первые ключикиОт девичьей красы,Вторые-то ключикиОт русой косы,А третьи — то ключикиОт нежушки, от волюшки.Вставайте-ка, милые подруженьки,Надевайте бело платьице,Бело платьице подвенечное,Подвенечное — вековечное.

Соберут невесту к венцу, отец с матерью благословляют. Невеста вопит: